Льюис Уоллес - Бен-Гур Страница 45

– Клянусь славой Соломона, дочь моя, ты говоришь обдуманно. Так ты веришь тому, что твой отец был рабом его отца?

– Я поняла так, что он передавал слухи, которые дошли до него стороной.

Некоторое время взор Симонидиса блуждал по стоящим на рейде судам.

– Что ж, Есфирь, ты почтительное дитя и обладаешь истинно еврейской проницательностью. Ты уже достаточно взрослая и сильная, чтобы выслушать мою печальную повесть. Так обратись же вся в слух, и я поведаю тебе о себе самом, о твоей матери и о многих вещах, случившихся в прошлом, – тех вещах, которые я скрывал от дотошных римлян, да и от тебя, поскольку ты должна была расти перед Господом, как былинка под солнцем… Я был рожден в гробнице, вырубленной в скале в долине Химмона, на южном склоне Сионского холма. Мои отец и мать были рабами – евреями, возделывавшими инжир, маслины и виноград в Царском саду. Будучи мальчишкой, я помогал им. Они были обречены пребывать в рабстве всю свою жизнь. Они продали меня князю Гуру, который тогда, в канун царствования Ирода Великого, был богатейшим человеком в Иерусалиме. Когда я подрос, он перевел меня работать из садов на свой склад в Александрии Египетской. Там я служил ему шесть лет, а на седьмой по закону Моисея я получил свободу.

Есфирь радостно всплеснула руками.

– Тогда, значит, ты не раб его отца?

– Нет, дочь моя, послушай дальше. В те дни в Храме было немало законников, которые утверждали, что дети рабов обречены всю жизнь влачить долю своих родителей. Но князь Гур был привержен справедливости во всем и тоже знал законы. Он сказал тогда, что я был в рабстве у еврея в том смысле, какой вложил в это понятие великий законодатель древности. Поэтому он письменно отпустил меня на волю – его грамоту с печатью я храню и поныне.

– А моя мать? – спросила Есфирь.

– Ты должна выслушать меня до конца, Есфирь, поэтому будь терпелива. Ты должна понимать, что для меня было куда проще забыть себя, чем твою мать. Почти в конце моего рабства я пришел в Иерусалим на праздник Песах. Мой хозяин принял меня у себя во дворце. Я боготворил его и умолял позволить мне и дальше служить ему. Он согласился, и я служил у него еще семь лет, но уже как вольный сын Израиля. Я занимался морскими перевозками, распоряжался караванами, ходившими к востоку от Суз и Персеполя, и вел всю торговлю шелком со странами, лежавшими еще дальше. Все это были рискованные предприятия, дочь моя, но Господь благословлял все, за что я брался. Я заработал для князя немалую прибыль, а сам обрел богатейший опыт, без которого мне не удалось бы вести мои нынешние дела… Однажды я гостил в его доме в Иерусалиме. В комнату вошла рабыня, неся поднос с нарезанным хлебом. Сначала она подошла ко мне. Так я впервые увидел твою мать и влюбился в нее. Через какое-то время я просил князя дать мне ее в жены. Он поведал мне, что она до конца жизни продана в рабство; но, если она пожелает, он даст ей свободу, чтобы вознаградить меня. Она тоже полюбила меня, но была счастлива своей долей и отвергла свободу. Я молил ее и настаивал снова и снова. Она согласилась выйти за меня замуж, но только в том случае, если я соглашусь разделить с ней ее долю. Отец наш Иаков пребывал в рабстве за свою Рахиль несколько раз по семь лет. Неужели я не сделаю подобное ради своей жены? Но твоя мать сказала, что я должен быть во всем подобен ей и стать рабом на всю жизнь. Я ушел, но вернулся снова. Посмотри, Есфирь, посмотри вот тут. – Он оттянул мочку своего левого уха. – Ты видишь этот шрам от шила?

– Вижу, – ответила девушка, – как вижу и то, сколь сильно ты любил мою мать!

– Да разве мог я не любить ее, Есфирь! Она была для меня больше, чем Суламифь для величайшего из царей; источником, питающим сад; глотком живой воды; потоком с гор Ливанских… Мой хозяин, как я его и просил, поставил меня сначала перед судьями, а потом подвел меня к двери своего дома и шилом пригвоздил ухо мое к двери. Так я стал его рабом до конца жизни. Так я получил свою Рахиль. Любил ли еще кто так, как я?

Есфирь прильнула к отцу и поцеловала его; несколько минут они молчали, вспоминая умершую.

– Мой хозяин погиб во время кораблекрушения, и это стало первым ударом, обрушившимся на меня, – продолжал свой рассказ купец. – В его доме в Иерусалиме царил траур, как и в моем доме в Антиохии. А теперь, Есфирь, слушай внимательно! Когда добрый князь погиб, я уже был его доверенным помощником и управлял всем его имуществом. Суди сама, как он любил меня и как мне доверял! Я поспешил в Иерусалим, чтобы дать его вдове отчет во всех средствах. Она сохранила за мной этот пост. Я стал работать с еще большим усердием. Дела шли успешно, оборот увеличивался год от года. Прошло десять лет; затем последовал удар, о котором и рассказал молодой человек, – происшествие, как он его назвал, с прокуратором Гратом. Римлянин представил все это как попытку покушения на него. Под этим предлогом он конфисковал в свою пользу все громадное наследство вдовы и детей. Но на этом он не остановился. Чтобы устранить даже саму возможность опротестовать его действия в суде, он избавился от всех заинтересованных лиц. С того ужасного дня род Гура исчез с лица земли. Его сын, которого я знал с младенчества, был отправлен на галеры. Жену и дочь скорее всего бросили в одну из темниц Иудеи, которые навечно погребают заключенных в своих стенах. Они пропали бесследно, словно их поглотили морские волны. Никто даже не слышал, как они погибли – если, конечно, они погибли.

Глаза Есфири были полны слез.

– У тебя очень доброе сердце, Есфирь, совсем как у твоей матери. Я молю Бога, чтобы тебе не была уготована обычная судьба добросердечных людей – попасть в ловушку людской зависти и злобы. Но слушай дальше. Я отправился в Иерусалим, чтобы каким-нибудь образом помочь моей благодетельнице. Но у ворот города я был схвачен и брошен в темницу в подземелье Антониевой башни. Я терялся в догадках о причине этого, но тут в темнице появился сам Грат и стал вымогать у меня деньги дома Гура, которые были размещены мною у надежных людей в крупных торговых городах по всему миру. Он требовал от меня, чтобы я переоформил все необходимые бумаги на его имя. Я отказался. Грат наложил руку на дома, земли, товары, суда и все движимое имущество моего хозяина; но ему не заполучить его денег. Я понимал, что если я смогу сохранить благоволение нашего Господа, то буду в состоянии восстановить все имущество моего хозяина. Я отверг все требования тирана. Он отдал меня палачам; но воля моя была тверда, и ему пришлось отпустить меня, ничего не добившись. Вернувшись домой, я начал все сначала, но уже от имени Симонидиса из Антиохии, а не князя Гура из Иерусалима. Тебе известно, Есфирь, чего я достиг; миллионы князя Гура в моих руках возросли многократно. Но ты знаешь также, что в конце третьего года по дороге в Кесарию я снова был схвачен и во второй раз подвергнут пытке по приказу Грата. Его целью было вырвать у меня признание, что все мои товары и деньги были предметом, на который распространялся его приказ о конфискации. И опять он ничего не добился. Господу нашему Богу было угодно, чтобы я остался в живых. Позднее я добыл охранную грамоту самого императора и лицензию на торговлю по всему миру. Ныне – да будет благословен царствующий на небесах – ныне, Есфирь, то богатство, которое было вручено мне для управления, умножилось многократно и достигло того размера, что могло бы обогатить и самого цезаря.

Произнеся это, старик гордо вскинул голову; взгляд его встретился со взглядом дочери; и каждый из них прочитал мысли другого.

– Что мне делать со всем этим богатством, Есфирь? – спросил старик, не опуская взгляда.

– О, отец, – негромко ответила она, – разве его законный владелец не приходил к тебе сегодня?

Взгляд старика был по-прежнему непреклонен.

– Значит, дитя мое, я оставлю тебя нищей?

– Но, отец, разве я, будучи твоим ребенком, не его раба? И кем было написано: «Сила и честь – ее одежды, и она возликует в час своего прихода»?

Взгляд старика был полон неописуемой любви, когда он произнес:

– Господь был милостив ко мне неоднократно; но ты, Есфирь, ходишь у Него в любимицах. – Он притянул ее к себе и поцеловал несколько раз. – Выслушай же теперь, – сказал он еще более звучным голосом, – выслушай же теперь, почему же я так ликовал нынешним утром. В лице этого молодого человека передо мной предстал его отец в далекой молодости. Душа моя воспряла, приветствуя его. Я ощутил, что дни моих испытаний миновали и окончились мои труды. Я едва не заплакал. Мне хотелось взять его за руку, подвести к моим свиткам, показать ему, сколько я заработал, и сказать: «Смотри – все это твое! Я же твой раб, готовый к тому, что ты прогонишь меня». И я бы так и сделал, Есфирь, но в этот момент три мысли пронеслись в моей голове, сдержав мой порыв. Я удостоверюсь, что он сын моего хозяина – такова была первая мысль; а если он и в самом деле сын князя Гура – я должен узнать его характер. Подумай, Есфирь, сколь часто в руках тех, кто не знает цену деньгам, они становятся проклятием…