Иван Ефремов - Таис Афинская Страница 41

— Хорошо, — ответила Таис за обеих. — Но ты забыл про это, — протянула она ларец Эгесихоры.

Неарх отступил на шаг, отстраняя ящичек рукой.

— Нет, не надо. Отдаю той, которая увезла Эгесихору от убийц, — твоей подруге.

Потрясенная Гесиона покраснела до грудей и воскликнула:

— Что с тобою, наварх? Разве можно дарить столь дорогие вещи нищей девушке, не рабыне только по доброте госпожи? Я не могу взять!

— Возьми — на память об ужасном часе, пережитом вместе с моей золотой милой. А о своих достоинствах предоставь судить мне.

Гесиона неуверенно взглянула на Таис. Гетера повела бровями — надо взять, и фиванка низко склонилась принимая ларец из её рук под угрюмым взглядом критянина.

Неарх остановился у порога.

— Еще есть у меня слова Птолемея к тебе. Он искал тебя в первый же день, а теперь уплыл с Александром к морю. Он не забыл тебя. Если ты хочешь увидеть его, Александра и Гефестиона, то поплывем вместе. Я жду посланного из залива Героев и должен присоединиться к Александру. Наш божественный полководец и друг хочет основать новый город — может быть, будущую столицу своего царства. Есть подходящее место, там, где был тысячелетие тому назад критский порт.

— Где же это? — воскликнула заинтересованная Таис

— На побережье. Отсюда плыть на Навкратис и дальше на Канопус, потом вдоль берега моря на запад. Впрочем, ты знаешь об этом месте из Гомера обитель морского старца Протея.

— «На море в шумном прибое находится остров, лежащий против Египта. Его называют там жители Фарос», — речитативом напела Таис.

— Да, Фарос. И это гомеровское место особенно нравится Александру. Знаешь, как он любит Гомера? Так едем?

Таис взволнованно переплела пальцы.

— Большой ли у тебя корабль?

Неарх впервые за всё время усмехнулся, видимо наивность знаменитой гетеры позабавила его.

— Самый большой мой корабль стоит на площади главного храма в Тире в знак победы, так же как осадная машина Деиада — начальника всех механиков Алекса'йд Александра — водружена внутри храма в Газе.

Таис всплеснула руками в восхищении.

— Зачем тебе знать размеры моего корабля? — продолжал критянин. — Я дам тебе отдельный, два, три, сколько захочешь.

Пожалуй, впервые афинянка ощутила могущество молодого македонского царя и его не менее молодых сподвижников.

— Так ты согласна плыть к Фаросу? Но зачем тебе большой корабль? Здесь меньше имущества, чем в Афинах. — И Неарх окинул взором небогатую обстановку скромного дома Таис.

— Мне нужно взять с собой мою лошадь, — стесняясь ответила Таис. — Я не могу с ней расстаться надолго…

— Понимаю. Только-то? А еще?

— Кроме меня, конюха и двух женщин.

Неарх гордо сказал:

— В твоем распоряжении будет целый корабль с опытными пловцами. Я ожидаю своего посланца через два дня. Тогда мы поплывем на Эшмун и Малый Гермополь, мимо Невкратиса. Ты ведь была там?

В воспоминании Таис пронеслись унылые равнины с бесчисленными засоленными озерами, песчаными грядами, необъятными зарослями тростников — весь тот угрюмый барьер Дельты, который отделял Египет от сияющей синевы моря.

Приняв молчание афинянки за нерешительность, Неарх сказал:

— Птолемей просил меня дать тебе столько дариков, сколько ты захочешь. Я пришлю завтра.

Таис задумчиво покачала головой:

— Нет, не надо. Я ещё не видела Птолемея, и он — меня.

Неарх усмехнулся.

— Напрасно ты в чем-то сомневаешься. Птолемей будет у твоих колен в тот же час, как увидит тебя.

— Я сомневаюсь в себе… Но я возьму у тебя в долг три сотни дариков.

— Конечно, я привез много денег, думая… — Критянин снова помрачнел, буркнул «хайре» и вышел.

Начальник флота скрылся в ночной тьме. Едва стихло бряцание оружия его охраны, Гесиона стремительно бросилась к Таис и по своей привычке скользнула на пол, обняв её колени.

— Госпожа, если ты любишь меня, то возьмешь этот царский дар. — Она показала на ларец Эгесихоры.

— Я люблю тебя, рожденная змеей, — с нежностью ответила Таис, — но не возьму того, что отдано. По воле судьбы и богов оно принадлежит тебе.,

— Мне негде хранить драгоценности!

— Спрячь пока у меня. Кстати, пора тебе обзавестись своей комнатой. Хочешь маленькую, что выходит дверью в проход позади моей?

— О госпожа… я хотела бы спать на ковре перед твоей постелью,

— Я буду тебя бить всякий раз за это обращение. — И Таис в самом деле крепко шлепнула фиванку. — Спать нам в одной комнате не годится. Чувствую, что ты скоро проснешься.

— О гос… — Звонкий шлепок оборвал Гесиону, и она убежала.

Печальный обряд памятного жертвоприношения под скорбные греческие песни длился недолго. Неарх остался на месте сожжения Эгесихоры после того, как ушли все и даже стоявшая в глубокой задумчивости Таис. Критянин вновь явился к афинянке только через два дня.

— Прибыл гонец от Александра, — сразу заговорил Неарх, — и мы можем не спешить к Фаросу. Там уже основана Александрия, а сам великий стратег с Птолемеем, Гефестионом и другими приближенными отправляется в Ливийскую пустыню, к оазису, где находится знаменитый оракул Аммона и его священный дуб.

— Это далеко?

— Больше трёх тысяч стадий по пустыне.

— И три тысячи назад? Так это месяц пути!

— Для Александра меньше.

— Тогда зачем плыть к Фаросу вообще?

— Тебе не нужно. Мне же Александр велит осмотреть место для гавани, и я поеду. Ненадолго.

— Возьмешь меня с собой? На свой корабль? Без лошади, только меня и Гесиону?

— Охотно. Только зачем тебе. И как же лошадь?

— Посмотреть Фарос. Я хотела повидаться с морем, а вовсе не с Птолемеем. Лошадь останется здесь, и рабыня также.

Клонария рассказала своему купцу про скорый отъезд, и он заторопился взять Клонарию в свой дом и подписать брачное условие. В хозяйстве купца найдется место для Салмаах, и гетера решила разлучиться с кобылой на короткое время. Теперь поездка к Фаросу не могла быть долгой.

Быстроходный корабль начальника флота понес Таис и Гесиону вниз по западному из трёх главных рукавов Нила. Неарх плыл с военной поспешностью, не задерживаясь нигде, делая остановки только для пополнения свежей провизии. Большую часть пути Таис проводила на палубе, сидя под кормовым навесом рядом с критянином и кутаясь от резковатого ветра в персидский голубой плащ тонкой шерсти, привезенный Неархом для Эгесихоры. Ресиона сидела тут же, в излюбленной своей позе, поджав ноги, на мягких коврах в три слоя — роскошь, невиданная в Афинах того времени, да и в Египте доступная разве вельможам и жрецам самого высшего круга. Трое рабов — два рослых мизийца и худощавая злая финикиянка — держались поодаль, готовые исполнить любое повеление

Неарх рассказывал о приключениях в походе Александра. Не столько военный по душе, сколько исследователь и мореплаватель, он больше вспоминал о разных местах ионийского и финикийского побережья, чем о боях. Столь похожие на Крит и Элладу горы и бухты, однако более просторные и более безлюдные, с нетронутыми обширными лесами гигантских сосен и кедров, светлые и чистые, продуваемые ветрами гор. На холмах пониже, будто сады богов, простирались рощи смоковниц с клубящимися, как зеленые облака, пузатыми кронами; посаженные титанами ряды каштанов, могучих орехов и гранатных деревьев. Ещё ниже к самому побережью подходили заросли миндаля, гигантские как дома кусты съедобного орешника, ароматного мирта и лавра, фисташек, рожкового дерева с чёрными стручками, равными по сладости финикам. Всё это богатство пищи, мало тронутое человеком, даже в небольшом удалении от городов помогало людям жить в привольном уединении. Если бы не постоянные нападения пиратов, то жизнь была бы там куда более легкой, чем на родных берегах Пелопоннеса или Крита. Но города-полисы требовали новых и новых рабов для построек и ведения хозяйства, и азиатские побережья обезлюдели, опустошенные охотниками за «живыми орудиями».

Неарх вспоминал бухты в белых известняковых обрывах, точно мраморные чаши налитые синей, хрустально-прозрачной водой; глубокие заливы среди красных гор, с таинственно черневшими подводными скалами, поросшими огромными губками или кроваво-красными кораллами. Окаймленные кустарниками тимьяна, лаванды и ладанника, в безветренные и жаркие дни берега источали резкий аромат, умерявшийся свежим запахом моря. Дальше на юг, в Киликии, узкие горные долины, осененные исполинскими платанами, во время цветения были пропитаны ядовитыми испарениями олеандров и магнолий. Горе тем, кто задерживался для отдохновения в журчащих речках, бежавших по дну долин. Па выходах к морю погребальными колоннами высились кипарисы по шестидесяти локтей высоты, невиданной в Элладе.

Целые острова серебристо-серой листвы маслин раскидывались вокруг городов и больших поселений.