Павел Северный - Андрей Рублев Страница 47

За трапезой Дмитрий, покашливая, молчал. Сергий рассказал о пожаре в монастыре, начавшемся в жарко истопленной мыльне, потом упомянул, что в округе Кончуры в деревнях озоруют волчьи стаи, попросил князя наладить на них облавы. Побыв за столом положенное для хозяйки время, княгиня нашла предлог уйти. Она не сомневалась, что игумен навестил Москву неспроста.

Еще идя из собора, князь удивлялся глубокой задумчивости монаха. Дмитрию хотелось поскорей узнать причину, заставившую Сергия появиться в Москве, невзирая на стужу, но после ухода жены он решил сам не начинать беседы, а дождаться, когда это сделает гость. Дмитрий слышал от митрополита, что игумен стал строг не только с братией, но и со знатными богомольцами, доходя до того, что запрещает принимать от них богатые вклады, особенно восстает против тех, кто родительской волей заставляет сыновей принимать монашество против их желаний. Обиженные игуменской неучтивостью к их родовитой знатности богомольцы, чаще всего бояре и купцы, жалуются митрополиту, прося его урезонить сурового Сергия. Митрополит сочувственно выслушивает жалобы, но после ухода просителя тотчас забывает о них и никогда не помышляет начать разговор с игуменом, с которым у него только прохладные отношения.

Сергий, в охотку поедая своих любимых карасей, запивая еду крепким клюквенным квасом, посматривал на молчаливого хозяина, а тот старался не встречаться с взглядом гостя. Сергия озадачили опухшие веки княжеских глаз, и он спросил:

– Кажись, недужишь, княже?

– Бессонница донимала. Спалось плохо.

– От нее мятный настой не худ. Сам с ней едва справляюсь.

– Лягу, а чуть раздумаюсь, так хоть глаза выколи.

– У тебя дум полные короба. Мне от тебя нужен не сказ о них, а только каленая правда. Не скрывай ничего, помни, что ты великий князь Москвы, ваятель Руси воедино. Чья вина в том, что ночь без сна провел? Может, все те же парчовые бородачи?

– Бояре послушны. Дышат без одышки.

– Оттого, что из-за стужи мало видятся. Не любят стужу, хотя у самих души холодные. Не ждал седни повидать меня?

– Не ждал. Какая нужна ко мне завелась?

– Это у тебя ко мне нужда завелась.

Услышав ответ Сергия, князь выронил из руки хлеб.

– Не гляди на меня с опаской. Учуял, что надобен тебе. Надобность эта завелась не вчера, да только ты медлил гордость свою пересилить. На неделе объявившись в монастыре, боярин Пахомий молвил летописцу Епифанию, будто ты душой недужишь.

– Пошто Пахомий в Троицу наведался?

– Ему наши изографы образа написали. За ними приезжал. А может, еще зачем, знаю, что беседовал он с боярами из Суздаля.

– Ишь ты. А ведь с виду молчун из молчунов.

– А молчуны дара речи не забывают. Прослышав о твоей недужности, я и решил, что пора с тобой свидеться. Худо, когда бояре о недужности своего князя сокрушаются.

– Прошедшей ночью сам решил позвать тебя.

– А я без зова объявился. Сказывай, в чем во мне надобность?

– Звать решил не из-за пустяшности. Помня наказ Алексия. – Не закончив мысль, Дмитрий замолчал и, налив в чару питье, выпил.

Сергий, выйдя из-за стола, прошелся по трапезной, сказал, опередив Дмитрия:

– Тебе, как отцу, горестно, что сыновья друг к другу студеность камня носят за пазухами?

– Знаешь?

Сергий утвердительно кивнул.

– Как дознался?

– Помнишь, летом Василий ко мне в монастырь напросился?

– Помню.

– Жалился на Юрия. Будто мой крестник злобится помыслом на тебя и на него, оттого, мол, что не ему быть великим князем. Юрий живет чужим разумом. Сам виноват, что доверчиво бояр к детям допускаешь. Бояре в угоду себе мастаки им советы подавать. Ладят все с печалованием о судьбе Руси. Дескать, и князь Дмитрий под Богом ходит, да и не без недужности живет. Ему, мол, надобно загодя сыновью судьбу предрешить. Догадываются, что ты у бояр совета и у татар спрашивать не станешь, кому из сыновей твое место наследовать.

– Василию! Знают все. Не скрываю этого.

– Вот посему и мутят воду, угадывая, что Василий для них неслухом обернется. Надеются стравить братьев по молодости лет, а при всякой смуте и в княжеской семье можно печь с угаром закрыть.

– Я надумал недавно писать духовное завещание. Узаконить им порядок престолонаследия от отца к старшему сыну.

– Давно пора таким законом обзавестись, в коем все ясно.

– Дозволишь верить, что окропишь его святой водой перед престолом? Поставишь в ряд с моей и свою волю?

– Благословляю на сие разумение. Наследником быть Василию. Юрия же без промедления к делу приставь, чтобы меньше пустомельством занимался.

– Звенигородом его одарю.

– Таким одарением не торопись баловать.

– Побеседовал бы с ним.

– С ним о неприязни к брату беседовать нельзя. Разом возомнит, что с ним считаются. Учиним надуманное тобой завещание и дадим ему силу закона, благословленного Церковью.

– Добро.

– А как с дочерью быть порешили? Отдадите ее в Рязань?

– Княгиня слышать о сем не хочет.

– С ней я побеседую. Княжна София, став женой Олегова сына, родством притупит спесивость рязанского князя.

– Пособи, отче, осмыслить завещание.

– Оно со мной.

Сергий подошел к лавке возле печи. Из лежащей на ней кожаной сумки достал свиток. Передал князю, приметив дрожь в его могучих руках.

– Писано мной самолично. Признаешь годность – скрепишь подписью и печатями. И все концы отцовских тревог в воду канут.

Дмитрий, развернув свиток, не торопясь прочитал написанное. Поклонился Сергию в пояс:

– Благодарствую со смиренным почтением за заботу обо мне, грешном.

– О Руси, княже, моя забота, а стало быть, и о тебе, поелику обороняешь ее покой. Бог даст, завтра и окропим завещание в Успенском соборе во славу Руси навеки…

Глава седьмая

1

Весенняя распутица в 1390 году затянулась.

В лесах и оврагах все еще плотно лежали снежные сугробы под блеском обледенелой корки, таяли медленно, а главное, без желанных людям шумливых ручейков.

На тележниках и тропах вязким было тесто грязи. Туго распускались почки. Без охоты пели скворцы…

Москвой второй год правил великий князь Василий Первый.

Удельная Русь достойно отмолилась на панихидах по без времени почившему князю Дмитрию Донскому.

Новый князь, обликом невидный, на слова не тороватый, княжил с прищуром и с пристальной оглядкой. Смерть отца застала его врасплох. По совету отца взял себе в подруги дочь литовского князя Витовта, Софию, а тут уж по отцовскому духовному завещанию величают великим князем.

Москвой и княжествами судить-рядить тягостно, но Василий Дмитриевич, крестя лоб, правил по своему разумению, даже без материнских советов обходился, не говоря об иных прочих.

Юродивые на папертях сулили ему покой и беды. Вещания эти князю не новы. Знает, что Русь без тех или иных бед не живет. Но к любым шепоткам и вздохам бояр Василий прислушивался внимательно.

Москва и княжества тоже с оглядкой привыкали к правежу Василия. Черным людям был по нраву – парчу носил редко, не гнушался иной раз в соборе стоять в гуще молящихся черных людей, не вертя носом от их телесного духа.

Бояре, отвешивая Василию поклоны, молчаливо супились, видя, что он из их рядов выбирал себе в прислужники порой вовсе не знатных родом. Таких, как Федор Кошка,[15] который был всегда под рукой у князя. Крестясь, бояре наблюдали, как Василий отстранял от своего порога тех, кто при его родителе ходил в коренниках. Присматривались бояре к новому князю и придраться ни к чему не могли, был он по-христиански правильным.

Татарским баскакам Василий не нравился, потому на все их напоминания о долге перед Ордой отмалчивался. В обращении с ними не заносился, но как и отец, близко их к себе не подпускал. Василий понимал, что с татарами сейчас лучше обходиться молчаливостью – Большая Орда занята грызней с крымскими татарами. Надеялся, что, когда придет время, он сумеет сказать татарам свое ответное слово.

У Василия всяких забот избыток, но изживает их без тревожности. Не одинок бредет по княжеской тропе в Москве. Матушка рядом, выпестовавшая с колыбели, а через десятки верст в монастыре Святой Троицы благословитель отец Сергий, давший слово родителю до самой смерти не оставлять Василия в беде и радости.

Ходят по Москве про нового князя всякие слухи. Бабы судачат на все лады, что Василий молодую жену не шибко любит, оттого будто в соборе на молодух поглядывает. Говорят, что к меду он не пристрастен, жирность в еде не уважает, но любит всякую рыбу. Однако больше всего люд Москвы озадачивает то, что Василий неулыбчив, а если улыбнется, то лишь глазами, в коих светится доброта, переданная ему матушкой-княгиней.

Время шло, а Русь все еще поминала добрым словом Дмитрия Донского, сокрушаясь о его ранней смерти.

Только второй год правит Москвой великий князь Василий, помня завет отца, что держит он в своих руках все будущее единство Великой Руси. Только нельзя забывать молодому князю, что возле него уже водятся противники этого единства, и среди них – родной брат Юрий…