Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель Страница 39

Маркиз пустился интриговать. Как он ни таился, как ни хитрил, его намерения вскоре стали понятны. Ощутив противодействие, он распустил Генеральную ассамблею, заседавшую в Глазго. Проповедники, направленные в неё от всех приходов Шотландии, отказались повиноваться.

Гамильтон поспешил возвратиться. Тогда стало известно, что королевские войска движутся к Бервику и что армия, созданная Томасом Уентвортом для упрочения порядка в Ирландии, как он называл свою политику усмирения непокорных ирландцев, готовится высадиться в Шотландии. Генеральная ассамблея тотчас отвергла все королевские попытки учредить англиканскую церковь в пуританской Шотландии, отменила епископство и поддержала национальный договор. Шотландские купцы отплывали в Европу, чтобы закупать оружие, боеприпасы и военное снаряжение. Шотландским наёмникам во все европейские армии был отправлен текст национального договора, своего рода молчаливое приглашение спешно возвратиться на родину. Александер Лесли, лучший из них, был призван возглавить шотландское сопротивление. Денег тоже не оказалось, но шотландцы тотчас ввели добровольное самообложение. На собранные средства была организована армия, которая насчитывала около двадцати двух тысяч солдат, прославленных своей доблестью на всех полях сражений Европы. Наконец, было составлено обращение к английским единоверцам, в котором объяснялись причины и цели движения.

В течение нескольких месяцев Шотландия изготовилась достойно встретить врага.

Неверно оценив обстоятельства, враг проявил легкомыслие. При английском королевском дворе раздавались насмешки, издевательства. Королевские лизоблюды именовали шотландцев не иначе, как дикарями и варварами. Они убеждали впавшего в заблуждение Карла, будто и без боя можно считать победу одержанной, что шотландские пастухи разбегутся при одном приближении самого государя, а главное, твердили они, с этим сбродом не стоит и воевать, страна слишком бедна, чтобы королевская армия могла обогатиться добычей. Король был до крайности возбуждён. Ему представлялась невозможной самая мысль о мятеже, ведь он желал им только добра и, вводя англиканское богослужение, спасал их заблудшие души. Толки придворных ещё больше подстрекали его как можно скорей начать военные действия. Он объявил:

— Пока остаётся в силе этот возмутительный договор, мне принадлежит в Шотландии не большая власть, чем какому-нибудь венецианскому дожу. Я скорее умру, чем стану это терпеть.

Он двинул войска. Набранные кое-как, из разного сброда, не обученные, не знакомые с воинской дисциплиной, королевские солдаты бесчинствовали и грабили местное население, точно шли по земле неприятеля. И в самом деле, они оказались во враждебной стране. Шотландская декларация, направленная английским единоверцам, произвела сильнейшее впечатление на умы, и без того враждебные королю. Английские пуритане увидели свои беды в бедах Шотландии и относились недоброжелательно к проходившим королевским войскам. Всюду обнаруживалось сочувствие восставшей стране. Шотландцы так же мало похожи на англичан, как англичане мало похожи на жителей континента, и король рассчитывал в этой войне опереться на старинную ненависть англичан к строптивым соседям. Он просчитался. Единство вероисповедания оказалось сильнее национальной вражды. Английские пуритане приветствовали шотландских последователей истинной веры. Их тайные союзники находились даже при королевском дворе. Они сообщали шотландцам о количестве, состоянии и передвижении войск, и в то же время запугивали короля многочисленностью и стойкость шотландского ополчения.

Тем не менее Карл прибыл в Йорк. Он явился туда с нарочитым шумом и пышностью, в слепом убеждении, что одного величественного вида будет достаточно, чтобы укрепить дух своих войск и обратить в бегство мятежников. Ему представлялось, что будет достаточно одного королевского слова, чтобы разрушить действие декларации, с которой шотландцы обратились к своим английским единоверцам. Он обратился с воззванием к английским дворянам, напомнил им, кто их сюзерен и что согласно этому старинному праву они обязаны его поддержать в любых его действиях, и призвал их явиться в Йорк для достойного наказания бунтовщиков. На его призыв откликнулись крупные землевладельцы и совсем немного средних и мелких дворян. Вместо военного лагеря Карл вскоре увидел в полном составе лондонский двор, готовый к забавам, турнирам и празднествам. Покорность и внимание льстили монарху, но вскоре он обнаружил, что никто из них не склоняется к героическим подвигам, тем более никто из них не жаждет жизнь отдать за него. Он потребовал от своих лордов клятвы на верность. Некоторые из них отказались. По старинному феодальному праву их ждала тюрьма или казнь, ведь это была измена во время войны. Карл часто обращался к этому старинному, угасшему праву, но не умел его исполнять. Он не осмелился арестовать и казнить непокорных, в всего лишь повелел им удалиться из Йорка.

И вновь король не расслышал голоса свыше. Он двинул войска навстречу шотландцам. Лорд Генри Рич Голланд перешёл границу. Генерал Лесли на континенте воевавший под началом Густава Адольфа, искусно расположил своих солдат на высотах. Неопытный Голланд увидел вдвое больше врагов, чем их было в действительности, испугался и отступил. Его солдаты в панике разбегались. Королевские войска таяли на глазах. Шотландцы с поразительной быстротой, нигде не встречая сопротивления, заняли весь север Англии от Бервика до Йорка. Под угрозой был сам король. В сущности, защищать его было некому.

Шотландцы остановились. Они восстали не против личности короля, а против королевских указов, насаждавших ненавистную англиканскую веру. Даже поднимая мятеж, горцы безоговорочно признавали монархическую власть. Они не решились напасть на королевскую ставку, только направили послания военачальникам, прося заступиться за них и умолять государя вернуть им свою милость. Несколько дней спустя они обратились к самому королю, выражая почтительность и покорность, но ни на шаг не отступая от своих требований восстановить парламент и оставить в неприкосновенности богослужение по своим, пуританским канонам.

Король капитулировал: продолжать войну было не с кем. Он даровал помилование бунтовщикам, возвратил шотландцам парламент и не только разрешил им созывать Генеральную ассамблею, которую составляли ненавистные пуританские проповедники, но и разрешил судить на ней англиканских епископов, причём в знак примирения обе стороны обязывались распустить свои вооружённые силы.

Казалось, тяжёлый, неразрешимый конфликт был улажен. Наступающий мир единодушно приветствовали шотландцы и многие англичане, не желавшие воевать со своими единоверцами. Беда была только в том, что Карл Стюарт не желал исполнять условия им же подписанного в Бервике мирного договора. Он распустил свою никуда не годную армию и без промедления объявил набор в новую, рассчитывая довести её до тридцати тысяч. Он отправил в Шотландию своих эмиссаров с инструкциями англиканским епископам любыми средствами сорвать Генеральную ассамблею, в особенности настаивая на том, что она будто бы неправильно избрана, срочно вызвал из Ирландии Томаса Уентворта личным посланием:

«У меня есть много, очень много других причин желать, чтобы вы пробыли со мной некоторое время. В письме я могу сказать вам только следующее: шотландский договор принимает большие размеры».

Шотландцы действительно не отказывались от своего национального договора. Карл обманывал их так много и часто, что они перестали ему доверять. Они слишком скоро увидели, что их повелитель готовится к новой войне. Им приходилось быть начеку. Свою армию они распустили, но сохранили своих офицеров, выплачивали им часть офицерского содержания и просили их быть наготове.

Король рассчитывал на таланты Уентворта. Тот прибыл в Лондон с твёрдым намерением покончить с мятежниками, отзывался о них с величайшим презрением и сравнивал шотландцев с ирландцами, которых усмирил за несколько лет. Уентворт лелеял намерение разделаться с английскими пуританами, как он разделывался с католиками в Ирландии. Он разъяснял придворным и королю, что нынешнюю войну они проиграли от слабости, клялся вложить в новую войну свою энергию и все свои силы и рассчитывал на твёрдость слабого, безвольного короля.

Он обольщался. Карл пал духом и томился в безысходной печали. Придворные встретили его с тайной враждой. Двор тихр, неприметно, но опасно бурлил. Офицеры обвиняли друг друга в предательстве, в трусости, в нерадении. Вокруг самого талантливого из королевских военачальников графа Роберта Деверье Эссекса, сорока восьми лет, заплелись такие интриги, что он, оплёванный и обиженный, удалился в свой замок. Любимчики королевы, ревностной католички, поспешили воспользоваться придворной смутой и занимали высокие посты и выгодные места. По её настоянию в пику Уентворту государственным секретарём был назначен его кровный враг сэр Генри Вен. Слухи о том, что Уентворт намеревается расправиться с английскими пуританами, намеренно распространялись придворными, и недовольство проникло в народ. Королева настраивала короля быть непримиримым и жёстким. Под видом непримиримости он делал глупости. Его повелением палач публично сжёг все бумаги, в которых шотландцы выставили предварительные условия мира. Шотландцы расценили этот ненужный поступок как провокацию. Парламент и Генеральная ассамблея выработали ещё более жёсткие требования. В частности, парламент потребовал, чтобы король созывал его не реже одного раза в три года и гарантировал независимость выборов и парламентских прений. В этом требовании монарх увидел посягательство на свою верховную власть. Уентворт его поддержал, объявив: