Зигфрид Обермайер - Калигула Страница 44

— Раньше существовали только пиры для мужчин. Для Исиды, прекрасной богини, я превратил Рим в ее город, хочу здесь славить ее пол пиром для женщин. Что ты об этом думаешь?

— Это великолепно! Для всех римских женщин ты и так божество, но этим стяжаешь себе всеобщую любовь.

Как всегда, Друзилла поняла и одобрила все, что родилось в голове брата.

Дни напролет просиживал Калигула со своим секретарем Каллистом над списком приглашенных, чтобы не забыть ни одной достойной римлянки.

— Не забудь верховную жрицу Вест, — напомнил императору Лепид.

Калигула расхохотался.

— Старой деве вряд ли доставит удовольствие торжество, но ты прав, она должна присутствовать. Мне кое-что пришло в голову! Если я приглашу весталку, за столом должна сидеть и проститутка. Ты помнишь Пираллию?

Лепид нахмурился.

— Кто это?

— У тебя плохая память! Забыл тот вечер в публичном Доме, перед моей болезнью? Я выбрал ее тогда, но меня поразила божественная молния, и вы принесли меня обратно.

— Вспомнил! Высокая гречанка… Да, пригласи ее!

В тот вечер они были гостями императора, который все еще оставался в женском платье, — римские патриции бок о бок с проститутками, жрицами и представительницами знатных семей. Только Агриппина не появилась, так как ее муж, Доминиций Агенобарб, был болен, и супруга находилась рядом с ним.

Когда Агенобарб после рождения сына и по обычаю высоко поднял его, он заметил:

— Наш ребенок прославится на весь мир.

Они назвали мальчика Нероном.

Ливилла тоже была здесь. С каменным лицом сидела она рядом со своим братом, который в своем желании быть похожим на женщину производил весьма странное впечатление.

Верховная жрица Веста сидела на почетном месте неподалеку, наблюдая с едва скрываемым отвращением за происходящим. Ей исполнилось тридцать шесть, и через два года служба в храме богини Весты, которую она начала восьмилетней девочкой, для нее заканчивалась. Но при мысли о возвращении в мирскую жизнь весталку охватывал ужас. Она испытывала страх перед этим императором и его кощунственными шутками. Переодеться в Исиду! Хорошо, что это была чужеземная богиня. Жрица решила покинуть торжество, как только представится возможность.

Сорок два повара и сотня помощников с раннего утра были заняты приготовлением множества сложных блюд. Калигула старался лично убедиться, что все его идеи были правильно воплощены, и теперь, когда внесли угощение, радовался обескураженным лицам гостей.

На столе появились блюда с жареными поросятами, барашками, гусями, журавлями, голубями и рябчиками; часть из них была покрыта позолотой, одним птицам вернули их оперение, другие выглядели как обычное жаркое. Но тех, кто хотел отрезать от них кусочек, ждало разочарование, потому что вся снедь была изготовлена из дерева и обтянута поверх корочкой. И наоборот, под «золотым» покрытием скрывалась настоящая еда. Этот пока безобидный обман вызвал радостное возбуждение. Но потом, когда повар объявил куропаток и рябчиков с начинкой из фиников и орехов, начались уже не такие приятные сюрпризы. Финики оказались стручками, начиненными острым перцем, и тех, кто, скривив лицо, пытался залить пожар во рту вином, снова ждала неудача, потому что среди кувшинов с хорошим вином скрывались и наполненные разбавленным уксусом.

Император внимательно наблюдал за гостями, и в его неподвижных глазах горел злорадный огонек. Особое удовольствие ему доставили скривившиеся от боли лица тех, кто, с облегчением вздохнув, потянулся за безобидным на вид сладким блюдом с медом и орехами. Но к настоящим орехам были подмешаны похожие на них камни, и многие женщины, от души откусив, сломали себе зубы.

Верховная жрица весталок между тем удалилась. Она покинула зал, попрощавшись с императором едва заметным кивком. Поскольку этой неприкосновенной служительнице храма он ничего не мог сделать, Калигула удовлетворился уже тем, что разозлил ее. Император ел и пил без меры. Он запихивал в себя еду и заливал вином в таком количестве, как будто умирал от голода. Когда ему стало плохо, он велел поднести золотое блюдо и основательно прочистил желудок. Друзилла рассмеялась, а ее сестра Ливилла с отвращением отвернулась.

Калигула прополоскал рот и обратился к ней:

— За столом твоего друга Сенеки манеры, вероятно, лучше? Там не пируют, а вкушают, не пьют, а медленно тянут легкое разбавленное вино. Не так ли? Я даже могу себе представить, как какой-нибудь образованный раб цитирует при этом стихи твоего любовника. Этот Сенека мне противен! Передай это ему от меня. Он, кстати, не боится смерти?

— Ты тоже не бессмертен, — Ливилла поднялась из-за стола. — Или ты заговорен от яда и кинжала?

Неудержимая ненависть блеснула в его больших холодных глазах, и — как заметила Ливилла к своему удовлетворению — ненависть эта была смешана со страхом.

— Вот что я скажу тебе, сестра. У меня найдется для тебя не только остров, но и меч палача. Подумай об этом.

Ливилла вышла, не проронив больше ни слова.

Калигула проводил ее взглядом и зевнул; он начал скучать. Он же был женщиной! Существовало ли что-нибудь, что могло развлечь матрону? Чего жаждет женщина, когда одиночество и пустота наполняют ее сердце? Мужчины!

Калигула подозвал одного из преторианцев.

— Ах, Херея, тебе сегодня пришлось нести службу? Как ты чувствуешь себя в окружении женщин? Как петух в курятнике? С твоим тоненьким голосом у тебя прекрасно получится кукарекать. Попробуй-ка!

Херея смущенно оглянулся:

— Но ведь не перед всеми этими гостьями?..

— Да, ты прав. Мужчина не должен терять своего достоинства. Доставь во дворец моего сердечного друга Эмилия Лепида. Он еще никогда не видел своего императора в женском платье.

«Я тоже», — подумал Херея и впервые засомневался в здравом рассудке Калигулы. Потом он сказал себе: «Император еще молод и хочет все попробовать. Это каприз, желание посмеяться над женщинами на свой манер».

Лепида тут же нашли, потому что тот старался всегда быть поблизости в надежде, что император вспомнит о нем.

— Приветствую тебя, патриций! Император просит тебя прийти на праздник женщин.

«Я нужен ему только для каких-нибудь безумств, — думал Лепид, пока его слуга помогал ему одеваться. — Как долго еще будет это продолжаться?»

Калигула, увидев Лепида, обрадовался:

— Ах, любимый, наконец! Уведи меня отсюда, я сыта по горло обществом женщин! Хочу почувствовать мускулы мужчины. — Он ущипнул Лепида за плечо и восхищенно взвизгнул: — Какой он сильный! Друзилла, сестричка, пощупай-ка: настоящий мужчина, Геркулес, всегда готовый защитить нас, слабых женщин.

Голос Калигулы был тяжел от выпитого вина, и с пьяным упрямством он хотел доиграть роль женщины до конца. Половина гостей уже ушла, оставшиеся же поглядывали на разыгрывающуюся сцену с отвращением или смущением, с улыбкой или равнодушно.

Только Пираллия, проститутка, сочувствовала императору.

«Каким несчастным должен быть этот человек, чтобы так вести себя», — подумала она, желая, чтобы ей разрешили пойти с ним.

Друзилла смеялась. Она с такой силой ущипнула Лепида за руку — который, в конце концов, был ее мужем, — что тот вскрикнул.

— Чтобы ты почувствовал, что я еще здесь, — прошипела она ему в ухо и громко произнесла: — Как я завидую тебе. Уведи этого мужчину скорее прочь, женщины просто пожирают его глазами.

Калигула попытался изобразить переливчатый смех, но в результате получилось только глухое дребезжание.

— Ты слышал, любимый? Пойдем скорее отсюда.

Германцы-телохранители последовали за парой, сохраняя бесстрастные выражения на лицах. Эти люди получали от императора двойное жалованье, а нередко и подарки, и за это были готовы оказывать почести даже хрюкающей свинье.

Когда они оказались одни, Лепид ожидал, что Калигула оставит свою роль, чтобы вместе с ним провести где-нибудь веселую ночь. Но бронзовые шары водяных часов еще не пробили полночь, а до этого времени Калигула оставался женщиной.

— Будь ласков со мной, — проворковал он Лепиду. — Сделай меня счастливой, любимый.

Он выскользнул из женской одежды, упал при этом на пол и дополз на четвереньках до кровати.

— Изнасилуй меня, Лепид! Делай со мной что хочешь! Я вся твоя.

Лепид растерялся. Калигула повернулся к нему и заорал:

— Давай же, подойди и залезай в мою задницу! Это не в первый раз, но сейчас ты можешь все сделать по-настоящему.

Лепид медленно снял одежду, но вид ягодиц императора не возбуждал его. Как и все римские распутники, он имел подобный опыт, но то были круглые гладкие полушария, а здесь…

Калигула выпрямился.

— Значит, не получается, да? Моя божественная сущность приглашает тебя к мистическому воссоединению, преображается в женщину, а твой фаллос похож на дохлого червяка. Его с тем же успехом можно было бы отрезать, не правда ли? От такой негодной вещи надо попросту избавиться.