Георгий Марков - Соль земли Страница 43

Вошла Марина. Она была вся в белом: белые туфли, белое шёлковое платье и светлая широкополая шляпа. Белый цвет очень шёл к ней. Она показалась Софье похожей на скромную берёзку. В иной берёзке ведь и красоты особой нет, стоит себе одиноко где-нибудь на поляне или на пригорке, но попробуй убери её, и весь уют этого места, вся его неповторимая прелесть, волнующая сердце человека, исчезнет.

С приходом Марины в кабинете Софьи будто стало светлее и уютнее. Софья пристально осмотрела гостью и заметила, что под глазами у неё синие круги. «Недоспала или переутомилась», – подумала она и бросилась усаживать Марину поближе к столу.

– Соня, вы какая-то сегодня праздничная, – сказала Марина, замечая, с каким оживлением встретила её Софья. – И вы садитесь, пожалуйста, не хлопочите возле меня, я уж как-нибудь сама.

– Праздничная, говорите? Вы не ошиблись! – воскликнула Софья, садясь рядом с Мариной, – Вот посмотрите, что я сегодня нашла в архиве Улуюльского староверческого скита!

Софья через стол подала раскрытую папку с бумагами. Марина приняла папку на ладонь и стала внимательно читать. Софья следила за её выражением. Тонкие изогнутые крутой подковкой брови Марины дрогнули, и бледное лицо порозовело.

– Соня, это такая важная находка, что я не знаю… – сказала Марина и глянула на Софью взглядом, в котором выразилась её большая радость.

– Я уже написала Алексею, а потом буду просить разрешения послать ему копию этого документа, – перебила её Софья, а Марина в этот момент подумала, что сегодня же ей надо рассказать о находке Максиму.

– Я представляю, Соня, как он обрадуется. Это даст ему в руки новое и очень серьёзное доказательство.

– А вот папа опять сомневается.

Марина заметила, что, сказав это, Софья помрачнела.

– Разумеется, что Захар Николаевич так просто не отступит. Поймите, Соня, что это не упрямство. Это убеждение. Мне понятна его настороженность. В самом деле: староверческий скит – и вдруг поставляет на купеческий завод железную руду. Почему бы это?

– Да, но документ фон Клейста подлинный. Его подпись встречалась мне ранее, – горячо возразила Софья.

– Я верю, Соня, и в подлинность документа, и в подлинность самого факта. И думаю, эта ваша находка поможет многое разгадать. А сомнениями, которые естественны в нашем деле, вы не огорчайтесь.

– А вы какая-то утомлённая, Марина Матвеевна.

– Я?..

Этим коротким вопросом, произнесённым с неповторимой интонацией, Марина невольно как бы сказала: «Да, утомлена, и даже более того – подавлена».

– Что у вас? – спросила Софья, приглядываясь к ней.

– Вы знаете, Соня, – Марина повела плечами, будто ей стало холодно, – сегодня такой хороший день. Я вначале решила ничего вам не говорить, чтобы не омрачать вашего светлого настроения, но чувствую, что не сказать я не могу, – Марина вздохнула и, глядя Софье в её мягкие, бархатистые глаза, дрогнувшим голосом сказала: – Соня, я так обманута!.. – Марина опустила голову и всхлипнула.

Опустила голову и Софья. Ей вдруг показалось, что Марина имеет в виду её. «Обманута!» Ну конечно! Какое же имела она право умолчать о своих встречах с Бенедиктиным? Нет, так истинные друзья не поступают, так не поступают даже просто порядочные люди. Чувство острой неприязни к самой себе поднялось в душе Софьи. Она приготовилась выслушать упрёк Марины как заслуженный и сказать ей, что она ещё больше любит её за прямоту. Но Марина сказала о другом:

– Вы видели, Соня, последний том «Учёных записок» нашего института?

– Видела.

– Там есть статья Григория. Там многое заимствовано из моей докторской диссертации.

– Как заимствовано?

– Точнее – украдено.

– Что вы говорите?! – воскликнула Софья, поднимая руки к лицу, как бы стараясь защититься от удара.

– Правда, Соня, – чуть слышно отозвалась Марина, и губы её дрогнули.

– Какая низость! – брезгливо произнесла Софья. Ей стало стыдно. Нечего греха таить: сегодня утром она пережила минуты, когда ей подумалось, что Бенедиктин не такой уж заурядный человек, каким он ей всегда казался. В её душе тогда шевельнулось какое-то приятно-сладостное чувствишко оттого, что он ухаживает за ней. Ей захотелось откровенно рассказать Марине о приставаниях Бенедиктина, но, взглянув на неё, она сдержалась. Марина сидела, закрыв лицо ладонями, и Софья поняла, что ей и без того горько.

Они долго молчали. Софья чувствовала, что она должна что-то сказать Марине, чем-то её утешить, но настоящих слов не было.

Марина заговорила сама:

– Соня, вы первая, кому я сказала об этом. Я ещё не знаю, на что решиться, что предпринять. То, что я должна покинуть его, – это разумеется. Ну, а дальше? Разве я могу замолчать этот поступок Григория, скрыть его от товарищей? Он же член партии! Ведь если разобраться, то это… это… Да, да, именно такие вещи мы и называем пережитками капитализма. И в то же время, как подумаю, что об этом будут говорить, склонять моё имя, мне становится противно, тошно. Хочется плюнуть на всё, уехать куда-нибудь в тайгу, в далёкую экспедицию и жить там безвыездно и год, и два, и три…

Как хорошо Софья понимала Марину! Конечно, самое простое – это промолчать. Разве оскудел ум Марины? Вместо десятка страниц, которые Бенедиктин так бесчестно присвоил, она сумеет написать двадцать, тридцать, сто новых, ещё более содержательных и ценных. Но дело не в этом. Какое она имеет право прощать зло? Чтобы зла не было, чтобы люди жили в постоянной, ничем не омрачённой дружбе, они должны преследовать зло, не давать ему пощады. Так думала Софья.

– Уезжать надо не вам, Марина Матвеевна, а ему. И он уедет, конечно, если в нём есть ещё совесть, – убеждённо проговорила Софья.

Она вдруг почувствовала, что должна поддержать Марину, дать ей дельный совет и уберечь от ошибок. Софья вспомнила выспреннюю надпись Бенедиктина на дарственном экземпляре «Учёных записок» и теперь вдруг ощутила в себе откровенную ненависть к нему.

Она встала из-за стола, подошла к окну. По улице, залитой солнцем, непрерывным потоком двигалась пёстрая толпа людей, мчались автомобили, поблёскивая разноцветными лаковыми боками. Лица у людей были открытые, загоревшие. И, глядя на эту пёструю, солнечную улицу, Софья подумала, что Марина выбита из общего людского потока, и сердце Софьи переполнилось ещё большей тревогой за неё. «Нет, нет, подлость не может взять верх!» – взволнованно размышляла Софья. Но то ли от горячности, с какой она думала об этом, то ли от недостатка жизненного опыта – она не знала, что посоветовать Марине, чем ей помочь вот тут же, не отходя от неё.

– Вы очень любите его, Марина Матвеевна? – спросила она вполголоса тем наивно-заговорщицким тоном, каким об этом могут спрашивать только девушки.

– Нет, Соня, всё рухнуло, – глухо, с отчаянием ответила Марина.

– Ну и замечательно! Вы такая хорошая, добрая, талантливая, и вы ещё будете счастливы, – подойдя к Марине и обнимая её, говорила Софья всё тем же горячим шепотком.

– Нет, Соня! После такой ошибки мне трудно найти нового друга. И лет мне уже столько, когда о друзьях перестают думать… Милая вы моя Соня! Я сама не знаю, почему я говорю всё это вам… – Марина опустила руки и посмотрела на Софью с лаской и страданием в глазах.

Софья схватила руку Марины, присела и прижалась к её плечу. Нет, быть старше, рассудительней, давать советы другим, как строить жизнь, она ещё не могла.

– Марина Матвеевна, неужели… неужели вы думаете, что вас уже никто больше не полюбит? – с трудом выговорила Софья.

– Может быть, Соня, меня кто-нибудь ещё и полюбит, но ведь этого мало.

– Почему же? – искренне изумилась Софья.

– Да ведь, для того чтобы сложилось счастье, надо, чтоб и я полюбила.

– Ну и что же! Полюбите ещё и вы!

– Едва ли, Соня!

– Почему?

– Ах, какая вы!.. Да потому, что прошло время.

– Как прошло время? Разве у любви есть сроки? – Софья всё больше и больше краснела от этого разговора, который требовал от неё усилий, так как по натуре она была замкнутой и не любила разговоров на «сердечные» темы.

– Вся моя ошибка, Соня, оттого, что я не посчиталась с законами жизни, хотела их обойти, а они жестоко отомстили мне. – Марина несколько оживилась, преодолевая состояние скованности, в котором она находилась с той минуты, как вошла сюда.

– Рассказывайте, Марина Матвеевна, рассказывайте, – горячо попросила Софья.

– На третьем курсе, Соня, я встретила человека, которого очень полюбила. Его звали Андрей Зотов. Он тоже любил меня и предложил выйти за него замуж. Я чувствовала, что жить без него не могу, но в те дни у меня была другая страсть – я так была увлечена наукой, что временами забывала даже о любви. Я думала: вот выйду замуж и может всё пойти прахом. И я решила: человек не должен делить себя – либо нужно отдаться науке, либо выйти замуж. С большой мукой я переборола в себе любовь, затратив на это столько сил, сколько от меня не потребовала бы, может быть, и сама любовь. А поступив так, я дала себе слово выйти замуж не ранее окончания аспирантуры. Пока эти годы шли, я отвергала одно увлечение за другим. Мне казалось, что я поступаю самоотверженно, а на самом деле я малодушничала, боялась трудностей, которые принесла бы мне любовь.