Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории Страница 48

— Так точно. Санда-Виддория, — подтвердил Трауб. Они спустились вниз по длинному пологому склону, что идет от Монтефальконе к Речному шоссе, и затем повернули налево, в сторону Санта-Виттории. Движения на дороге не было, и, хотя небольшие ямки от пулеметного обстрела с воздуха создавали тряску, немцы получали удовольствие от езды. Дорога из Монтефальконе славится своей красотой. Сегодня туристы выходят здесь из автобусов и снимают дорогу и окрестности, так что, наверно, здесь и в самом деле красиво. Но люди, родившиеся тут, этого не замечают. Дорога для них — это враг, которого нужно одолеть, она измеряется количеством пролитого пота и потраченных часов.

А капитан фон Прум наслаждался. Он радовался тому, что они сдвинулись наконец с места, и ему не терпелось поскорее приступить к претворению в жизнь своих идей.

— Итак, мы вступаем в первую фазу «бескровной победы», — сказал капитан, и фельдфебель Трауб кивнул.

— Мы впишем свои имена в историю там, наверху, — сказал капитан, и Трауб снова кивнул. («И еще найдем себе могилу», — подумал он.)

Когда мотоколонна находилась примерно в миле от нашей дороги — это даже не дорога, а узкий проселок, проложенный для повозок и волов ногами волов и колесами повозок, — фон Прум поднял руку, подавая сигнал, и они остановились в тени березы, которой почему-то дали тут уцелеть.

— Мы едем с опережением срока, надо подождать, — сказал капитан.

Слева от дороги тянулись пологие холмы; капитан с фельдфебелем сошли с мотоцикла, направились к ближнему холму и стали подниматься вверх; когда они почти достигли вершины, взору их открылась паша гора и Санта-Виттория на ней. Облака, подступавшие к городу утром, сейчас надвинулись на него, — облако закрывало солнце, и город погружался в тень, потом оно проходило, и город снова заливало солнце, так что издали он выглядел чистеньким и сверкающим, а кому-то мог показаться даже таинственным: уж очень оп взобрался высоко и был так далек от мира, лежавшего у его ног.

— Вот он, — сказал капитан фон Прум. — Это и есть наш город.

— Да он такой же, как все, — сказал фельдфебель.

— Если не считать того, что это наш город.

У капитана был бинокль, и притом неплохой, и потому он мог обозреть всю дорогу, на всем ее протяжении вверх по склону и через виноградники, — он мог бы разглядеть даже людей, толпившихся у Толстых ворот.

— Там наверху, на дороге, — люди, большая группа людей, — сказал фельдфебель Трауб. Глаза у него были острее, чем у капитана, да к тому же тот дал ему свой бинокль.

— Это комиссия по встрече.

— Если бы я знал их язык, я бы мог по губам скачать, о чем они говорят, — сказал Трауб.

— А я и так могу сказать. Они говорят о погоде, о винограде и о вине. Ни о чем другом они не говорят.

Фельдфебель повел биноклем вдоль проселка вниз по горе и за поворотом, недалеко от того места, где проселок ответвляется от Речного шоссе, увидел на дороге препятствие.

— Они перегородили чем-то дорогу, капитан, — сказал фельдфебель Трауб.

— А рядом там никого не видно? Никаких признаков людей?

Трауб, как хороший солдат, тщательно осмотрел в бинокль все вокруг. Никаких признаков жизни заметно не было.

— Это повозка. Просто повозка стоит на дороге.

Фон Прум улыбнулся.

— Прелестно, чисто по-итальянски, — сказал капитан. — Детская выходка, досадная и бессмысленная.

И они зашагали вниз с холма в направлении Речного шоссе и мотоколонны.

Люди, увиденные ими на горе, возвращались из Римских погребов; это были Бомболини, Туфа и все остальные. Они уже прошли полпути вверх по горе, и никто за это время не сказал ни слова. Слишком они устали и слишком были огорчены. Они столько всего предприняли, они были так близки к победе, они уже лизнули ее и познали ее вкус, а она выскользнула из их рук. Все частицы головоломки удалось собрать и подогнать, все сработало, кроме одной детали, последней и самой главной, — двери, ведущей к вину.

— Не надо ничего говорить людям, — сказал Бомболини. — Ни к чему им знать — только расстроятся.

— Нет уж, ты им скажи, — возразил Туфа. — Они же знают все остальное. Они имеют право знать и это.

Фабио невольно улыбнулся, услышав, как бывший фашист рассуждает о доверии к народу. Когда они дошли до Уголка отдыха, места, где неизменно останавливается всякий, кто идет в гору, они тоже остановились — не только по привычке, но и потому, что не могли идти дальше, и посмотрели назад, на лежавшую внизу долину.

— Теперь вы решили умыть руки, но я вам этого не позволю, — сказал им Туфа.

— Почему ты говоришь нам об этом сейчас? — спросил кто-то.

— Потому что, надеюсь, вы уже немного пришли в себя и успокоились насчет стены, — сказал Туфа.

— Я никогда не успокоюсь, эта стена будет вечно стоять у меня перед глазами, — сказал Бомболини.

— Если немцы не заглянут в погреб, когда будут подниматься на гору, если они не заглянут туда сегодня и не заглянут туда завтра, стена будет воздвигнута заново.

— А, ну конечно, — сказал Бомболини. Никто не в состоянии был поверить Туфе. Слишком это казалось невероятным, и слишком тягостно было бы надеяться. — Конечно, немцы не заглянут туда! Они пройдут у самого входа и не заглянут туда! — Бомболини повернулся к Туфе: — Ты же сам говорил нам, какие они дотошные.

Но фальшивую стену уже начали рушить. Даже с того места, где они стояли на горе, слышно было, как застучали первые кирпичи по большим медным котлам, которыми мы здесь пользуемся, чтобы мешать вино с травами при изготовлении вермута. Эти котлы — самое ценное, что есть у нас в Санта-Виттории, — были снесены вниз и спрятаны вместе с вином, чтобы немцы не могли их увезти.

Главной бедою в фальшивой стене были кирпичи. Это были не новые, а очень старые кирпичи, но за многие сотни лет выбеленные солнцем, добела отмытые тысячами зимних дождей, обточенные бесконечным множеством ветров. Как сказал Баббалуче, они выделялись на фоне остальной стены, точно монах в борделе. Так вот: их решили покрасить. Идея эта принадлежала Старой Лозе. Кирпичи сваливали в огромные медные котлы, куда вылили несколько сот бутылок нашего лучшего красного вермута, — больно было видеть, на что идет такое доброе вино.

И кирпичи начали пить. Они поглощали вино, они впитывали его в себя всеми своими порами и краснели, становились темно-красными, густо-красными, такими же темными и красными, как само вино. Пока кирпичи пили, укладчики мазали стену вокруг пролома вином, чтобы все кирпичи, когда фальшивая стена будет воздвигнута, сошлись по цвету и составили единое целое.

— Так оно и получится, как я говорил, — сказал Ста рая Лоза. — Вино спасет вино.

Тем временем люди, сидевшие в Уголке отдыха, поднялись на ноги и двинулись дальше, как вдруг Туфа увидел на проселке повозку.

— Что это там такое? — спросил он. — Кто это поставил?

— Это повозка, — сказал Бомболини. — Моя двуколка. Я разрешил Фабио делла Романья и сыну Кавальканти поставить ее там сегодня утром.

Туфа сначала огорчился, потом разозлился.

— В виде, так сказать, вызова, — пояснил Бомболини,

— А ты понимаешь, что, если из-за этой повозки они задержатся, это их взбесит? — сказал Туфа. — Ты что, не знаешь, как они любят всегда быть вовремя? Ты не знаешь, что за такие вещи они разделываются с людьми?

— Но это же ерунда, так сказать, жест, — возразил Бомболини.

— Вот так же говорил тот человек в Рокка-ди-Камера, — сказал Туфа. — Его спросили, в каком направлении находится враг, а он сказал: «Рехнуться можно, а я-то думал, что враг — это вы!» За это они расстреляли его жену и его детей, а его оставили жить, чтобы он как следует прочувствовал свою шутку.

— Я могу спуститься и столкнуть с дороги двуколку, — предложил Фабио, но Туфа сказал, что для этого уже нет времени и что лучше, чтобы никого не было возле повозки, когда придут немцы.

После этого они молча продолжали путь. В виноград-пиках было полно народу — кое-кто работал, но большинство лежало в тени под лозами и спало,

— Надо их разбудить, — сказал кто-то.

— Нет, пусть спят. Это только подтвердит мнение немцев о нас, а они считают нас лентяями, — сказал Туфа.

Когда они подходили к Толстым воротам, навстречу им вышло несколько человек.

— Ну, как стена? Как она выглядит? Все успели заделать? — посыпались вопросы.

Бомболини посмотрел на Туфу, а Туфа в свою очередь посмотрел на него.

— Нет, еще не все. Они еще там работают.

Все очень удивились и испугались, услышав это.

— Но ведь говорили… Бомболини покачал головой.

— Нет, нет, — сказал он. — Вам сказали неправду: стена еще не закончена. — Неприятно ему было говорить это. — Эх, жалко, пот с нами Маццолы, — сказал он, обращаясь к Пьетросанто.

— А мне жаль, что нет с нами Копы, — сказал Пьетросанто.