Умереть на рассвете - Евгений Васильевич Шалашов Страница 49

В городе с зерном не лучше. Иван объехал все лавки, заглянул к знакомым. Щиш с маслом! Все в один голос твердили — нету! Ни ржи нет, ни пшеницы, ни ячменя. Вот в сентябре — октябре бы пришел, а нынче все продали. Слышали, что в Пошехонье с рожью получше, так дотуда не ближний свет. Совсем расстроившись, Иван направился на вокзал. Привязав кобылку, бросил ей сена, пошел в ресторан. Полдень, обедать пора, да и Ваньку Сухарева хотелось повидать.

Зал был пустым. Сухарев вместе с официантом постарше протирал вилки. Иван пристроил полушубок, уселся за столик.

— А я, ить, Иван Афиногенович, тебя не сразу признал. Подумал, мужик какой-то, выгнать хотел.

Иван только хмыкнул. Вернувшись из Питера, решил сменить одежду. Вместо гимнастерки нарядился в рубаху с косым воротом и пиджак, влез в простые крестьянские штаны. Как-никак Иван Николаев теперь обычный крестьянин, а не солдат и никто его формой обеспечивать не обязан.

Ванька Сухарев был невесел, дергал небритой щекой и блистал свежим синяком под глазом.

— Кто это тебя? — поинтересовался Иван.

Сухарев потрогал блямбу, поморщился.

— Нэпманы заезжие два дня гуляли без продыху, деньги платили хорошие. На второй день орать начали, что я, дескать, вместо коньяка им самогонку налил.

— А ты?

— А что я? — хмыкнул Ванька. — Где я им столько коньяку найду? Они тут два дня пили, все выжрали. Думал, не разберут с пьяных глаз. Разобрали, сволочи…

— Умный нынче нэпман пошел, в коньяках разбирается, — покачал головой Иван. — Ну, что там у тебя перекусить? Рыба какая-нибудь есть?

— Иван Афиногенович, ни шиша нет. Я ж говорил, что выставить тебя хотел, кормить-то нечем. Повар в запой ушел, хозяин по городу бегает, нового ищет. Все, что наготовлено было, те нэпманы и сожрали, а больше ничего нет. Скоро поезд с Архангельска подойдет, у него стоянка двадцать минут, пассажиры в буфет повалят. Поварята бестолковые, ничего делать не умеют, только картошку чистить да яичницу жарить. А яиц у нас раз-два и обчелся.

— Так картошки пущай наварят, — подсказал Иван. — Картошки наварят, а уж селедка соленая всяко у тебя есть. Ну, купить можно, до базара недалеко. А поварят в город пошли, пусть котлет каких-нибудь возьмут. Там купят — тут подогреете. Пассажиры за милую душу стрескают.

Сухарев уставился на Ивана, словно в первый раз увидел. Хлопнул себя по лбу, побежал на кухню.

— А мне яичницу пусть пожарят! — крикнул Иван вдогонку. Уточнил: — Из пяти яиц, с салом.

Отдав распоряжение поварятам, Сухарев присел за столик. Не положено официантам к клиентам подсаживаться, но раз других посетителей нет, хозяин не видит, то можно.

— Ну, Афиногенович, молодец! — с восхищением сказал Ванька. — И чё я сам-то не догадался?

— А раньше повар в запой уходил?

— Ни разу! Золотой мужик. Не знаю, что на него нашло? Третий день пьет без продыха.

— Вот тебе и ответ, — хмыкнул Иван. — Раньше все гладко было, думать не надо. А как попали впросак, забегали. В следующий раз умнее будете. Скажи-ка лучше, из Питера новости есть? — спросил Иван.

— Худые новости, — вздохнул Ванька. — Лев Карлович второй месяц ничего не шлет, клиенты сердятся. Глядишь, к другим переметнутся.

— А что, кроме тебя кто-то еще лекарствами торгует?

— Да полно! В больнице можно купить, на рынке палатку поставили, около Соляного городка аптека есть. Вон, на Воскресенском проспекте, на Советском, то есть, где до переворота была аптека, снова открыли. Еще хорошо, что государственная, цены у них в два раза выше. А снизят, кто ко мне пойдет покупать?

Николаев для приличия покрутил головой, поддакнул, жалея Ваньку. Было у него подозрение, что Вольтенков официанту не только лекарства шлет, но и другое что. Не факт, что кокаин, а клофелин — вполне возможно. Пивнёт какой пассажир самогонки с клофелином, да и заснет. А Сухарев либо подручные его доброе дело сделают — бесчувственного мужика в вагон снесут, по дороге карманы обшарят. Ищи их потом, свищи. Но про клофелин у Ивана только догадки. Знал бы наверняка — начистил бы Ваньке морду до кровавых соплей.

Другая новость была интереснее.

— Ленька, говорят, совсем озверел. Раньше на "мокруху" не шел, а после Крестов будто с цепи сорвался. Двух постовых на Апрашке пришил, опера на малине кончил, а теперь в терпил начал стрелять.

— На "мокруху"? — не поверил Иван. — Не может такого быть, чтобы Пантелеев на "мокрое дело" шел. Может, под него кто работает? В Питере, помнится, чуть что — Пантей, Пантей… Теперь каждый бандюган себя за Пантелеева выдает. Самозванцы, ети их мать. В прежние времена бандиты себя за царей выдавали, а нынче — за Леньку Пантелеева.

— Не, точно Ленька, — твердо заявил Сухарев. Оглянувшись по сторонам и, хотя вокруг никого не было, приблизил губы к самому уху Ивана: — Человечек из Питера приехал, третий день у меня живет. Говорит, тебя знает.

— И кто такой? — заинтересовался Иван.

— Васька Пулковский. Знаешь такого?

— Знаю, — слегка скривился Иван, не особо жаловавший молодого вора. — А чего он сюда-тο приехал?

— Он с Ленькой поссорился, — пояснил Сухарев. — Вроде бабу какую-то не поделили. А может, — пожал плечами официант, — еще что случилось. Толком не говорит.

— А сюда его чего принесло? Других мест нету?

Сухарев не ответил, потому что его позвали за заказом для единственного клиента. Принеся яичницу с ветчиной, вилку и плетеную корзиночку с ломтиком хлеба, расставил все перед Иваном. Подождав, пока тот не начнет есть, склонился к уху.

— В Питере нынче зерно хорошо идет. С новой политикой муки надо много — пышечные там, кондитерские и прочее. Мукомольные заводы денно и нощно работают, а работали бы еще больше, так зерна мало. Заказец хороший есть. Поначалу хотели просто купить, не вышло. Все зерно уже скуплено! Вот Васька и собирается тутошних нэпманов тряхнуть, у