Патрик Вебер - Катары Страница 4

— Ты что, не один?

— Ну… в общем, да. Я тебе потом объясню.

— Ну давай, удачи тебе! — одобрительно хохотнул Жуайё. — Главное, ты опять пришел в норму. Я рад. А то боялся, как бы из-за этих катаров с тобой не вышло чего.

Ле Биан повесил трубку, уселся опять в кресло и принялся читать книгу, о которой прежде никогда не слыхал. Чтение обещало растянуться на всю ночь, и Ле Биан решил не дожидаться утра, чтобы отведать яблочного пирога.

ГЛАВА 5

В маленьком вагоне поезда-кукушки, который вез Ле Биана в Юсса-ле-Бен, было просторно. Историк сел напротив какой-то бабушки, которая пичкала своего внучка фруктами, бутербродами и галетами. Малыш ныл и отпихивался, бабуся не унималась. Больше рядом никого не было. Ле Биан думал про себя: немало еще должно пройти времени, чтобы люди его поколения забыли кошмар голода и нужды. Вот и у него за семь лет уже отрос животик; он мирился с этим, как с приметой возраста и осязаемым доказательством наступления мирных времен. Бабушка невозмутимо, как фермер, откармливающий гуся на рождественский стол, запихивала в мальчика очередной кусок хлеба с вареньем. Ле Биан достал из кожаного саквояжа книгу Отто Рана. Он еще и представления не имел, до какой степени эта книга перевернет его жизнь. Сначала он читал ее ночь напролет. На другой день перечел еще раз, сделал кое-какие выписки — без всякой системы, просто некоторые впечатления. Многое из того, о чем говорилось в книге, находило отклик в его уме. Он был поражен желанием автора связать религию катаров с одной из разновидностей арийского язычества — естественно, более древнего, чем иудеохристианство. По инерции он поискал в библиотеке еще что-нибудь об Отто Ране, но ничего интересного не нашел. Через пять лет после конца войны еще оставались такие призраки, которые лучше было не трогать, а жизнь малоизвестного историка-нациста не слишком тяжело тянула в общей массе тех ужасов, что выявились после войны.

«Смерти я не боюсь…»

Непрерывно, неотвязно звучал у Ле Биана в ушах голос Филиппы. Он порылся еще у руанских букинистов и откопал другую книжку Рана, вышедшую в 1937 г.: «Суд Люцифера». Хозяин магазинчика подозрительно посмотрел на Пьера, а после счел нужным объяснить, что не знает-де, как такая книжка могла попасть к нему на полку. Ле Биан, чтобы его не приняли за неисправимо ностальгирующего о фюрере, тоже наплел, будто пишет научную работу об историках времен Рейха. Во второй книге национал-социалистическая тональность звучала гораздо яснее; сильнее чувствовались и эзотерические предрассудки автора. В целом все это было не очень удобоваримо и мало убеждало. Ле Биан насилу смог дочитать до конца. Но, вопреки своему обыкновению, он не стал тратить время на изучение всех источников, а решил, положившись на чутье, сразу отправиться на место. Ле Биан ни секунды не сомневался, что призыв Филиппы и появление книжки Рана связаны между собой. Быть может, эта самая Филиппа и переслала ему «Крестовый поход против Грааля». Но зачем? И как? Уж точно не почтой из семисотлетней давности. Ле Биан хотел разобраться в этой истории, и вскоре такая возможность ему представилась.

В школе начались недельные каникулы. Историк взял билет и отправился в Лангедок. В необходимости поездки его окончательно убедили две пометки в первой книге Отто Рана. Сперва он на них внимания не обратил, но, когда перечитывал, приметил два словечка, тонко подчеркнутых карандашом. Одно, коротенькое, на 12 странице: «Юсса»; другое — на 44-й: «Каштаны». Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, как связаны эти пометки. Юсса-ле-Бен — городишко или деревушка неподалеку от города Фуа. А «Каштаны» — это, конечно, какая-то гостиница с ресторанчиком, каких тысячи по всей Франции. Ле Биан объявил Жуайё, что на каникулах собирается прокатиться, и насладился изумлением приятеля. Тот очень хотел узнать, куда он, собственно, направляется, но Ле Биан держался, как партизан на допросе. Его поездка — это его поездка; его загадка — это его загадка. Чем дальше, тем больше мысль о связи между катарами и нацистами превращалась у него в навязчивую.

Ле Биан рассеянно взглянул в окно. Поля бежали навстречу мерному, навевающему дрему движению погромыхивающего поезда. Пьер подводил в уме итоги своего послевоенного семилетия и не был доволен. Не удалось, думал он, направить жизнь по новому пути. Война принесла ему все самое страшное, но вместе с тем (он едва решился признаться в этом самому себе) познакомила и с самым лучшим. Он узнал настоящую любовь: его путь пересекся с путем Жозефины — девушки, подобной которой он наверняка уже больше не встретит. Он проник в тысячелетнюю тайну, разгадав секрет гобелена из Байё. Он открыл в себе нежданное мужество и своим оружием — историей — сразился с немцами. Кроме того, он узнал, что его врагам, даже самым отъявленным, может быть интересно то же, что ему самому. Всегда захватывает дух, когда находишь нечто общее между собой и противником в бою. Ле Биан столкнулся с тем, как историю сводят к идеологии, но главное — он не смог допустить, чтобы Жозефина попала в число жертв этой войны. Он сильно этим мучился; не было дня, чтобы он не упрекнул себя за то, что оказался не на высоте. Чем больше восставал из пепла Руан, тем глубже, казалось, увязает он сам — и с каждым днем все сильнее. Город, за который он сражался, потерял для него интерес. Пьер двигался по какому-то длинному туннелю и уже не чаял дойти до выхода.

Теперь, в первый раз за семь лет, Ле Биан почувствовал, как нечто связало его с собственным прошлым, как скобка закрылась и долгая полоса безотрадной плоской жизни оказалась завершена. Чувство это было еще смутным, но почему-то — сам не зная, почему — историк ощущал себя в большем ладу с самим собой.

Он понимал, что поступал поспешно, но был уверен, что правильно сделал, бросившись на зов отчаявшейся женщины, поспешив по следам неуравновешенного немецкого историка. Путь он проделал долгий, размеченный пересадками, ожиданиями на перронах. Бабуся перестала, наконец, пичкать своего гусенка, а Ле Биан спрятал книжку Рана в кожаный саквояж. Теперь он завороженно следил за тем, как поезд следует за изгибами рек по теснинам ущелий. Весеннее солнце сперва жарко грело сквозь вагонное стекло, потом вагон погрузился в полумрак. Историк открывал для себя эту землю, столь не похожую на его родную. Он смотрел на высокие отвесные утесы и ждал, не откроются ли за поворотом древние развалины.

«Королевская рать сейчас ворвется в крепость…»

ГЛАВА 6

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Я всегда был того мнения, что жизнь накрепко связывает встречи, которые нам суждены на ее протяжении. Для меня все началось десять лет тому назад. Мне выпало повстречать людей большого ума, которые не довольствовались теми рассудочными объяснениями происходящего, что навязывает нам казенное образование.

На первый взгляд, наш век избрал технику и прогресс. Но я из тех, кто считает: быть может, никогда еще время не было столь благоприятно для духовного обновления. Немного найдется людей, имеющих смелость отмести привычные ответы, которые уже много веков фабрикуются для нашего успокоения. Но на сложные вопросы простых ответов нет. Утверждать обратное — явная, чистейшая ложь. Как бы меня ни оспаривали, как бы ни клеветали и ни угрожали, я не отрекусь от своих писаний. Я убежден, что истина рано или поздно восторжествует.

Уезжая из Германии, я еще не знал, что в мирной с виду деревушке в Арьеже обрету ключ к самому строго охраняемому секрету мировой истории. Но за чинными рядами домиков и повседневным бытом простых людей подчас проглядывают такие откровения природы, которые могут опрокинуть устои цивилизации. Нет хуже слепоты, чем нежелание увидеть тайну, с которой соприкасаешься вплотную. Я не нахожу извинений жителям этих деревенек: они закрывают глаза на окружающие их чудеса, лишь бы не усомниться в привычных

убеждениях. К счастью, есть еще люди, способные поколебать устоявшиеся догмы. Без ложной скромности могу сказать, что я из их числа. В ходе своих изысканий я имел случаи встретить и других свободомыслящих. В таких случаях я всегда прежде всего старался заручиться их доверием.

Надо признать, я приехал в Юсса-ле-Бен, еще плохо зная те места. Чтобы узнать место, мало прочитать несколько книжек. Но очень скоро я понял, что поиски мои идут по верному следу, и это было для меня откровением истины.

После 1931 года жизнь моя потекла по-новому. С большим пылом и, признаюсь, с некоторым безрассудством я ринулся на поиски. Я еще не знал, как далеко они меня заведут!

Искренне твой

Отто Ран.

ГЛАВА 7

За каким же бесом полез он в эту дыру?