Наталья Павлищева - Юрий Долгорукий. Мифический князь Страница 4

Долго объяснял сыну немолодой уже Мономах, как мыслит себе жизнь на Руси. А Гюрги думал о том, что его же собственные братья не слишком его любят, что уж говорить об Олеговых сыновьях, а есть еще Давыдовичи… И всем уделы нужны, князей все больше, а уделов не прибавляется, и кому перед кем первым быть, тоже неясно. Но все мысли перебило неожиданное заявление отца:

– Женить тебя надумал…

– Женить?

Вот уж чего Гюрги пока и в мыслях не держал! Но тут отцовская воля сильней собственной, велит – и женишься.

Мономах усмехнулся:

– Тебя да Олегова Святослава. Надумали с половецкими ханами породниться, чтоб между степняками клин вбить. Не бойся, не на Боняковой или Шарукановой дщери, помоложе да покраше сыщем.

Гюрги даже головой замотал, им со Святославом уготовано в жены половчанок взять?! К чему?! Но отец был непреклонен:

– Тебе пора в Суздаль ехать, булгары ныне нападали, зная, что князя в уделе нет. Вот и поедешь с женой молодой.

Хотелось спросить, как Андрей, но что спрашивать, его-то отец пока от себя не отпустит, мал больно. А еще хотелось спросить, что он сам с женой делать будет, потому как и с княжеством не знает как справиться.

Но разумный отец решил за Гюрги все: и женил, и в Суздаль сам отвез, и наставника такого выбрал, чтоб дела в порядке держал и молодого князя воспитывал.

Такого не бывало, чтобы половецкие орды подходили к Хоролу зимой, снега да морозы – не лучшее время для набегов, но на сей раз половецкие ханы Аепа Осенев и Алепа Гиргенев шли не для захвата добычи, а, напротив, чтобы самим отдать. Отдавали ханы своих дочерей за русских князей Гюрги Владимировича и Святослава Олеговича.

Половцы города не любили, не понимали, как можно жить, не видя неба в отверстие верха шатра или просто над головой, как может быть взор ограничен стенами, потому остались стоять шатрами вне городских стен. Жутковато было хорольцам от такого соседства, когда горели костры, ржали кони и ревели верблюды, и только спокойствие князя Владимира Мономаха обнадеживало. И все же не раз поинтересовались бояре, не опасно ли вот так-то. Князь смеялся в ответ:

– Да ведь на свадьбу приехали, и не одну!

– Так-то оно так, конечно… – скребли затылки бояре, – только степняки все же…

Но половцы не безобразничали, хотя вся округа попряталась по лесам, зарыв кубышки от греха подальше и укрыв у родичей подальше женок с детьми и скотину.

12 января 1108 года от Рождества Христова в первое воскресенье после Крещения с утра по всему Переяславлю звучали колокола – два князя женили своих сыновей. Пусть не старших и на половчанках, но это-то и было дивно. Во-первых, князья – Олег Святославич и Владимир Мономах, много лет не знавшие покоя сами и не дававшие его своим дружинам. Святославич, даже прозванный Гориславичем за то, что много бед принес земле Русской, не столь уж давно согнал Мономаха с Черниговского стола, считая Чернигов своей отчиной, да еще и Мономахова сына, Изяслава, погубил в Муроме. И все же Мономах сумел переступить через свои обиды ради общего блага. И с беспокойным Олегом сговорился, и с половцами тоже.

Дивно было видеть этих двух князей рядом, но именно это внушало надежду на прекращение княжьих междоусобиц. И благодарили за то Мономаха, его тщанием, его волей все делалось.

Свадьбы играли широко по русским и половецким обычаям, чтоб надолго запомнилось, чтобы поняли половецкие ханы, что отныне дружны должны быть с русскими князьями – Владимиром Мономахом, Олегом Святославичем, Гюрги Владимировичем и Святославом Олеговичем.

Так и вышло, ни Аепа, ни Алепа на сородичей набегами не ходили, а Аепа даже много позже погиб, судя по всему, воюя с булгарами, мешавшими зятю – Гюрги (Юрию) Долгорукому.

Для начала невест крестили, потому как русская церковь, да и сами князья и не мыслили женитьбы на нехристях или без венчания. Это потом Святослав Олегович возьмет вторую жену при живой первой, а Юрий станет просто держать наложниц или любушек. Алепиной дочери, ставшей женой Святослава, дали имя Екатерина (так она упоминается в одном из Синодиков), а Аепиной, кажется, Елена.

Оба юных князя были страшно смущены и таким вниманием, и необходимостью вообще жениться. Для Гюрги это означало начало самостоятельного правления, отец собирался отвезти его вместе с молодой женой в Суздаль. У Гюрги ломался голос, и князь больше всего боялся пискнуть в самый ответственный момент.

Князь Владимир Мономах боялся иного – слишком юн князь, чтобы жениться-то (по одним данным, Юрий родился в 1090-м, по другим, в 1095–1097 годах, вероятнее второе), а в грязь лицом ударить в таком деле никак нельзя… Решил поговорить с сыном заранее. Вернее, сначала хотел попросить старшего брата Гюргева, Вячеслава, чтобы тот поговорил, но Вячеслав фыркнул:

– Я ему в няньки не нанимался.

Мономах только вздохнул, понятно раздражение сына, ведь Вячеслав старше Гюрги, намного старше, но у младшего княжение свое, а Вячеслав просто при отце сидит.

Пришлось самому с сыном разговаривать. На вопрос, имел ли дело с девкой или бабой, Гюрги густо покраснел и отрицательно помотал головой. Снова вздохнул Владимир, тоже ведь проблема, обучить требуется, не то может юный князь опозориться сам и весь свой род опозорить.

Когда бывала такая необходимость, среди дворни всегда находилась разбитная крепкая бабенка, которая могла помочь пройти житейскую науку. Нашлась и сейчас. Аннушка вопросов лишних не задавала, только кивнула и помотала головой. Кивнула в знак согласия, а помотала на спрос, не больна ли чем дурным. Научила хорошо, Юрий всю жизнь славился этим житейским умением, по Долгорукому многие и многие сохли, единожды испробовав княжью силушку.

Меды лились рекой, русские не слишком жаловали кумыс, а вот половцы охотно пили ставленые меды и греческие вина, нашедшиеся у князей в закромах. С каждой минутой застолья становилось легче разговаривать, уже забылось, что языка не понимают, сами языки развязывались все больше, и уже глядишь, русский боярин брал за грудки половца, притягивал к своему лицу и пытался втолковать, что вдругорядь убьет и не пожалеет, а ныне нельзя, потому как друзья и теперь даже сородичи. Половец, ничего не понимая в самих речах (пьяный язык заплетался у боярина настолько, что он и сам мало понимал), однако, кивал, словно соглашаясь быть убитым… вдругорядь…

Степняки, не привыкшие к столь крепким напиткам, повалились первыми, только успев порадоваться красоте двух невест, отдаваемых ханами за молодых княжичей. Были ли те красивы? Бог весть, этого не могли сказать и сами женихи, потому как нарумяненные и разряженные, точно куклы, перепуганные всеобщим вниманием сотен собравшихся мужчин, невесты были близки к обморокам. Екатерина даже потеряла память ненадолго, только успели поддержать. Но это вызвало не презрение, а смех:

– Молода еще!

– Ага, боится!

– Да и княжич не больно стар!

И снова взрывы хохота заставляли беспокойно кружить стаи птиц, тоже перепуганных шумом и многолюдьем.

Мономах первым сжалился, махнув рукой:

– Пусть невест отведут в их покои, не то и впрямь девок до смерти перепугаем.

Дальше гуляли уже без невест. Никому не приходило в голову соблюдать традиции полностью, да и какие соблюдать-то, если, по русским, одно надлежало делать, а по половецким – другое. Главное – женок крестили и венчали. Теперь они законные жены, а уж как там сородичи пить да орать будут, неважно.

Гюрги на пороге супружеской ложницы вздохнул, незадолго до того отец просил показать удаль и не опозорить перед всеми:

– Ты, главное, бабой ее сделай, а там видно будет.

Все получилось просто и довольно легко. Жена уже лежала, укрытая меховым покрывалом до самых глаз. Вообще-то, ей полагалось снять с мужа сапоги, но этого мамки, видно, не объяснили, а Гюрги требовать не стал. В висках билось только одно: «не опозорься».

Не опозорился. Елена была послушна любому его движению, только губу закусила, чтобы боль перетерпеть, а он, сделав свое, и не подумал сказать даже ласковое слово. Жена не была Гюрги нужна, он только выполнял требование отца. Но и половчанка, приученная, что жена должна мужу подчиняться, не обиделась, приняла все как должное.

Так началась их семейная жизнь.

У Святослава с Екатериной было похоже, Екатерина оказалась очень тихой, ласковой девушкой, готовой терпеть от мужа любые обиды, которых Святослав Олегович нанес ей немало, а в конце и вовсе упек в монастырь. Удалил, чтоб под ногами не путалась.

Но до этого еще было очень далеко. Пока два юных княжича женились на столь же юных половчанках.

Ростово-суздальский князь

Отгуляли свадьбы, и Владимир Мономах поторопился отвезти сына с женой в Ростов. Там должен быть не посадник из бояр, которые каждый в свою сторону тянут, а князь. Свой князь – совсем другое дело, при князе дружина, его право – быстро собрать ополчение, чтобы не было беды, как случилось летом в Суздале, когда булгары, воспользовавшись именно отсутствием князя в Ростовской земле, разорили Суздаль, а Ростов не пришел на помощь своему пригороду. Будь князь, такого не случилось бы…