Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи Страница 40

За дочь он избил ее до крови. Она не показывалась на людях несколько недель.

После этого первого неудачно состряпанного ребенка Мингуилло заставлял контессу Амалию есть сушеный желудок зайца, наструганный тонкими ломтиками. Это было лучшее, на что сподобился его знахарь. От гадкого мяса ее тошнило. Ну, поэтому Мингуилло заставил своего лекаря растирать желудки в порошок, а потом добавлять их в питье. Мингуилло каждый вечер отправлялся со стаканом темно-коричневой жидкости к ней в спальню, и весь дом слышал, как она начинала плакать, стоило ему отворить дверь.

Когда его не было рядом, она всегда называла его не иначе как «мужлан» и «скотина». Но это было совсем не смешно. Бьюсь об заклад, контесса Амалия была напрочь лишена чувства юмора. Правда заключалась в том, что ее супруг оказался сволочью, а девчонка была слишком слабой и бестолковой, чтобы скрыть это. Если Мингуилло и прослышал об этом, то ничего не предпринял. Пожалуй, он даже гордился таким прозвищем – ведь оно доказывало, что он сделал ей больно.

Сестра Лорета

Поначалу быть vicaria мне очень понравилось, поскольку priora заболела водянкой и не донимала меня своими упреками или письмами дядьям монахинь, которые могли бы снять меня с моей новой должности. Вместо того чтобы проявить стойкость, она позволила болезни уложить себя в постель, так что я де-факто превратилась в priora во всем, кроме названия, и смогла приступить к осуществлению своей великой задачи – очищению – без ее вмешательства.

Я произвела множество изменений в повседневной жизни монастыря, дабы вернуть его на путь благочестия. На коротеньких и узеньких улочках монастыря Святой Каталины больше не звучал смех. Во дворе не стало слышно пересудов и сплетен. Привыкшие к роскоши и чувственным удовольствиям сестры отращивали длинные волосы и завивали их при помощи ароматических масел. Уже в течение своей первой недели в должности vicaria я приказала всем монахиням коротко подстричься, невзирая на их протесты. А из некогда пышных кудрей я распорядилась изготовить новые парики для гипсовых и деревянных статуй наших святых.

Вместо того чтобы привязывать монахинь к кресту раз в году на Страстную пятницу, я распорядилась проделывать это каждую неделю. И те, кто издевался надо мной и причинял наибольшие страдания, первыми ощутили жар солнечных лучей на лицах в храме, потому что, проявляя неуважение к Его любящей дочери, они позорили самого Господа. И мои сестры, страдающие чесоткой, стали следующими. Потому что разве может найтись более чувствительное наказание – как я объяснила им, – чем не иметь возможности удовлетворить свой похотливый зуд, будучи привязанными за руки и ноги к Святому Кресту?

И еще я решила, что пора предпринять кое-какие меры против Эль-Мисти, горы, что так нахально смотрела на монастырь сверху вниз. Я читала, что в Европе нашлись люди, утверждавшие, что смотреть на очертания гор неприлично и недостойно. Я была согласна с ними. И потому объявила, что любая монахиня, которую застанут за таким неподобающим занятием, как разглядывание горы, должна быть подвергнута наказанию в виде ледяной ванны, потому что смотреть на эти дикие скалы – то же самое, что предаваться недостойной страсти.

Голова моя распухла от планов, особенно в отношении моих врагов, которые теперь попрятались по своим кельям, ожидая и страшась моего скорого суда. И только потому, что эта порочная Рафаэла приходилась сестрой Софии, я не наказала ее тяжелее всех.

Уже став vicaria, я по-прежнему прилагала все усилия, чтобы святые отцы узрели, насколько нечистой душой обладала насмешница Рафаэла. Но вскоре выяснилось, что отец Рафаэлы пожертвовал монастырю обширный участок земли. Дар сей сопровождался соглашением, которое предусматривало его возврат, если Рафаэла когда-либо будет изгнана из монастыря. Составляя подобный контракт, этот мужчина наверняка должен был знать, что его жена возлегла с самим сатаной, чтобы породить такую вот старшую дочь.

Рафаэла собрала вокруг себя кружок легкомысленных и легковесных монахинь, среди которых выделялись Маргарита, монахиня из аптеки, и Розита, привратница. Где бы ни находилась Рафаэла, там всегда и неизменно звучал смех, произносились непочтительные слова и совершались неподобающие поступки, чаще всего направленные против меня. Даже priora питала слабость к Рафаэле, которая таким образом оказалась вне досягаемости любого наказания.

Но у безбожницы Рафаэлы имелась и своя слабость: младшая сестра, которую она обожала, как обожала ее и я: сестра София, мой сладкий ангел в земном обличье.

Джанни дель Бокколе

В 1810 году Наполеон Бонапарт прикрыл монастырь Корпус Домини, которому Мингуилло пообещал Марчеллу. И вскоре после этого здание сровняли с землей.

В тот же самый день Мингуилло приказал мне и Анне переселить Марчеллу из ее комнаты, на две недели, как он сказал:

– Она была заперта в ней слишком долго, – пояснил он. – Я пришлю людей, чтобы они освежили помещение.

И вот много дней стены содрогались от ударов, а в воздухе висел гадкий запах клеевой краски.

Я быстро сообразил, зачем Мингуилло понадобилось приглашать этих ремесленников. Он обыскивал каждый закоулок дворца в поисках настоящего завещания. Я лишь иронически улыбался, потому как за последние два года сам обшарил каждый дюйм в поисках того же самого и знал, что в Палаццо Эспаньол его нет.

Мингуилло Фазан

У меня не было запасного варианта на случай крушения моих планов. Но в тот же самый день, когда Наполеон окончательно развеял мои надежды, в голове моей забрезжила одна идея, которую я принялся обильно орошать слезами своей матери.

– Мамочка, – запустил я пробный шар как-то вечером, – боюсь, что Марчелла не в себе.

– Нет, просто у Марчеллы порой бывают срывы, – возразила мать. – Иногда мне кажется, что она не совсем счастлива.

– Нет, счастье тут ни при чем. Человек или в своем уме, или нет.

Посыпав ее незажившие раны солью ненавязчивых упоминаний о Пьеро, я настойчиво продолжал гнуть свою линию:

– По крайней мере Марчелла явно страдает слабоумием. Старина Пьеро, должно быть, догадался об этом и воспользовался этим прискорбным фактом к своей вящей выгоде.

Мать промолчала, и лишь глотательное движение было мне ответом. Я добавил:

– Наконец-то я понял, что ее гнетет. У бедной Марчеллы втайне развилась религиозная мания. Быть может, это своеобразная компенсация за ее прегрешения с Пьеро? Ты обратила внимание, что она живет как отшельница, словно делает вид, будто Палаццо Эспаньол превратился в монастырь? Она постоянно держит глаза опущенными долу, как монахиня. Она никогда не улыбается. Ты заметила, на что стала похожа ее комната?

Мне пришлось прибегнуть к некоторым ухищрениям, чтобы после смерти Пьеро мать не видела ни Марчеллы, ни ее комнаты.

– Пойдем со мной, – позвал я ее.

Мои люди только что закончили работу. В комнате Марчеллы чудесные гобелены были сорваны со стен, которые теперь сверкали белой клеевой краской, как в монастырской келье. Во время ремонта завещание не отыскалось, хотя, лишив комнату прежнего убранства, я сделал очередной шаг к своему наследству, пусть и с другой стороны. Я продемонстрировал матери маленький молельный стульчик, который рабочие установили по моему приказу, а также россыпь камешков с острыми краями там, где положено было опускаться на колени. Я указал на тоненькое распятие тщедушного Христа над кроватью Марчеллы. Из-под подушки я извлек карманный молитвенник, который сам же туда и поместил. И в довершение всего я влез в ее платяной шкаф и вытащил оттуда длинную плеть, усеянную шипами, которую и вложил в дрожащие руки матери, чтобы она прочувствовала наклонности собственной дочери.

– Она ведь почти ничего не ест, знаешь?

– Она держит пост? – прошептала мать и пренебрежительно добавила: – Марчелла ужасно исхудала. Это и впрямь Душевное расстройство – собственными руками разрушить то, что осталось от ее красоты.

– Не волнуйся, мама. Я пришлю к ней доктора Инку, – заверил я ее. – Теперь, когда она так истощала, думаю, надо подтянуть ее сбрую. Ну, ты понимаешь, для ее же пользы.

Джанни дель Бокколе

В это самое время толстый знахарь Мингуилло вдруг выпал из фавора. Его застукали за игрой в карты, во время которой он поставил на кон книгу со своими знаменитыми аптекарскими снадобьями в заведомо проигрышной партии.

Мингуилло спас книгу в самый последний момент. Знахаря отправили в ссылку в кошмарный городишко Ровиго «на учебу и исправление», как поведал нам Мингуилло.

Но здоровье Марчеллы пошатнулось, и ей требовался постоянный уход. Впервые удача оказалась на нашей стороне. Мингуилло сказал:

– Ступай и приведи лекаришку, того, дешевого, что приходил облегчить страдания нашего дорогого Пьеро Зена.