Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая Страница 43

Таня и Вера принесли с собой тряпичную куклу с растопыренными руками и ногами, безволосую и лупоглазую. Парижские игрушки сдвинулись в сторону, самоделка заняла главенствующее положение.

Трофим предложил сыграть в подкидного дурака. Позвали других соседей. Матвей Ильич поначалу смущался, грех, мол, но его уговорили, он сел четвертым. Наталья Александровна в карты играть не любила, они с Ольгой Степановной ушли к печке, ждали, чтобы закипел чайник. Ольга пристроила на коленях доску, резала на ней свежую буханку, раскладывала ломтики прямо на плите, и почти сразу снимала. В комнате распространился чудесный запах прижаренного хлеба.

— А нам? А нам? — закричала Ника.

Наталья Александровна взяла тарелку, отнесла девочкам посыпанное сахарным песком угощение.

— А давайте я научу вас играть в белот! — громко, на всю комнату, сказал Сергей Николаевич.

Гости заинтересовались, согласились и стали внимательно слушать правила игры.

Вскоре прилежные ученики разобрались с «терцами»[6] и «каре», с правилами получения взяток, и началась игра.

Поначалу играли в открытую. Было много ошибок, было много смеху. Позже игра наладилась, и самым азартным игроком оказался Матвей Ильич.

С того времени, не каждый день, конечно, чтобы не слишком надоедать, Матвей Ильич робко стучал к Улановым, просовывал в дверь голову с распадающимися по обе стороны морщинистого лица прямыми волосами, хитро подмигивал, глядя поверх очков, и говорил полувопросительным тоном:

— Как насчет, чтобы партию, а? Сергей Николаевич?

Сергей Николаевич выражал полное одобрение, Матвей Ильич исчезал, рысцой бежал звать Трофима и Настю.

Если случалось ему проигрывать, он страшно огорчался, теребил мочку уха, выстукивал пальцами по краю стола нервную дробь. Иной раз вскакивал, бросал карты, кидался к двери. Его всякий раз перехватывали, смеясь. Обнимали за плечи, вели обратно к столу. Ольга Степановна закатывала супругу выговор.

— Грешишь, Мотя, так хоть уж не срамись перед людьми.

Но Матвею Ильичу часто не везло. Чтобы утешить, Сергей Николаевич изредка подбрасывал ему каре — четыре туза или, еще лучше, четыре девятки, потому что девятка в белоте самая старшая карта.

При виде такого богатства у Матвея Ильича вздрагивали зрачки, он немедленно прикрывал рукой рот, чтобы не позволить губам прежде времени расплыться в улыбке, ждал, когда партнеры объявят очки, и молча, одну за другой, выкладывал на стол заветные четыре карты.

— Н-да, — бормотал Трофим и начинал нервно приглаживать густую рыжеватую шевелюру, — некоторым везет, очень везет некоторым.

— Ничего, — откликалась Настя, игравшая в паре с мужем, — ничего, мы его на взятках сейчас посадим.

Она смело объявляла игру, имея на руках прекрасные пики, но что она могла сделать против четырех девяток Матвея Ильича!

5

В середине декабря установилась теплая, ясная погода. В погожий свободный день, Улановы отправились в центральную усадьбу, в магазин за продуктами, и повстречали Римму Андреевну.

— Вы чувствуете, какие дни стоят? — вместо приветствия вскричала она, — самое время устроить небольшой поход вдоль берега, а?

И они договорились в ближайшее воскресенье совершить такой поход с Натальей Александровной, если погода не изменится и если Сергей Николаевич останется на весь день с Никой.

Погода не изменилась, Нику легко уговорили остаться с папой, Наталья Александровна собрала кое-какую еду в пакет, и ранним утром выбежала из дома. Метнулась в одну, в другую сторону по косогору в поисках тропы, не нашла и стала спускаться к морю по крутому откосу.

Римма Андреевна ждала ее. Сидела внизу на камне, подстелив под себя темно-вишневого цвета шерстяную кофту, с тревогой следила, как Наталья Александровна, становясь бочком, спускается вниз; скользит и цепляется за мелкие кустики и ветки невысоких деревьев.

— Так ведь и шею недолго свернуть, — встретила Римма приятельницу.

— Но я же спустилась, — гордясь собой, задорно отозвалась Наталья Александровна.

— Молодец! А теперь обернитесь и посмотрите вон туда.

Наталья Александровна обернулась и увидела метрах в двадцати от своего спуска зигзаг прекрасно утоптанной безопасной тропы.

Они отправились по шоссе в сторону Гурзуфа. До Гурзуфа им было, конечно, не дойти, но пустынная дорога сама стелилась под ноги, и в таком темпе они, казалось, смогут дойти не только до Гурзуфа, но и до самой Ялты. Они шли и шли, и уходили все дальше от дома под тихий шелест набегающего на гальку моря.

Около полудня наткнулись на решетчатую ограду с широко распахнутыми воротами. Остановились, подняли головы и стали смотреть, куда ведут двумя широкими полукружиями беломраморные лестницы с вазонами на парапетах площадок. Они решили подняться. Поднялись и очутились возле красивого светлого здания с колоннадой. Вокруг расстилался прекрасный, продуманный до мелочей парк.

Там каждое дерево росло на своем месте, каждый куст создавал на газонах неповторимого очарования крохотный пейзаж. Стояла зима, трудно было угадать, что это за кусты, но можно было живо представить себе цветущую здесь по весне сирень, жасмин.

В лианах, ползущих по стенам беседок, Римма Андреевна угадала глицинию. Как водится на южном побережье, кругом стояли темные кипарисы.

Но на всей этой роскоши лежала печать запустения. Ежевичные плети уже успели взять в кольцо некоторые поляны. В иных местах они образовали непроходимую чащу. По дорожкам, выложенным кирпичом, видно уже не первый год, лез бурьян. Окна дворца кое-где были выбиты, зияли темной пустотой, на стенах местами облупилась штукатурка, из-под нее проглядывали сырые, крошащиеся кирпичи.

Они шли по парку, ожидая, что вот-вот появятся люди, зазвучат голоса, но кругом не было ни души, пустынны были аллеи. В одном месте сели на скамейку с удобно выгнутой спинкой, развернули пакеты и с большим аппетитом съели походный паек.

Было тихо и печально в этом странном зачарованном царстве, лишь где-то внизу над морем, по-зимнему ненасытно, резко кричали чайки.

Они так бы и ушли, озадаченные странным запустением, если бы на выходе у ворот не наткнулись на чудного облезлого деда. Старичок был невелик ростом, сух в плечах, борода — лопатой, усы, прокуренные махоркой до желтизны. На ногах у деда имелись солдатские стоптанные сапоги, застиранные до потери первоначального цвета галифе. Защитного цвета ватник и красноармейская шапка-ушанка с новехонькой красной звездой дополняли его бравый наряд.

— Что, барышни, вы тута бродите? — прошамкал дед. — Вы бы шли отседа, а то невзначай, как жахнет.

— Что жахнет, дедушка? — спросила Римма Андреевна.

— Оползень тута, милая, оползень, будь он неладен. Если желаете, могу показать.

«Барышни» пожелали, и словоохотливый, истомленный нескончаемым одиночеством дед повел их по тропке в гору. Тропинка вилась вдоль наружной стороны ограды парка, уводила в сторону, вновь приближалась, но все время крутенько забирала вверх. Наконец они поднялись, отдышались и осмотрелись по сторонам. Дворец и парк остались внизу под ногами.

— Теперь смотрите, — показал дед, — вон щель пошла по краю, видите?

По склону горы, насколько хватал глаз, шла неширокая, и, на первый взгляд не опасная трещина. На самом же деле гигантский пласт земли уже готов был тронуться в свой смертоносный путь. Зачарованное царство, как выяснилось, прекрасный дом отдыха, лежало на его пути.

— Да куда же смотрели, когда строили! — вскричала Наталья Александровна.

— А черти их знают, куда смотрели. Пока строили, ничего этого не было.

— Вы здесь живете? — спросила Римма Андреевна.

— Жить здесь никак нельзя, — степенно ответил дед, — оно как поползет, ни одной косточки от меня, старого дурака, не останется. Так, иногда… Присматриваю. Мне сказали сторожить. А что сторожить? Здесь, кроме голых стен, уже давно ничего нет, все вывезли. Вот и хожу дозором по пятницам, как мороз-воевода. Хе-хе.

— Почему именно по пятницам? — улыбнулась Римма Андреевна.

— Да, так, к слову пришлось. Когда по пятницам, когда и по вторникам. Разницы нет.

Они сделали еще несколько шагов, и дед показал место, откуда по его словам должен был начаться катастрофический путь будущего оползня.

— Где? Ничего не заметно, — удивились обе.

— Как же, незаметно! Вон и вон там, хорошо видать, уступчик образовался. Очень даже заметно, — обнадежил дед, — сюда ученые приезжали, сказали, он уже от материка отошел. А когда вниз покатит, про то лишь господь Бог знает, хоть нам теперь и не положено в него верить.

За разговорами, они не заметили, как спустились вниз. У входа в парк распрощались с дедом и отправились обратно.