Эрнесто Медзаботта - Иезуит Страница 47

Когда умирал официальный генерал ордена, то есть бывший таковым в глазах публики, пятеро избирателей не действовали прямо. Выборы происходили на большом собрании, и избрание должно было быть утверждено папой, который в этом случае, казалось, абсолютно повелевал армией этих новых янычар католической веры. Но высшие избиратели тотчас же ставили рядом с генералом socius'a, который и был облечен полной властью. Избрание socius'a оставляло вакантным пост главного избирателя, который тотчас же заменялся по голосованию четырех остающихся избирателей.

Такова была эта удивительная организация, уничтожавшая индивидуума, чтобы отдать все его силы в абсолютное распоряжение ордена; это — высшая система обезличивания, по которой все таланты, все способности и даже все пороки различных членов конгрегации должны были служить к упрочению ее величия.

Подобное учреждение, если бы оно имело целью утвердить чье-либо могущество, богатство и счастье, хотя бы и самого главы общества или лиц, стоящих еще выше его, должно было бы неминуемо обрушиться под давлением собственной тяжести.

Такая железная система уничтожения личности и постоянного самопожертвования непременно бы разбилась, если бы во главе всего этого стояло благо одной, десяти или даже сотни лиц. Но Лойола устроил совсем иначе: он построил свой орден на одной идее, идее господства церкви над всем миром. Глубоко изучив человеческую душу, он побудил к самопожертвованию меньших, указав им на самопожертвование высших; потребовал от простого брата, чтобы он отказался от личных желаний и надежд, не связанных с благом ордена, указав на примере генерала и всех высших начальников, так как и они тоже не имели ни воли, ни интересов, ни надежд, не относящихся к ордену.

Таким образом, вся сумма этих сил, напряжение всех желаний, мистическое влияние всех жертв соединялись, чтобы составить одно чудовищное и непреодолимое целое, род вооруженной косами колесницы, которая, как колесница Ягерната, двигалась по земле, давя людей и людскую совесть, превращая все в пассивное состояние трупа перед господствующей идеей иезуитов: perinde ad cadavor.

Ни один иезуит, каков бы ни был его сан, никогда не был вполне свободен. Стремление лично воспользоваться неограниченной или выборной властью, это стремление, столь пагубное для всякой демократической республики, не имело места в ордене иезуитов.

Правила ордена позволяли иногда иезуиту оставаться одному, но никогда не допускалось, чтобы два иезуита разговаривали между собой без того, чтобы третий не присутствовал при их разговоре. Правило это так строго соблюдалось, что когда прогуливались три иезуита вместе и один из них вынужден был почему-либо отстать от других, то остальные два должны были разойтись или молчать до тех пор, пока к ним не присоединится третий товарищ.

Таким образом, желающий захватить в свои руки правление орденом не мог найти какую-либо поддержку или друга; первый, кому бы он доверился, выдал бы его, и яд вскоре избавил бы орден от неудобного члена.

Но в чем именно искусство и гениальность организации Игнатия Лойолы и его двух соратников, Лефевра и Лейница, достигли высшей степени, так это в выборе и составе главных избирателей. По уставу, они не могли быть лицами духовными, и должны были жить в мире, иметь какую-нибудь профессию и исполнять какие-нибудь общественные должности, одним словом, быть настоящими гражданами.

Кому бы пришло в голову, что этот мирный купец, этот честный остряк был иезуитом первой категории, одним из главных избирателей?

А блестящий офицер, с героической храбростью шедший в атаку на французских солдат; а доктор, прославившийся большим числом удачных излечений, и, наконец, скромный церковный староста, столь мало уважаемый своим привратником, на самом деле не имели в себе ничего такого, что бы могло дать возможность узнать в них начальников самого могущественного католического ордена, товарищей неограниченной власти черного папы.

Таким образом, власть иезуитов проникала во все классы общества; никто не мог надеяться скрыть от нее свои мысли, потому что кто бы мог сказать, наверное, был или нет агентом ордена артист, с которым он шутил, священник, у которого он исповедовался, простой носильщик, доставивший ему на дом вино, и так далее. Были также и женщины, служившие ордену могущественным орудием влияния и принадлежащие ко всем классам общества, начиная от княгини и кончая прачкой. Таким образом, все члены этого общества шли и стремились к единственной цели: к увеличению могущества ордена, к уничтожению появлявшихся со всех сторон противников диктатуры римской церкви и цепей, наложенных старинной схоластической теологией на свободу мысли.

Церковный староста вытащил из кармана шкатулочку, на которой остановились с выражением какого-то почтительного беспокойства взгляды трех его товарищей.

— Вот кольцо генерала, — сказал синьор Джулио, показывая им серебряное колечко, уже виденное нами на руке старика. — А вот завещание, — прибавил он, вынимая из той же шкатулочки крошечный свиток бумаги, который он развернул и прочел:

«Уго Моннада, посвященный монах ордена иезуитов, это мое завещание и моя исповедь.

Готовый предстать перед Господом, я объявляю и по совести думаю, что всегда делал все возможное для увеличения могущества ордена, возведшего меня в этот сан, и для распространения по всему миру святой католической веры.

Объявляю, что если иногда и совершал или приказывал совершать поступки, подлежащие, может быть, осуждению обыденной морали, то делал это всегда в интересах ордена, постоянно пренебрегая всяким удовлетворением моих личных страстей и желаний.

Поэтому я умираю спокойно, надеясь, что Бог, по своему бесконечному милосердию, простит меня, признав, что даже тогда, когда мои руки, казалось, были запятнаны преступлениями, намерения мои были чисты.

Объявляю, что я способствовал сокращению страданий короля французского Франциска II, двух кардиналов и довольно большого числа политических деятелей. Эти смерти были настоятельно необходимы для интересов религии и ордена.

Назначаю моим преемником, если на то последуем согласие общих избирателей, преподобного отца Еузебио из Монсеррато. Он обладает всеми необходимыми качествами для занятия этой должности, которую я занимал столь незаслуженно. Прошу моих братьев согласиться на это назначение, которое, с другой стороны, я считаю согласующимся и с их желаниями.

Я возложил на отца Еузебио поручение, известное также и главным избирателям. Здесь, с моего смертного одра, я подтверждаю необходимость данного ему поручения и настаиваю, чтобы орден как можно скорее заставил сойти со сцены указанную мною личность.

Тайные бумаги, хранившиеся у меня по правилам ордена, были мною уничтожены, как только я почувствовал, что силы мои убывают в сильной степени. Только два документа отданы мною братьям Джулио и Паоло, так как я считаю их сохранение необходимым для будущности нашего ордена…».

— Эти два документа, — прибавил Джулио, прервав чтение, — условие заговора триумвирата, подписанное в Париже герцогом де Луиза, маршалом де Санта Андреа и герцогом Лоренским; и обязательство, которым кардинал Санта Северина удостоверяет, что всегда будет повиноваться приказаниям нашего ордена. Так как, кажется, триумвиры и кардинал имеют намерение не выполнять эти обязательства, то я думаю, что оплакиваемый нами брат был прав, позаботившись сохранить эти документы.

Остальные братья кивнули, и синьор Джулио продолжал:

«…Прошу братьев обратить внимание на дела во Франции, где готовятся весьма важные события, могущие принести церкви и ордену большую пользу или великий вред, смотря по тому, хорошо или дурно будут они направлены.

Особенно умоляю моего преемника и высших избирателей, не стесняясь, приказывать все необходимое для успеха задуманных ими предприятий, и помнить, что тот, кто работает для торжества религии и во славу Божию, не может обращать внимания, сообразуются ли с обыденной моралью средства, употребляемые им.

В Рим, с моего смертного одра в дом ордена иезуитов.

Уго Моннада».

Таков был этот ужасный документ. Он один мог бы указать на те причины, по которым орден иезуитов фатально должен был распространиться по всему католическому миру. Что такое были на самом деле величайшие политики, искуснейшие полководцы и обширнейшие умы в сравнении с этим обществом людей, деятельность которых не прерывала даже и сама смерть?

Когда человек обыкновенный (профан, как говорили иезуиты) находится при смерти, то его мысли сейчас же претерпевают неизбежные и сильные изменения. Интересы власти, богатства и гордости исчезают, и человек остается слабым и нагим, со своими грехами и ничтожеством, лицом к лицу с мрачной таинственностью смерти. Для иезуита этого ужаса не существовало.