Георгий Марков - Соль земли Страница 44

Потом я стала кандидатом наук; и когда это произошло, я увидела, что затянула с замужеством. Боязнь остаться одной охватила меня. Я поспешила, а поспешив – ошиблась, и, как видите, ошиблась жестоко и, возможно, непоправимо.

Софья смотрела широко раскрытыми глазами. Она думала о себе, пыталась понять всю сложность своих отношений с Краюхиным.

– Значит, я тоже ошиблась? Может быть, правильнее было бы уехать к Алексею? – без прежнего смущения, доверчиво спросила Софья.

Марина про себя отметила: «Уж истинно, что любовь эгоистична. Говорим обо мне, а думает она о себе».

– Вы хотите, Соня, знать моё мнение?

– Ну конечно, Марина Матвеевна! – воскликнула Софья, и напряжение на её лице сменилось живым, нетерпеливым любопытством, а смуглые щёки снова покраснели от смущения.

– Очень трудно говорить, Соня. Знаете старую мудрость: любовь не терпит советчиков. Но я всё-таки скажу: если б на вашем месте была я, я сделала бы то же, что делаете вы. Впрочем, какой я советчик! Сама заблудилась. А всё-таки! Знаете, правильно люди говорят: за битого двух небитых дают.

И Марина рассмеялась в первый раз после того, как пришла сюда.

– Вы говорите, говорите, Марина Матвеевна!

Марина беспомощно развела руками. О чём говорить? Сказала, кажется, всё, что думала. Но Софья всё смотрела на неё с пристальным вниманием, она ждала от неё новых слов и мыслей, в которых так нуждалась.

– Ну что ж, поговорим, Соня. – Она вздохнула, помолчала, лицо её стало вдруг серьёзным и ещё более привлекательным. – Недавно пришлось мне, Соня, разговаривать с одним металлургом. Он рассказывал много интересного о своей профессии. И вот оказывается, что самым прочным металлом является тот, который подвёргся наиболее сложному процессу закалки. Извините меня за такую аналогию, но так бывает и в любви. Только те чувства настоящие, которые выдержали испытание, прошли сквозь невзгоды и трудности жизни. Я нижу, что у вас к Алексею большое чувство. В тех испытаниях, которые выпали сейчас на вашу долю, это чувство закалится, ещё больше окрепнет… Я рада, Соня, за вас. Вы не оставили Алексея в беде, помогаете ему бороться. Он чувствует вашу поддержку. А ведь это и есть любовь настоящая, как я её понимаю.

– И не обязательно к нему ехать? – спросила Софья, когда Марина умолкла.

– Ехать к нему? Я не знаю, право, что сказать вам на это. Быть вместе с любимым, конечно, приятно и радостно, но разве там, рядом с ним, вы нашли бы такой документ? Здесь вам важнее быть, Соня. А разлука не будет вечной. И помните, как хорошо сказал Тургенев: «Разлуку переносить и трудно и легко. Была бы цела и неприкосновенна вера в того, кого любишь, – тоску разлуки победит душа».

– Я не встречала этих слов у Тургенева, – сказала Софья задумчиво.

– Это точно тургеневские слова.

– Вы их выучили, когда были в разлуке?

– Я их не то что выучила, а сердцем прочувствовала. – В глазах Марины вспыхнула ясная улыбка, озарившая всё лицо, но улыбка эта быстро погасла, и беглая тень прошла по лицу, отразившись в каждой чёрточке, в каждом мускуле. – Ах, Соня, если б я знала, что так будет!.. – продолжала Марина, с трудом удерживаясь от слёз.

– Почему людям не дано знать, что будет с ними? – с живостью подхватила Софья, думая сейчас о том, не подстерегает ли в будущем и её какая-то беда.

– А может быть, это было бы хуже? Знай я, что так получится, разве я могла бы перенести войну? Меня согревала надежда, она прибавляла мне силы. Столько в этом чистого и возвышенного, Соня! Нет, уж лучше пусть будет так, как есть, – заключила Марина, и Софья закивала головой. – И знаете, Соня, – помолчав, добавила Марина, – не всегда и не у всех складывается, как у меня. Плохое бывает реже, чем хорошее, а сколько есть людей, у которых все исполнилось, о чём они мечтали.

Марина сказала это, чувствуя по молчаливой задумчивости Софьи, что всё происшедшее с ней навевает девушке горькие мысли. Марина умела угадывать настроения других, и, как ни требовала сейчас её душа людского сочувствия, она никому не хотела приносить не только страданий, но даже просто дурного расположения духа. Марина переменила разговор: она принялась расспрашивать Софью о её работе, о находках в церковных архивах.

Они проговорили до потёмок и, разойдясь, ощущали себя укрепившимися в том главном, что определяло их жизнь на ближайшее будущее. Марина направилась к брату, чтобы сообщить ему о происшедшем изменении в её жизни и о находке Софьи Великановой. Софья же, проводив Марину до дверей, вернулась в кабинет, снова надела тёмный халат и спустилась вниз к полкам неразобранных бумаг, чтобы продолжать поиски уваровского акта.

Глава двенадцатая

1

Марина была убеждена, что Григорий ещё не раз попытается вернуть её расположение, Она знала, что он умел это делать, не щадя собственного самолюбия.

Втайне она боялась встречи с ним. Она боялась не его, а себя, своей доброты, своего благорасположения к людям. Она боялась, что и на этот раз может простить его, примириться с ним, не устоять перед его горячими просьбами и клятвами.

Григорий встретил её у дверей. Вид у него был виноватый, глаза тоскливые, волосы взъерошенные. Даже костюм, о котором он умел заботиться при любом настроении, сейчас был сильно измят. От мужа пахло водкой.

– Мариночка, я прошу тебя уделить мне полчаса, – сказал он тем вкрадчивым голосом, который как бы подчёркивал его миролюбие и готовность стать другим.

Марина посмотрела на него и, хотя в душе у неё что-то всколыхнулось ему навстречу, твёрдо ответила:

– Ни полчаса, ни десяти минут. Я прошу понять, что мы чужие. Я решила это окончательно. И ничто не изменит моего решения.

Григорий затряс головой, собираясь не то заплакать, не то закричать, но Марина опередила его:

– Всё!

– Всё, – механически повторил он.

– Я хочу знать, как поступить с квартирой? – спросила Марина, стараясь не глядеть на него.

Григорий молчал: об этом он не подумал ранее потому, что был уверен, что Марина остынет, успокоится. «Ей всё-таки четвёртый десяток. Не много до неё охотников найдётся, когда молоденьких девать некуда. Образумится!» – думал он с обычной для него самоуверенностью и цинизмом. И теперь он не знал, что сказать ей. Правда, квартира была её и он не имел на неё никаких прав, но он здесь был прописан и, уж во всяком случае, мог претендовать на одну комнату. Однако, быстро взвесив в уме все обстоятельства своего нового положения, он понял, что Марина не пожелает оставаться с ним под одной крышей. Она переедет, и вероятнее всего к брату. А это выбьет у него из-под ног почву для примирения с ней. Потерять же Марину как жену навсегда он пока не собирался. Григорий знал, что даже самые близкие друзья назвали бы его за это глупцом. Марина была талантлива и обладала привлекательной внешностью, добрым, ровным характером, а главное, излучала то очарование, под воздействие которого попадали все, с кем она общалась, – и мужчины и женщины.

– Я перееду к маме, – кротко сказал Григорий, решив, что если Марина останется здесь, то у него будет больше шансов уже в ближайшем будущем вновь вернуться сюда.

– Прошу сделать это сегодня же. – Марина отметила про себя свою твёрдость и уверенность в том, что сейчас ничто не могло бы изменить её чувств.

– Ещё что ты требуешь от меня? – спросил Григорий, пытаясь усмехнуться.

– Об остальном будут говорить те, кому дано на это право.

– И тебе не кажется это жестоким? – голос Григория слегка дрогнул.

– Нет, не кажется… А если и жестоко, то всё же необходимо…

– Посмотрим, Марина Матвеевна, посмотрим… – произнёс Григорий, щуря свои чёрные блестящие глаза.

– Я не имею больше времени разговаривать, да и не считаю это нужным, – спокойно проговорила Марина и прошла в кабинет.

Только теперь она почувствовала, сколько сил отнял этот короткий разговор. Ноги в коленях дрожали, в руках была такая слабость, что она не могла ими шевельнуть, в ушах стоял звон. Марина опустилась в кресло и несколько минут сидела без движения. Но когда это состояние несколько улеглось, она передвинулась к столу и раскрыла третий том «Войны и мира».

Её восприятие творчества Льва Толстого сближалось с ощущением природы. Часто в минуты крайнего душевного напряжения, или, точнее, душевного беспокойства, и в годы войны, и до неё, и после, ей приходилось бывать в лесу. Оказавшись в лесу, в окружении берёз или сосен, прибрежных тальниковых и черёмуховых кустов, под высоким, бездонным небом, она чувствовала, как душой постепенно овладевает спокойствие, как разум, недавно скованный какой-то одной мыслью, начинает охватывать жизнь с самых разных сторон. Природа исцеляла её от дурного настроения, от бессонницы, рождала ощущение бесконечности и сложности человеческого бытия.

Творчество Толстого, по её ощущению, было столь же великим, вечным и мудрым, как природа.