Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы Страница 48

Неожиданно к ней подъехал стольник Иван Бутурлин старший в сопровождении двух слуг. Он спешился и низко поклонился ей.

— Куда изволишь ехать, государыня царевна?

— К Троице. К государю брату Петру Алексеевичу. Желаю с ним говорить. Желаю просить его возвернуться к Москве.

— Государь Петр Алексеевич послал меня к тебе. Он не велит твоей милости ходить к Троице.

— Как так не велит! — вскинулась Софья. — Я желаю говорить с ним о замиреньи. Не гоже нам, брату и сестре, быть в распре. Да и в народе по сей причине великое неудовольствие.

— Великий государь трактовать с тобою не желает. На то его государская воля.

— Не может того быть! Я все едино пойду, и он меня примет.

— Как знаешь, государыня. Только пущать тебя не велено.

— Ступай к великому государю и скажи, что я супротив его воли пойду к Троице.

— Мое дело сторона. Я тебе доподлинно передал государеву волю.

И с этими словами он вскочил на коня и умчался.

Царевна велела продолжить путь. Но не успели они проехать и сотни саженей, как впереди, навстречу им, показался конный отряд. Им предводительствовал боярин князь Иван Борисович Троекуров.

— Остановись, государыня царевна. И вертай свою карету. Коли ослушаешься повеления великого государя, с тобою насильно поступлено будет, — объявил он без обиняков.

Царевна зашлась в рыданиях. Выхода не было. Пришлось покориться.

Глава четырнадцатая

Тень опалы

Горьким быть — расплюют, а сладким — заглотнут.

Не корми калачом да не бей кирпичом.

У злой Натальи все люди канальи.

И пастух овцу бьет, что не туда идет.

В 7196 (1688) году, по указу великих государей зачали строить на Москве-реке у Всесвятского моста казенный мост и того года сделали токмо один столб каменной. Всего тот мост делан пять лет, а делал тот мост чернец… по указу великих государей, боярин Леонтий Романович Неплюев ходил с ратными людьми с полком на Самару, и того года построил город Новобогородский.

В том же году князь Яков Иванов сын Лобанов-Ростовский да Иван Андреевич сын Микулин ездили на разбой по Троицкой дороге к Красной Сосне разбивать государевых мужиков с их великих государей казною, и тех мужиков они разбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти. И про то их воровство разыскивано, и по розыску он, князь Яков Лобанов, взят со двора и привезен был к Красному крыльцу в простых санишках. И зато воровство учинено ему, князю Якову, наказание: бить кнутом в жилецком подклете, по упросу верховой боярыни и мамы княгини Анны Никифоровны Лобановой. Да у него ж, князя Якова, отнято за то его воровство бесповоротно 400 дворов крестьянских. А человека его, калмыка да казначея, за то воровство повесили.

А Ивану Микулину за то учинено наказание: бит кнутом на площади нещадно, и отняты у него поместья и вотчины бесповоротно, и розданы в раздачу, и сослан он в ссылку, в Сибирь, в город Томск.

В том же году учинено наказание Дмитрию Артамоновичу сыну Камынину, бит кнутом перед Поместным приказом за то, что выскреб в Почетном приказе в меже с патриархов (совершил подлог на письме).

Никак не думал князь Василий Васильевич, что таково немилостиво обойдется царь Петр со своею сестрой, что не допустит ее до себя, не объявит ей своими устами свою волю. Задумался он. Пала и на него тень опалы, мрачная тень.

Ему не на что было надеяться. Разве что на заступление братьев Голицыных. Он уж было ткнулся к князю Борису Алексеевичу в надежде выведать, не может ли он, князь Василий, как-нибудь услужить царю Петру. Молод ведь царь, великая нужда у него в людях мудрости и совета.

Но крут оказался царь Петр. Отвергнул решительно князя Василия. Он-де Софьин полюбовник, таковое же зазорное лицо, ничем не лучше. А в мужах совета у него, царя Петра, недостатка нет. Он и сам умом не обделен. Такой самовитый государь, каких на Руси еще не бывало. И ведь молод, только-только в пору вошел и первого сына заделал.

Где же, у кого искать заступления? Неужто царь Петр уперся и никто не в силах сдвинуть его. Брат Борис Голицын у него в особой чести. Да вот беда: великий бражник. По пьянке память отшибает начисто. И опохмелившись, не помнит, что наобещал, и вообще на каком он свете.

Чувствовал князь Василий всем своим естеством: занесен над ним меч, вот-вот отрешат его от власти в приказах. А куда кинуться, кого просить, прежде чем отправиться к Троице на поклон да на расправу к самому великому государю Петру Алексеевичу.

Порешил: прежде — к братьям. Все ж таки родная кровь, Голицыны. Как-никак Гедиминовичи. Правда, молодой царь пренебрегает родовитостью. Эвон как привечает каких-то безродных пришлецов, иноземцев. В великой у него чести и любви дебошан французской Франц Лефорт. Он и в генералы его произвел, и в адмиралы, и носится с ними как с писаной торбой. Тот Лефорт ему немок подкладывает, разжигает в нем похотливость жаром неугасимым. Сказывают уж, что в содомский грех тот же Лефорт молодого царя вверг. И не ведают они греха, не страшатся гнева Господня, ничего святого у них нет.

А где, в какой стороне защита? Где ето выслушают? Где вспомнят о его заслугах перед отечеством? Кто может стать ходатаем за него и найти такие защитительные слова, которые бы остановили занесенную над ним руку?

Когда-то, еще при благоверном царе — тишайшем Алексее Михайловиче — на него благосклонно взирала царица Наталья Кирилловна. Но нынче нет на нее никакой надежды: тон задает ее сын. А уж он-то числит князя Василия в стане своих врагов.

Ежели бы он знал истину. Не враг ему князь Василий, а союзник. Сколь ни ополчалась против царя Петрушки царевна Софья, он, князь Василий, старался остеречь ее. Старался внушить ей, что за ним будущее, что все происки царицы бесплодны, ибо на стороне молодого царя наследственный закон и традиция.

— Искони в правлении на Руси не бывало женщин; овдовевшие царицы недолго оставались на престоле. И ей следовало бы примириться со своею участью. Так ведь нет, не захотела, не смирилась с неизбежностью. И вот — увлекла за собою всех своих приверженцев.

Да и он, князь Василий, тоже хорош. Он предвидел все последствия такового царевнина неблагоразумия. Предвидел, остерегал, да сам не остерегся. Да и то сказать — слишком глубоко увяз в ее тенетах. А кто свяжется с женщиной таковым манером, тот теряет разум. И он потерял разум, забыл о последствиях.

Вот — посев! Впереди — пропасть. Он пока еще у дел; у царя Петра, видно, руки не доходят, полно забот даже там, в Троице. Он деятелен, во все вникает, все хочет постичь сам, самолично устраивает свои марсовы потехи, на своих боках испытывает все тяготы воинской службы, на всех ее ступенях — от солдата до офицера. И не норовит заскочить вперед: тянет лямку с самого низу.

Князю он необычайно симпатичен. Не то что царь Иван — старший. Тот попал в цари по недоразумению. Ежели бы не крикун Сумбулов, человек вполне ничтожный, о нем бы и не вспомнили. А Сумбулов добивался милостей, боярства, хотя никаких прав на него, кроме горлопанства, у него не было и быть не могло.

Вот ведь какие бывают чудеса. Иной горлохват и горлопан возвышается, хоть за плечами у него нету никакой амуниции, а одни голые амбиции, благодаря своему горлу и наглости выскакивает во власть. И ведь все видят, что ничего у него, кроме горла, нет, что пуст он, как порожний мешок. А пустой мешок не имеет ног, не можно ему стоять, против правил это, против всех законов. Однако люди устроены так: кто брав, тот и прав. Горлохвату и ума не надо, и никаких других заслуг. Сколько их, таких, сходу проникло во власть!

Царь Алексей был справедлив. Однажды, когда его тесть Илья Данилович Милославский выскочил в Думе и стал похваляться, будто, ежели дать ему начальство над ратью, он бы поляка побил, царь разгневался и стал на него кричать: «Когда ты в поле рать водил? Когда саблею махал?! Горлом своим воюешь!» И чуть не побил его.

Князь Василий пребывал пока в службе. И поехал в Иноземный приказ. Ловил на себе сожалеющие взгляды дьяков и подьячих. Знали уж об афронте царевны Софьи. Понимали, что и князя постигнет таковой же афронт. Не спеша уселся за свой стол, велел подать себе бумаги. Но внимание рассеивалось: как ни старался, не мог сосредоточиться.

В это время вошел человек графа де Невиля, взятый им из русских подьячих и выученный языкам. Граф-де дожидается разрешения посетить князя.

— Зови. Что за церемонии! Граф прежде езжал ко мне запросто.

Вошедший вслед за тем граф объяснил:

— Не знал, в каком вы расположении духа. Слышал я про неудачу царевны на правящего монарха и подумал, что и вас, князь, может постичь подобная несправедливость..