Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия Страница 40

– Нет. Этот враг был у вас недавно. Причем, до этого он был вашим другом.

– Чистяков! – вскрикнул я так громко, что чуть не разбудил жену.

– Я не знаю этого человека. Но, по словам Мамлыя, он очень сильный и коварный. Его душа одержима злыми кермесами. Они-то и пытались украсть у вас жену, но мешал ребенок. Сама судьба привела вас ко мне. Кроме шамана, никто бы, ни один доктор не спас вашего сына.

Мамлый долго договаривался с кермесами, чтобы они отпустили и мать, и дитя. Не знаю, чего они потребовали от него взамен. После камлания он упал, совсем обессиленный, только рассказал мне о своем походе к духам и уснул под своей березой.

Несмотря на шок от услышанного, я оставался цивилизованным человеком и не забыл спросить у Буркина, чем мы можем отблагодарить шамана.

– Духи запрещают камам выпрашивать деньги. Но если сами люди дают, то они не отказываются. Это же их работа.

Я отдал сто рублей художнику, чтобы он передал их шаману.

Мамлый погиб через три дня. Он спал под священной березой, когда утес обрушился в ущелье. И река унесла его навсегда в мир духов.

Деньги достались вдове покойного кама. За портрет художник с меня не взял ни копейки. Написан он был густыми мазками в импрессионистской манере. Иисус Христос с бакенбардами Пушкина и рассудочным взглядом. Этот персонаж на Голгофу по собственной воле не пойдет, а будет до последнего вздоха брыкаться, царапаться, цепляться за жизнь руками и ногами.

Глава 3. Красное и бело-зеленое

Весной и летом 1917 года Томск походил на ис тинно столичный город. Он словно магнитом притягивал лучшие умственные и деятельные силы со всей Сибири. Университет, технологический институт, высшие женские и учительские курсы по праву сделали Томск интеллектуальной и образовательной столицей бывшей колонии, настоящими Сибирскими Афинами.

Каких только здесь конференций и съездов не проходило в ту пору! Сюда съезжались для общения и выработки единой политики кооператоры, мусульмане, женщины, инородцы, профсоюзники, партийцы всех мастей и, конечно же, областники.

Для автономистов Томск стал объектом паломничества, подобно Иерусалиму или мусульманской Мекке. Ведь здесь жил Потанин. Даже иркутяне, ревностно отстаивающие права своего города на статус столицы Восточной Сибири, перед авторитетом патриарха сибирского областничества вынуждены были умерить свои амбиции и отдать пальму первенства в строительстве Сибирской автономии Томску.

Вернувшись с Алтая, я застал Григория Николаевича энергичным и даже помолодевшим.

– Поздравьте меня, Пётр Афанасьевич, я окончательно освободился из брачной неволи и теперь снова являюсь женихом, но работа не оставляет мне никакой возможности для устройства личной жизни, – пошутил Потанин и развернул полотнище, разделенное по диагонали на две части – белую и зеленую.

– Это теперь государственный флаг автономной Сибири. Конференция областников утвердила его. Верхняя – зеленая – часть символизирует собой сибирскую тайгу, а нижняя – белая – снега сибирские, – пояснил он и тут же посетовал: – Жаль, в пятом году мне не удалось убедить Римского-Корсакова[99] сочинить музыку для сибирского гимна!

Недоумение появилось на моем лице. Зачем нужен Сибири государственный флаг, если после Февральской революции областники признали демократический республиканский центр в лице Временного правительства, сняли прежние сепаратистские лозунги и приняли участие в автономном и федеративном переустройстве России?

– Разве что-то изменилось за время моего отпуска?

Он насупился, видимо, обдумывая важную фразу.

– Революция уплотняет время. На что раньше требовались годы, даже десятилетия, сейчас происходит за считанные дни. И среди нынешних министров нет единого мнения относительно будущего Сибири. Некоторым покоя не дают Сибирские Соединенные Штаты, мучает страх отпадения какой-нибудь части от бывшей империи. Пока большинство министров – люди вменяемые, с ними можно договариваться, они поддаются убеждению. А вот большевики… – Григорий Николаевич задумался. – Эти – централисты еще похлеще царских чиновников. У них вся партия построена на деспотических началах, и они хотят государство сделать таким же. Представляете, что тогда будет? Целые области, находящиеся на периферии, а Сибирь в первую очередь, лишатся участия в законодательной жизни. В столице создадут одну палату из 600 членов (конечно, большевиков), которая и будет править государственным кораблем. А нам, как обладающим «несовершенным умом», большевики скажут: ваша автономия не простирается дальше тротуаров и уличных фонарей. О выделении каждой области ее доли из государственных финансов можно будет забыть. Все доходные статьи центральное правление заберет себе. Мы как были людьми второго сорта, нищими, выпрашивающими подачки, так ими и останемся. Они готовят такой же строй, как и низвергнутый монархический. Если проекты Ленина осуществятся, то наша жизнь снова окажется в железных тисках. В ней не найдется места ни для самостоятельности отдельных личностей, ни для самодеятельности общественных организаций. Мы только якобы будем строить жизнь своего отечества, на самом деле за нас будет думать кто-то другой, сочинять для нас законы и опекать нашу жизнь даже по мелочам.

Старик вновь ушел в себя, а потом заговорил так же внезапно, как и умолк:

– Какой-то философ предсказывал, что в будущем человечество уничтожит все естественные реки, выпрямит русла и превратит их в каналы, одетые камнем. Большевики хотят так же выпрямить людей. Они ставят доктрину, выработанную человеческим умом, выше жизни. Большевизм не доверяет анархии и многообразию жизни. И этим он ужасен, ибо противостоит самой природе, самой жизни…

Потанин хотел сказать еще что-то. Он вообще любил возвращаться к теме, посмотреть на нее под другим углом зрения, подвести солидную доказательную базу. Но в комнату стремительно вошел редактор «Сибирской жизни».

– Григорий Николаевич! Вы только послушайте, какую резолюцию приняло собрание грузчиков! – обратился он прямо с порога.

Я встал, чтобы поприветствовать Полининого дядю, и он меня наконец заметил.

– Здравствуйте, Пётр Афанасьевич. Как Поленька? Как отдохнули?

Я сказал, что все хорошо. Но Андреев меня уже не слышал, а негодовал по поводу «гнусной клеветы».

– Вот что заявили грузчики: «Требовать немедленно от всех революционных организаций постановления о закрытии преступной, черносотенной, контрреволюционной газеты «Сибирская жизнь» и ареста ее подозрительных агентов. Если же организации этого не сделают, то мы сами с оружием в руках закроем контрреволюционную газету». Вы, конечно же, догадываетесь, под чью диктовку это написано? Но каковы демагоги?! Всё перевернули с ног на голову! За свои социалистические взгляды я заплатил изгнанием с государственной службы, тюрьмой и трехлетней ссылкой. А какие-то неизвестные личности, безликие «представители» разных комитетов и советов, пришпилив на себя красные бантики и завернувшись в тоги демократов, смеют меня обвинять в контрреволюционной деятельности! Господин Ленин и его соратники как-то странно понимают слово «свобода». Для них это свобода совершать убийства, грабежи и кражи, свобода лгать и передергивать в печати, бесчинствовать, арестовывать кого вздумается. Такой анархический большевизм, Григорий Николаевич, до добра не доведет. Он угрожает гибелью нашему отечеству. Если мы их не остановим, то нам грозит обнищание, одичание и застой!

– Сдается мне, что мы еще натерпимся от этих господ-товарищей, – заметил Потанин. – Для Сибири они могут стать страшнее царских опричников. Эти выходцы из Европейской России попали сюда не по доброй воле, а в кандалах и по этапу. Они такие же навозные, как и их предшественники, только еще хуже, потому что обозлены на наш край, ведь натерпелись здесь лиха. Сибирь они воспринимают как страну ссылки и каторги, и в силу своего печального опыта не могут воспринимать ее иначе, – заметил старый провидец и обратился ко мне. – Вот ответ на ваш вопрос, Пётр Афанасьевич. Когда метрополия агонизирует, то колонии вовсе не обязательно повторять ее печальную судьбу. Сибирский областнический съезд надо проводить обязательно.

Потанин задумался. Мы с Андреевым уже собрались уходить, как хозяин неожиданно спросил:

– Как фамилия того следователя, что Сенат прислал в Иркутск еще в XVIII веке? Он еще творил невообразимые бесчинства…

– Крылов, если мне не изменяет память, – ответил редактор.

– Точно, Крылов, – согласился Потанин. – По спирали развивается наша история. Большевики очень напоминают мне того господина…