Лью Уоллес - Бен-Гур Страница 47

В начале рассказа Мессала слушал с вежливым безразличием, в середине — заинтересовался, а в конце снял руку со стаканчика и окликнул:

— Ты слышишь, Кай?

Юноша, стоящий у его локтя — его миртил, или товарищ по тренировкам на колеснице — ответил, довольный вниманием.

— Я не был бы твоим другом, Мессала, если бы не слышал.

— Помнишь человека, из-за которого ты упал сегодня?

— Клянусь шашнями Бахуса, разве не ушиб я плечо, чтобы закрепить воспоминание? — и он подтвердил слова таким пожатием плечами, что уши утонули в ключицах.

— Ну так благодари Рок — я нашел твоего врага. Слушай внимательно.

Мессала снова обернулся к Друзу.

— Расскажи о нем побольше — о человеке, который одновременно еврей и римлянин — клянусь Фебом, комбинация, по сравнению с которой кентавр выглядит симпатичным! Какую одежду он носит, мой Друз?

— Еврейскую.

— Слышишь, Кай? — вставил Мессала. — Парень совсем молод — раз; лицом похож на римлянина — два; любит еврейскую одежду — три; и на палестре известен как человек, способный, при случае, сшибить лошадь или перевернуть колесницу — четыре. Друз, помоги еще раз моему другу. Несомненно, этот Аррий наловчился в языках, если может быть сегодня евреем, а завтра — римлянином; но как насчет афинского красноречия — так же хорошо?

— Настолько чисто, Мессала, что мог бы состязаться в нем.

— Ты слушаешь, Кай? — сказал Мессала. — Парень способен поприветствовать женщину на греческом не хуже самого Аристомаха; если я не сбился со счета, то будет — пять. Что скажешь?

— Ты нашел его, Мессала, — ответил Кай, — или я — не я.

— Прошу прощения, Друз, равно как и у всех остальных, за то, что говорю загадками, — сказал Мессала в своей знаменитой манере. — Клянусь всеми богами, я не буду злоупотреблять вашей учтивостью, но помогите мне еще. Смотрите, — он снова положил руку на стаканчик с костями, — как крепко я держу пифий с их секретом! Ты, кажется, говорил о тайне, связанной с появлением сына Аррия. Расскажи о ней.

— Пустое, Мессала, пустое, — отвечал Друз — детские сказки. Когда Аррий-отец, отправлялся вдогонку за пиратами, у него не было семьи, а вернулся с парнем, о котором мы говорим, и на следующий день усыновил.

— Усыновил? — повторил Мессала. — Клянусь богами, Друз.

ГЛАВА XIII

Возничий для ильдеримовых арабов

Шейх Ильдерим был слишком важной персоной, чтобы путешествовать налегке. Нужно было поддерживать в собственном племени репутацию князя и патриарха одного из величайших родов во всех пустынях восточной Сирии; для города у него была другая репутация — одного из богатейших, за исключением царей, людей на всем Востоке; и будучи действительно богатым — деньгами равно как рабами, верблюдами, лошадьми и стадами всяческого скота, — он пользовался преимуществами положения, которое удовлетворяло не только соблюдению достоинства перед чужаками, но и собственным самолюбию и вкусу к удобствам. Поэтому читателю не следует обманываться, когда мы говорим о шатре в Пальмовом Саду. Там был респектабельный «довар», то есть три больших шатра: для самого шейха, для гостей и для любимой жены с ее женщинами; и три меньших, занятых рабами и соплеменниками, избранными в качестве телохранителей — воинами испытанной храбрости, искусно владеющими луком, копьем и конем.

Чтобы обеспечить безопасность, а также по обычаю, соблюдаемому в городе не меньше, чем в пустыне, и, наконец, потому, что никогда не следует ослаблять повод дисциплины, внутренняя часть довара была отдана коровам, верблюдам, козам и подобному имуществу, на которое могли покуситься львы или воры.

Отдавая справедливость, нужно сказать, что Ильдерим равно соблюдал все обычаи своего народа, не пренебрегая и самым малым; в результате чего жизнь в Саду была продолжением жизни в пустыне; а это, в свою очередь, означало, что она прекрасно воспроизводила древние патриархальные каноны — пасторальную жизнь первобытного Израиля.

Перенесемся в то утро, когда караван прибыл в Пальмовый Сад.

— Здесь. Ставьте его здесь, — сказал шейх, останавливая коня и втыкая в землю копье. — Дверью на юг, к озеру; и рядом с этими верными детьми пустыни, чтобы сидеть под ними на закате.

С последними словами он приблизился к трем огромным пальмам и похлопал по стволу одной из них, будто это была шея его скакуна или щека любимого ребенка.

Кто кроме шейха мог приказать каравану остановиться, а шатру подняться? Копье было извлечено из земли, дерн на его месте взрезан, и вкопан первый столб, указывающий середину входа в шатер. Затем установили еще восемь стоек — всего три ряда по три столба в ряд. Затем настал черед женщин и детей распаковать и развернуть полотнища. Кто кроме женщин мог заниматься этим? Разве не они остригли коричневых коз? ссучили пряжу? соткали из нитей полотнища? и сшили их вместе, получив великолепную кровлю, темно-коричневую, но кажущуюся издали черной, как шатры Кедара? И наконец, с какими шутками и смехом полотнища были натянуты между столбами и укреплены растяжками! А когда были установлены стены из тростниковых матов — завершающий штрих в строительстве жилища пустыни — с каким нетерпеливым волнением ожидали суждения шейха! Он вошел в свой дом и снова вышел, проверяя расположение относительно солнца, отмеченных деревьев и озера, а затем сказал, удовлетворенно потирая руки:

— Молодцы! Теперь разбейте довар, и вечером мы сдобрим свой хлеб араком, молоко — медом, и на каждом очаге будет жариться козленок. Бог с нами! Здесь не будет недостатка в хорошей воде, ибо озеро послужит нам колодцем; не будут голодать и стада, ибо здесь вдоволь зеленого корма. Бог с нами, дети мои! За работу.

И все шумно занялись установкой собственных жилищ, оставив только несколько человек для внутреннего обустройства шейха; мужчины-рабы повесили полог на центральный ряд столбов, образовав два помещения: правое для самого шейха и другое — для лошадей — его главного сокровища, — которых ввели и, поцеловав, предоставили собственной воле. На центральном столбе устроили арсенал шейха — богатый набор дротиков и копий, луков, стрел и щитов; отдельно висел меч вождя, изогнутый, как молодой месяц, и клинок соперничал блеском со сверканием камней рукояти. На одном конце висели попоны, некоторые из которых походили богатством на ливреи царских слуг; на другом — гардероб хозяина: халаты шерстяные и полотняные, штаны и разноцветные головные платки. Работа не останавливалась, пока не была одобрена хозяином.

Тем временем женщины распаковали и установили диван, столь же непременный атрибут шейха, как Ааронова белая борода. Рамы были соединены в форме трех сторон квадрата, открытого ко входу в шатер, устланы подушками и покрыты полотнищем, на которое легли подушечки в полосатых желтокоричневых чехлах, а по углам разместились большие подушки, обтянутые голубым и розовым; затем все пространство вокруг дивана застелили коврами, и когда последний из них протянулся от дивана ко входу, работа была закончена. Осталось только внести большие кувшины, наполнить их водой и подвесить кожаные бутылки с араком — лебен будет готов завтра. Любому арабу понятно, почему Ильдерим не мог не быть счастливым и щедрым в своем шатре у озера с чистой водой, под деревьями Пальмового Сада.

Таков был шатер, в котором мы оставили ненадолго Бен-Гура.

Рабы уже ждали приказаний господина. Один из них снял сандалии Ильдерима, другой распутал ремни римской обуви Бен-Гура, после чего гость и хозяин сменили свои пыльные одежды на свежие полотняные.

— Входи — во имя Бога входи и отдохни с дороги, — радушно сказал хозяин на диалекте Рыночной площади в Иерусалиме, после чего провел гостя к дивану.

— Я буду сидеть здесь, — сказал он, указывая служанке, — а здесь — чужестранец.

Женщина взбила горы подушек для их спин, они сели и дали рабам омыть и насухо вытереть ноги.

— У нас в пустыне говорят, — начал Ильдерим, собирая бороду в кулак и пропуская между пальцев, — что хороший аппетит обещает едоку долгую жизнь. Не жалуешься ли ты на свой?

— Если дело за этим, добрый шейх, жить мне сто лет — я голоден как волк, — отвечал Бен-Гур.

— Но тебя не прогонят, как волка. Я угощу тебя лучшим, что дают мои.

Ильдерим хлопнул в ладоши. — Пойди к чужестранцу в гостевом шатре и скажи, что я, Ильдерим, молю Бога, дабы мир проливался на него нескончаемо, как воды реки.

Раб поклонился, ожидая продолжения.

— И скажи еще, что я вернулся преломить хлеб с другим гостем, и если Балтазар пожелает разделить его с нами, то здесь хватит на троих, и это не уменьшит долю птиц.

Посланный ушел.

— Теперь давай отдохнем.