Луи Арагон - Страстная неделя Страница 40

Возвратившись с Марсова поля, Сезар заехал пообедать домой, на улицу Бак. Там он усадил в карету свою несчастную сестру, госпожу де Лабедуайер, с пятимесячным сыном, а также свою жену, Зефирину, с дочкой, и велел везти их прямо в Буживаль, в замок госпожи де Мэм, дабы молодые женщины с детьми не оставались в Париже в наступающее смутное время. Сезара терзала мысль, которую ему неосторожно внушил его дядя де Лорж: почему это герцог Орлеанский так легко согласился дать под командование Шарля де Лабедуайер 7-й линейный полк. Можно сколько угодно утешать себя мыслью, что его рекомендация, а также рекомендация Роже де Дама сыграли свою роль… Кто-кто, а он никак не мог думать, что его зять взял этот полк с мыслью перейти на сторону Бонапарта. Ведь он отлично знал, что если в душе Шарля жили какие-то политические идеалы, то склонялся он скорее к Республике, чем к императору. Возможно, на этом-то и строил свои расчеты Луи-Филипп, герцог Орлеанский. А что, если Луи-Филипп с умыслом ставил во главе полков, находившихся в его ведении, людей, склонных участвовать в государственном перевороте? Когда Луи-Филипп был еще герцогом Шартрским в армии Дюмурье, разве не являлся он сам ставленником этого генерала и жирондистов против Людовика XVI? Ведь ходили же весьма странные слухи относительно мятежа в Ла-Фере и действительных намерений генералов Лаллеманов и Лефевр-Денуэтта… А король как раз поручил командование северными армиями, то есть теми, от которых зависела его судьба, своему кузену герцогу Орлеанскому… Правду ли говорят, что герцог был любовником баронессы Лаллеман? Нет дыма без огня…

Когда же они достигли равнины Сен-Дени, похожей больше на пустыню, однообразие которой лишь редко-редко нарушала купа деревьев, когда под копытами лошадей мерзко захлюпала грязь на размокшей от дождя немощеной дороге, когда небо совсем почернело и слева не стало видно даже очертаний Монмартра, Сезара охватила тревога, граничившая с ужасом. Он чувствовал себя ответственным за происшедшее и не мог себе этого простить: он преувеличивал роль Шарля, он был одержим мыслью о Шарле. Если бы 7-й линейный полк не перешел в Гренобле на сторону императора вместе с оружием и обозами, — возможно, тогда и Ней не изменил бы в Лионе. И то, что его зять причина этому… Но не столько мысль о том, что завтра Наполеон возвратится в Тюильри, сколько то, что вместе с ним в столицу въедет торжествующий Шарль, наполняло душу Сезара горечью и болью.

Равнина Сен-Дени овеяна кровавыми преданиями. Теперь по ней движется королевская гвардия, и всадники окончательно теряют терпение. То и дело приходится останавливаться, поджидать пехотинцев, перестраиваться, чтобы двигаться хоть относительно походным порядком. А все эти непривычные к тяготам походной жизни юнцы еле волочат ноги под своей ношей, уже начинают отставать. Что же будет через несколько часов? Дождь льет не переставая, льет на господ Лорж, Дама, на Мортемаров, на Ларошжакленов, на всех этих именитых людей, льет на командиров, льет на подчиненных, связанных между собой кровными узами родства и браков, многовековой историей, терпящей крах, а Сезар — он пришпоривает коня, едет вдоль колонны, затем возвращается обратно. Какой-то всадник подъезжает к нему и неуверенно окликает во мраке. Оказывается, это сам герцог Ришелье, ему нужен этой ночью попутчик, ему хочется выговориться.

— Сезар, это вы? Вообразите, дорогой мой, недавно, то есть в половине двенадцатого, я встретил на Елисейских полях господина Шатобриана{55}, и он спросил, что я тут делаю. Сам он спокойненько шел домой, откуда — не знаю. Он и не собирается покидать Париж. Иду спать, говорит. Впрочем, в Павильоне Флоры Дюра и Блакас заверили его, уже после десяти часов вечера, что его величество не оставит столицу. Когда же я сообщил ему, что у меня совсем противоположные сведения, передал ему, что шепнул мне князь Пуа в Тюильрийском дворце, и сказал, что Рошешуар получил из Селестенских казарм приказ двинуться к заставе Этуаль, он стал ругаться как сапожник, уверял меня, что все это еще ничего не доказывает, смешивал Блакаса с грязью, впрочем, по-моему, еще недостаточно, и заявил, что возвращается к себе домой и не тронется из Парижа, пока не узнает об отъезде короля из самых достоверных источников. Известно вам, кстати, откуда он шел? Спускался по улице Руль, а ведь таким путем из дворца не пройдешь на улицу Риволи, где его ждала бедняжка Селеста! Сколько мужчин нынешней ночью вынуждены прощаться со своими женами!

Откровенно говоря, Сезару плевать было на супружеские горести госпожи Шатобриан, а что касается самого автора «Путевых заметок», так он не особенно жаловал этого гордеца и ломаку… «Но ведь герцог Ришелье тоже только что покинул родной очаг, вот уж поистине надо быть святым, чтобы жить с такой супругой! Горб спереди, горб сзади… А я-то думал, что ее уже с 1789 года нет в Париже!» Чтобы только поддержать разговор, он вежливо сказал:

— Возможно, господин Шатобриан переменит мнение, когда в Париж войдет Людоед…

На что герцог Ришелье после недолгого молчания заметил:

— Дело в том, что Шатобриан не мог достать лошадей… — И добавил совсем другим тоном: — Я, голубчик, не совсем понимаю, что со мной происходит, но факт остается фактом: впервые в жизни я во время верховой езды стер себе кожу… Должно быть в спешке, вчера вечером я недостаточно тщательно натянул лосины, но так или иначе, стер себе ягодицы…

Это и впрямь было удивительно, ибо герцог вполне справедливо слыл опытным наездником: до сих пор ходили рассказы о его джигитских подвигах на Кавказе, а уж кавказцев удивить трудно.

Приближался Сен-Дени, дорога пошла мощеная, колонна перебралась через канал и остановилась под платанами, посаженными в два ряда вдоль шоссе, — надо было перестроить части. Сезар покинул герцога и, догнав графа Дама, поехал с ним рядом.

Теперь, когда впереди маячили тени королевских гвардейцев, он уже не мог больше таиться и решил открыть тестю тревогу, посеянную в его душе словами дяди, герцога де Лорж, относительно явной связи между восстанием в Ла-Фере и Луи-Филиппом. В курсе ли дел его королевское величество? Генерал-лейтенант граф Шарль де Дама, командующий легкой кавалерией, был уже далеко не молод и хорошо знал свою среду. Но он с давних пор был близок с графом Артуа и целиком разделял ненависть младшей королевской линии к Орлеанскому дому.

— Ваш дядя, сын мой, — сказал он, — бросать слов на ветер не будет. От герцога Шартрского всего можно ждать…

Для него, графа де Дама, командовавшего легионом Мирабо в армии Конде, Луи-Филипп по-прежнему был и оставался герцогом Шартрским, как он именовал себя, еще когда щеголял в мундире республиканского офицера. Офицера враждебной армии. Подумав, граф де Дама добавил:

— Факт тот, что в моем присутствии лорд Киннард, который состоит при дворе советчиком по части покупки картин, представил государю жену Лаллемана… Шартрский и сам бы это сделал, поскольку ходят слухи… но, когда в Париже появилась эта дама, его величество отослал герцога в Лион. И конечно, только англичанин мог решиться на такой неблаговидный шаг!

В армии принца Конде Англию терпеть не могли. «А что, если бы Жоржина упросила его, Сезара, провести ее к королю, дабы вымолить прощение Шарлю?» Шастеллюкс даже вздрогнул при этой мысли.

— Ничего не скажешь, хорошенький подарок поднес государь графу Артуа: навязал ему в Лионе Шартрского в качестве адъютанта, этого завзятого интригана! Заметьте, где только начинается какая-нибудь измена, герцог тут как тут!.. Воображаю, как обрадовался, увидев его, мой брат…

Младший брат графа, Роже де Дама, женатый на Полине де Шастеллюкс, родной сестре Жоржины и Сезара, командовал лионским гарнизоном как раз, когда предательство Нея принудило королевскую фамилию бежать из столицы. Но неизвестно, о чем думал сейчас граф де Дама-старший: о Нее, изменившем Людовику XVIII, или о герцоге Шартрском, перебежавшем в 1793 году вместе с Дюмурье на сторону союзников. Вчера изменил Республике, сегодня изменит своему государю… И так как граф де Дама уже давно жил в прошлом, он добавил:

— Не случайно Дюмурье состоял в заговоре не столько против якобинцев, сколько против легитимистов{56}: он ведь издавна был агентом Орлеанских… Филипп назначил его командиром крепости Шербур еще до семьсот восемьдесят девятого года именно в связи с готовившимся заговором… по этой же причине герцог Шартрский поставил несчастного Шарля во главе своего полка, скорей всего так оно и было… И вы, бедняга Сезар, и Роже, оба видели тут только проявление страстей! Что это там такое?

У заставы скопилась целая вереница карет беженцев-парижан, желавших попасть в город, но их не пускали. Получился затор, слышались крики. «Пропустите королевскую гвардию!» — орал какой-то офицер, стоявший там, где свет фонарей полосами рассекал мрак. Шарль де Дама вздохнул. Картина эта напомнила ему Варенн{57}, куда он сопровождал Людовика XVI, и хозяина почтовой станции в Сент-Менэу, некоего доброй памяти Друэ, чье лицо он не забудет до конца своих дней.