Джейн Остин - Нортенгерское аббатство Страница 47

– Его, конечно, жалко, – сказала она. – Но в остальном расстройство этой женитьбы нас мало огорчило. Мы не могли особенно приветствовать его обручение с девицей, которую совсем не знаем и у которой за душой нет ни гроша. А после того, что случилось, мы вообще не можем хорошо о ней думать. В данную минуту Джеймсу приходится трудновато. Но это пройдет. И я надеюсь, что легкомыслие, допущенное им при первом выборе, заставит его проявить большую осмотрительность в будущем..

Это был как раз тот краткий вывод, который еще мог дойти до слуха ее дочки. Одна лишняя фраза грозила вывести ее из равновесия и заставить ее произнести что-нибудь не вполне вразумительное. Ибо сознание Кэтрин было вскоре целиком поглощено переменой в ее чувствах и настроениях, происшедшей с тех пор, как она в последний раз ступала по этой знакомой дороге. Не прошло и трех месяцев с того времени, когда, полная счастливых надежд, она десять раз на день пробегала по ней туда и назад с легким, радостным и свободным сердцем, мечтая о еще не изведанных и ничем не омраченных удовольствиях, не опасаясь никаких неприятностей и не имея о них ни малейшего представления. Три месяца назад все обстояло именно так. Каким изменившимся человеком вернулась она теперь!

Аллены встретили Кэтрин так радостно, как только можно было от них ожидать, учитывая неожиданность ее приезда и их постоянную к ней привязанность. И когда они услышали, как с ней обошлись в Нортенгере, – при том, что миссис Морланд говорила об этом весьма сдержанно, вовсе не взывая к их сочувствию, – их изумление и негодование, казалось, не имели границ.

– Кэтрин застигла нас вчера вечером врасплох, – сказала миссис Морланд. – Всю дорогу ей пришлось ехать в почтовой карете, совсем одной, хотя до ночи с субботы на воскресенье, она даже не думала об отъезде. Генералу Тилни по какой-то причине, ни с того ни с сего надоело ее присутствие, и она была почти выгнана из дома. Это в самом деле весьма некрасиво с его стороны. Он, по-видимому, весьма странный человек. Но мы так рады, что она опять с нами! И приятно сознавать, что она оказалась не таким уж беспомощным существом и все же смогла о себе позаботиться. Мистер Аллен выразил по этому поводу разумное сочувствие и возмущение. И по мнению миссис Аллен, его слова были настолько удачными, что она смогла тут же их повторить. Его удивленные высказывания, догадки и объяснения тотчас же подхватывались ею с добавлением единственной собственной фразы, которой она заполняла каждую случайную паузу:

– В самом деле, терпеть не могу этого генерала!

После ухода мистера Аллена из комнаты «В самом деле, терпеть не могу этого генерала!» было повторено ею дважды с тем, же негодованием и без существенного развития мысли. В третий раз эта фраза была несколько развита, а сразу же после четвертого миссис Аллен с ходу добавила:

– Вы только подумайте, милочка, как хорошо мне в Бате зашили ту ужасную прореху в моих лучших мехельнских кружевах! Этого места даже и не заметишь. Как-нибудь я их вам непременно покажу. Нет, что ни говорите, а Бат все же приятный город. Уверяю вас, Кэтрин, дома я не чувствую себя и вполовину так хорошо. Не правда ли, нам очень повезло, когда мы встретили там миссис Торп? Сначала как вам известно, мы себя чувствовали ужасно одиноко.

– Да, но это продолжалось недолго, – сказала несколько просветлевшая Кэтрин при мысли о том, что ей впервые скрасило пребывание в Бате.

– Совершенно верно, милочка. Мы скоро встретились с миссис Торп, и все затем пошло хорошо. Дорогая моя, не правда ли, эти шелковые перчатки еще неплохо выглядят? Я обновила их, знаете, когда мы с вами впервые отправились в Нижние залы. С тех пор я их надевала много раз. Вы помните этот вечер?

– Еще бы не помнить!

– Не правда ли, мы провели его очень приятно? С нами еще пил чай мистер Тилни, и мне кажется, мы от этого только выиграли – он такой любезный молодой человек. По-моему, вы даже с ним танцевали, хотя я и не уверена. Припоминаю лишь, что на мне было мое любимое платье.

Кэтрин оказалась не в силах что-либо ответить. И, немного поговорив на другие темы, миссис Аллен вскоре вернулась к первоначальной.

– В самом деле, терпеть не могу этого генерала! А ведь он на вид такой приятный и достойный мужчина! Не думаю, миссис Морланд, чтобы вам приходилось встречать более воспитанного человека. Его комнаты, Кэтрин, были сданы на следующий день после их отъезда. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – вы же знаете, Мильсом-стрит...

Когда мать и дочь возвращались домой, миссис Морланд попыталась внушить Кэтрин, насколько ей следует дорожить постоянной благосклонностью таких друзей, как мистер и миссис Аллен, и как мало должно ее задевать невнимание или недоброе отношение едва знакомых людей вроде Тилни, если старые друзья сохраняют к ней свое расположение. Во всем этом заключалось немало здравого смысла. Но в человеческой жизни порой возникают обстоятельства, при которых здравый смысл оказывается бессильным. И чувства Кэтрин оспаривали каждое слово матери. Именно от поведения этих едва знакомых людей зависело все ее счастье. И пока миссис Морланд успешно подкрепляла свои выводы убедительностью своих доказательств, Кэтрин молча размышляла о том, что вот сейчас Генри прибыл в Нортенгер, сейчас он узнал об ее отъезде, а сейчас, быть может, они все уже выезжают в Херефорд.

Глава XXX

Кэтрин никогда не была склонна к особой усидчивости и не отличалась особенным прилежанием. Но какими бы ни были ее недостатки такого рода в прошлом, миссис Морланд не могла не заметить, что сейчас они значительно углубились. Ее дочка не могла просидеть спокойно или заниматься одним делом и десяти минут сряду: она то и дело вскакивала и отправлялась гулять по садовым дорожкам словно только движение было ее естественным состоянием. Казалось, будто она предпочитает даже бродить по дому, вместо того чтобы хоть какое-то время провести в общей комнате. Однако еще больше перемена эта выразилась в утрате ею всякой жизнерадостности. В блужданиях и бездействии ее прежние привычки выглядели как бы только усиленными. Между тем печаль и неразговорчивость совершенно не соответствовали тому, что так было свойственно ей в прежние времена.

На протяжении первых двух дней миссис Морланд наблюдала все это, ничем не обнаруживая своей тревоги. Но когда после трехдневного отдыха Кэтрин не вернула себе обычного веселого вида, не занялась полезной для дома деятельностью и не заинтересовалась шитьем, мать не смогла больше сдержать мягкого упрека:

– Кэтрин, дорогая моя, боюсь, что ты становишься слишком утонченной особой. Если бы бедному Ричарду не на кого было надеяться, кроме тебя, трудно сказать, сколько бы ему. пришлось дожидаться своих шейных платков. Бат в твоей голове занял слишком большое место. Всему свое время – для балов, и спектаклей, и для работы. Ты достаточно долго развлекалась, пора браться и за дело.

Кэтрин сейчас же принялась за шитье, сказав с подавленным видом, что «Бат в ее голове много места не занимает».

– Значит, ты себя слишком мучаешь из-за генерала Тилни. С твоей стороны это глупо. Ставлю десять против одного, что ты его больше никогда не увидишь. Нечего огорчаться по пустякам. – Немного помолчав, она добавила:

– Надеюсь, Кэтрин, ты не разлюбила свой дом оттого, что он не столь богат, как Нортенгер? Если это случилось, поездка не принесла тебе пользы. Всегда надо быть довольной местом, в котором находишься, в особенности собственным домом, – здесь ведь придется провести большую часть жизни. Мне не очень понравилось, что за завтраком ты так расхваливала французские булки, которые пекутся в аббатстве.

– Но я на хлеб не обращаю внимания. Не все ли мне равно, что я ем.

– У нас наверху есть очень умная книга о молодых девицах, на которых дурное действие оказывают великосветские знакомства; кажется, она называется «Зеркало». Я ее как-нибудь поищу – тебе будет полезно ее прочесть.

Кэтрин промолчала и, желая вести себя хорошо, углубилась в работу. Но через несколько минут она незаметно для себя самой снова оказалась во власти задумчивости и беспокойства и стала ерзать на стуле под действием угнетавшей ее тоски гораздо больше, чем работать иглой. Миссис Морланд наблюдала за этим возвратом болезни. И, считая отсутствующий и разочарованный взгляд дочери достаточным подтверждением того, что ею завладел дух неудовлетворенности, которым, по мнению матери, целиком объяснялось ее плохое настроение, она поспешно вышла из комнаты, чтобы раздобыть упомянутую книгу и поскорее приступить к необходимому лечению. Чтобы найти требуемое, понадобилось какое-то время. Ее задержали и другие семейные обязанности, так что прошло четверть часа, прежде чем она смогла спуститься с томом, на который возлагались большие надежды. Из-за шума, который она производила своими хлопотами, она не расслышала прибытия посетителя. И когда она вошла в комнату, первым, кого она там увидела, оказался совершенно незнакомый ей молодой человек. Гость тотчас же почтительно встал и, будучи представлен ее смущенной дочерью в качестве «мистера Генри Тилни», извинился с идущей от природной деликатности приятной застенчивостью за свое бесцеремонное вторжение, признав, что после происшедшего в Нортенгере он не вправе ждать в Фуллертоне радушного приема, и объяснил свой приезд желанием убедиться, что мисс Морланд благополучно доехала. Он обращался не к пристрастному судье и не к озлобленному сердцу. Далекая от того, чтобы возлагать вину отца на детей, миссис Морланд питала к последним добрые чувства и, удовлетворенная впечатлением от его внешности, приняла мистера Тилни просто и приветливо, поблагодарив за внимание к дочери, заверив его, что они с мужем рады друзьям своих детей, и попросив ни словом больше не вспоминать о случившемся.