Льюис Уоллес - Бен-Гур Страница 49

– Я снова желаю тебе мира, – с приятной улыбкой произнес он.

– Благодарю, – ответил Бен-Гур и спросил: – Нам по пути?

– Если ты, как и я, направляешься на стадион.

– Стадион?

– Ну да. Именно туда эта труба и призывает соперников померяться силами.

– Мой дорогой, – откровенно сознался Бен-Гур, – должен сказать, что впервые здесь и почти ничего не знаю о роще; так что, если тебе будет угодно разрешить мне следовать за тобой, я буду чрезвычайно признателен.

– Я буду польщен. Слушай! Я слышу звук колесниц, они занимают места на дорожках.

Бен-Гур несколько секунд прислушивался, а затем, завершая церемонию представления, положил свою ладонь на предплечье мужчины и сказал:

– Я сын Аррия, дуумвира.

– Я Маллух, торговец из Антиохии.

– Что ж, любезный Маллух, звук трубы, скрип колес и возможность увидеть соревнование чрезвычайно заинтересовали меня. У меня есть кое-какой опыт в подобных делах. Мое имя знают в палестрах Рима. Пойдем же туда.

Маллух несколько секунд колебался, но потом все же спросил:

– Дуумвир был римлянином, а его сына я вижу в одежде еврея.

– Благородный Аррий сделал меня своим приемным сыном, – ответил Бен-Гур.

– Я понял и прошу прощения.

Выйдя из кипарисовой рощицы, они оказались на поле, по которому была проложена дорожка для гонок колесниц. Полотно ее было выложено мягкой землей, смешанной с песком, укатано и обрызгано водой. Вдоль краев дорожки, ограждая ее, тянулись веревки, свободно навитые на воткнутые в землю копья. Для зрителей были сооружены трибуны, затянутые от солнца навесом и оборудованные сиденьями. Вновь прибывшие нашли два свободных места на одной из них.

Бен-Гур считал колесницы по мере того, как они проезжали мимо них, – всего их оказалось девять.

– Молодцы ребята, – сказал он с одобрительным кивком. – Я думал, что здесь, на Востоке, вряд ли кто-то решится на что-то большее, чем двойная запряжка; но они оказались честолюбивы и выставляют поистине королевские четверни.

Восемь четверок миновали трибуны, некоторые обычным шагом, другие рысью; колесничие великолепно правили своими скакунами. Последняя, девятая, колесница пронеслась галопом. Бен-Гур пришел в восторг и не мог сдержать своих чувств.

– Мне приходилось бывать в конюшнях самого императора, Маллух, но, клянусь благословенной памятью отца нашего Авраама, даже там я не видел ничего подобного.

Последняя четверка как раз разворачивалась, чтобы занять свое место. Внезапно постромки перепутались, лошади сбились с шага. Один из зрителей что-то неразборчиво крикнул. Бен-Гур обернулся на звук и увидел, что какой-то старик привстал со своего места в верхнем ряду, размахивая руками. Глаза его страстно сверкали, длинная седая борода трепалась в воздухе. Некоторые из зрителей поближе к нему не могли удержаться от смеха.

– Они должны уважать по крайней мере его возраст. Кто это? – спросил Бен-Гур.

– Могущественный житель пустыни, обитающий где-то за царством Моаб[54], владелец стад верблюдов и табунов лошадей, из рода гонщиков первых фараонов – шейх Илдерим, – ответил Маллух.

Меж тем колесничий прилагал отчаянные и безуспешные старания, чтобы успокоить лошадей. Его тщетные усилия привели шейха в еще большее неистовство.

– Аваддон[55] тебя побери! – яростно кричал патриарх. – Успокойте же их! Бегите туда! Вы слышите меня, дети мои?

Слова эти были обращены к его спутникам, по всей видимости, из того же племени.

– Вы меня слышите? Они же дети пустыни, как и вы. Возьмите их под уздцы – быстрее!

Смятение животных только увеличивалось.

– Проклятый римлянин! – С этими словами шейх погрозил вознице кулаком. – Разве он не клялся, что справится с ними – всем сонмом своих нечестивых римских богов? Нет, руки прочь от меня – прочь, я сказал! Да они летят как птицы – а этому вознице только пасти баранов! Будь он проклят! И будь проклята мать тех лжецов, которые называют его своим сыном! Эти лошади не имеют цены! Пусть он только осмелится хлестнуть их кнутом и… – Остаток фразы потонул в яростном стуке его зубов. – Какой же я был идиот, что доверился этому римлянину!

Бен-Гур, понимавший чувства шейха, испытывал к нему сочувствие. Им владела не только уязвленная гордость собственника – и не только беспокойство за исход гонок. Патриарх, как сообразил Бен-Гур, зная образ мыслей и чувств подобных людей, испытывал к лошадям самую нежную любовь, граничащую со страстью.

Вся четверка была гнедой масти, без единого пятнышка, все лошади одна в одну, столь пропорционально сложенные, что казались меньше, чем были на самом деле. Изящно вырезанные уши венчали небольшие головы; морды лошадей были широкими, глаза широко расставленными. Внутренности ноздрей были окрашены в такой темно-красный цвет, что казалось, дышали пламенем. Выгнутые дугой шеи венчали гривы столь длинные, что пряди их падали животным на плечи и грудь. Челки лошадей, под стать их гривам, вились нежным шелком. Лошадиные бабки были изысканно сухи, выше колен узлами вздувались мощные мышцы, несшие великолепно сложенные туловища. Копыта напоминали чаши, выточенные из полированного агата, со свистом рассекающие воздух. Глянцево-черные хвосты, толстые и длинные, стелились по воздуху. Шейх назвал лошадей бесценными, и слово было выбрано совершенно верно.

Взглянув на лошадей еще раз, более пристально, Бен-Гур прочел и всю историю их отношений со своим хозяином. Они выросли на его глазах, под непрерывным присмотром и заботой, буквально были членами его семьи, живя вместе с ним, как его возлюбленные дети, под пологом черного навеса, закрывавшего их от яростного солнца пустыни. Чтобы они добыли ему триумф над надменными и ненавидимыми римлянами, старик привел своих любимцев в этот город, нисколько не сомневаясь в их победе на скачках, если удастся найти умельца, которому под силу справиться с ними, умельца, обладающего не только необходимым опытом, но и пламенным духом. В отличие от холодных людей Запада он не мог не возмущаться неспособностью колесничего справиться с его прекрасными лошадьми; будучи арабом и шейхом, он просто не мог не взорваться.

Не замолкли еще проклятия старика, как дюжина крепких рук схватила лошадей под уздцы и остановила их. Почти тотчас другая колесница появилась на дорожке. В отличие от остальных эта колесница, возница и скакуны выглядели так, словно были участниками финального заезда в самом цирке. По причине, которая вскоре станет понятной, желательно дать нашему читателю более подробное описание этого участника заезда.

Экипаж колесницы представлял собой несущую площадку с небольшими колесами и мощными осями, на которой был установлен бортик, открытый сзади. Эта достаточно простая конструкция была известна человечеству с незапамятных времен. С течением времени гений конструктора превратил ее в произведение искусства – вполне достойное, например, Авроры, которая не постыдилась бы подняться на нем на небеса, чтобы возвестить утреннюю зарю.

Античные жокеи именовали свои самые скромные по возможностям экипажи двойками, а самые мощные – четвернями; и именно на последних они выступали на Олимпийских играх и прочих празднествах.

Лошадей в подобные экипажи предпочитали запрягать в один ряд. Чтобы различать их, двух ближайших к дышлу животных называли запряжными, а крайних слева и справа – пристяжными. Считалось, что максимальной скорости колесница может достичь в том случае, если лошадям обеспечена наибольшая свобода движений. Поэтому упряжь отличалась чрезвычайной простотой. Она состояла из хомута вокруг шеи животного и постромки, прикрепленной к хомуту, если не считать появившихся со временем поводьев и недоуздка. Чтобы запрячь лошадей, конюхи вставляли узкое деревянное коромысло или поперечину в отверстие ближе к концу дышла и при помощи ремней, продеваемых через кольца на концах этой поперечины, прикрепляли его к хомуту. Постромки от запряжных они крепили к оси тележки, а от пристяжных – к верхнему краю рамы. Оставалось разобраться с поводьями, которые, судя по современным нам подобным приспособлениям, были не менее курьезной частью всей упряжи. Для этой цели служило большое кольцо у переднего конца дышла. Закрепив сначала поводья за него, создатели упряжи потом разделяли их так, чтобы они шли к каждой из лошадей и уходили к вознице, проходя по отдельности через кольца удил.

Получив общее представление о технической стороне гонок, возвращаемся к нашему повествованию. Итак, последний участник состязаний был встречен достаточно шумно. Еще когда он только направлялся к трибунам, его приближение сопровождалось аплодисментами и приветственными криками. Его запряжные были вороными, пристяжные – снежно-белыми. В соответствии с существовавшими тогда канонами римского вкуса хвосты их подрезаны, подстриженные гривы собраны в пучки и перевязаны красными и желтыми лентами.