Григорий Хохлов - Доля казачья Страница 5

Увели казаки Кима к Семихватову, на допрос. И сами ждут вестей казаки. И им интересно, что же за рыба в их сети попала.

А улов превзошёл все ожидания. Не много и не мало, а полковник и родственник самого японского императора предстал пред светлыми очами Семихватова. Вот тебе и Ким, корейский торговец. А тут самурай до мозга костей и так опозорился перед казаками. Не смог он урядника победить. Но тут на всё воля Божья и не иначе!

Попросил самурай саблю свою. И не смог ему отказать в этой просьбе Валерий Борисович, добрый и умный человек. Кодекс чести самурая полковник чтил выше своей жизни. И вряд ли он, уже побеждённый, представлял опасность для Семихватова. Обрил тот себе голову в знак позора и горько поморщился — старый стал! И убить себя нельзя, всего задания императора не выполнил. А это хуже смерти.

— Саблю свою и нож свой, что никогда не знали поражения, я в знак уважения передаю победившему меня казаку. Тот достоин носить это императорское оружие, а я — нет!

И сузились его глаза до едва видимых щелочек, но ни вздоха отчаяния не прозвучало. Самурай, и есть самурай.

— Я отвечу на все ваши вопросы. И могу вам гарантировать, что больше не будет нападений на казаков. Я уйду со своим отрядом, как говорят казаки, щупать англичан и французов. Они уже начали высадку своего десанта по всему вашему побережью. Теперь ваши интересы и интересы нашего императора уже там. Они и ваши враги. И поэтому нам нечего ссориться, нам надо дружить.

И ещё я обещаю вам делиться своей информацией о ваших врагах — англичанах, французах и американцах, но не в ущерб моей Японии. Как это сделать, вы сами продумайте. Слово самурая!

Вот тут седых волос добавилось у Валерия Борисовича. Как быть?

Фактически, это вербовка вражьего агента, на взаимно выгодных условиях. Это и высокая правительственная награда, и его дальнейшая карьера. Как быть?

А вдруг, всё это фикция. Тогда, конечно, ему не избежать каторги и позора! Тут есть над, чем подумать.

Эх, родимая водочка, выручай, тяжко мне! И наливает он себе полную чарку горилки. И японцу плеснул в чашку. За свою Родину!

И каждый офицер выпил свою чарку молча, не уронив престижа своей Родины! Игра стоила свеч! Ведь у обоих офицеров на карту была поставлена жизнь.

Всю ночь они писали какие-то бумаги. Каждому из их нужна была гарантия, на уровне императора и русского царя. Круто берут офицеры, но это самый разумный ход для обеих стран — сотрудничество. Там англичане и французы, а здесь две Великие Империи: огромная сила!

И каково было удивление казаков, когда они увидели Кима свободным, и рядом с Семихватовым. Вот это, да!

Ему вернули всё его оружие, личные вещи и пушнину.

Долговую книгу с закорючками гольдов об их долгах уничтожили. Чему было всеобщее ликование местных охотников.

Ким не противился уничтожению бумаг, потому что он кадровый разведчик, и бухгалтерия не его стихия. С наличными деньгами было немного посложнее, но и их в конечном итоге обе нуждающиеся стороны поделили поровну — без обиды.

Самурай, с поклоном и великим почтением на своём лице, припал на колени и передал свою саблю, и нож Бодрову:

— Ты имеешь право носить его — ты победитель. Мои добрые духи теперь будут помогать тебе. Ты мне как старший брат стал. Хотя гордость моя так и не побеждённая. Но я уважаю законы своей страны и не таю на тебя зла. И его нет на этом оружии.

Не ожидал Василий от Кима такого подарка. Но и не принять его он не мог. Не только для самурая, но и для казака оружие свято. Оно как мать в бою: там больше некому довериться.

Седеющий чуб казака ниспадал на его голубые и добрые глаза и прикрывал их лёгкой волной, невольно скрывая всё торжество момента. А там, в глазах, как в зеркале всё отражалась. Но это был всего один миг. Своей широкой рукой Бодров убрал знатную чуприну с лица и с поклоном принял от самурая его оружие. И тут же передал его своему сыну Лукашке: подержи сынок.

Казак не может оставаться в долгу и он знает цену подаренному оружию.

Снимает он свою саблю, и передаёт её Киму.

— У нас в народе говорят, что дареному коню в зубы не смотрят. Таков наш обычай. Но цена твоего, необычайно дорогого подарка, меня смущает. Но раз ты решил, что я достоин его, то я не смею отказаться — я казак! Я воин! Хотя моя сабля и дешевле отделана, но славных дел на ней не меньше, чем на твоём клинке, Ким. Она мне тоже, как и тебе, по наследству передалась: из поколения в поколение. Прими её, от чистого сердца дарю.

— Я, Сэцуо Тарада, с замирающим сердцем принимаю столь дорогой для меня подарок. Ему цены нет. И я горд, что мне выпала такая честь породниться с тобой боевым оружием. И именно здесь, на войне. Теперь, тебя Бодров, я за старшего брата считаю. Таков наш закон!

Японец принял подарок, не поднимаясь с колен, и склонил свою голову в ответном поклоне:

— Для меня нет дороже подарка, чем этот. Дороже уже и быть ничего не может! Если доживу я до мирного дня, то в доме моём твоя шашка на самом видном месте висеть будет. Очень сердечный подарок, спасибо тебе, Бодров! Как брата тебя благодарю! И сыну своему Ичиро я накажу, чтобы помнил всё это. Ведь и у тебя дети растут, Бодров. Вон, какой герой вырос, твой сын Лукашка.

Беленький весь и синеглазый, весь в отца своего. В них наше счастье! Пусть никогда не встретятся в бою их клинки. И пусть в мире живут наши дети.

Погладил Лукашку по светлой голове Сэуцего Тарада своей тяжёлой рукой. И будто к своему сыну прикоснулся — пусть героем растёт. Совсем большой парень уже!

— И мой сын Ичиро такой же, скучает без меня.

Очень, ему домой захотелось!

До опушки леса Бодров проводил Кима и они пожали друг другу руки.

— Теперь мы не враги, но между нами всё же пропасть. Нам не надо туда падать! Я очень хотел бы с тобой, Василий, встретиться уже после этой, никому не нужной войны. Ты хороший человек и воин, каких мало. Я надеюсь на эту встречу!

Для всех остальных он так и остался корейцем Кимом, полковник Сэцуо Тарада. Война есть война! И никто не мог предположить, что и у оружия есть своя судьба, не только у людей. А порою, они просто неразделимы — судьбы!

Ким увёл свой отряд к побережью, сдержал своё слово. И ещё долго он передавал информацию русским об американцах, англичанах, и французах.

И для него они были враги, для его Родины. И с особой радостью он наводил на них ужас нежданной конной атакой из засады, рубил их налево и направо. Пусть не расслабляются вояки. Разведка, есть разведка, и военные сведения того стоят! Одним захватчиком меньше.

Ни капельки он не сомневался в том, что десантники и его Японскую землю могли бы топтать своими грязными ботинками. Наёмники они, без родины и флага — мародёры!

Пока сам разведчик стал неугоден новому императору.

Дикий он стал и не управляемый, и очень опасный — вот и вся его воинская характеристика. А так, кремень, а не человек!

А про душу Сэцуо Тарада все просто забыли. Видно пришёл и его горький час расставания со своей мечтой, и воина, и учёного, и просто хорошего человека.

Теперь он выполнил свой долг до конца, и не изменил своему императору и брату, которому присягал служить. И с великой радостью сделал себе харакири.

Шашку казака Бодрова он попросил передать своему сыну. Она для него была и осталась — святостью. И ещё просил слова передать:

— Без меча твой враг — тебе уже, друг. Не убивай его! Запомни это: и тогда, сынок, ты долго будешь жить, и богатым будешь. И тебя все уважать будут, а дети твои больше всех. Не забывай, мои слова — и прощай! Ты будешь счастлив, сынок!

Замолчал Григорий Лукич, и ему тяжело стало от нахлынувших воспоминаний. Седая голова его склонилось к своему внуку, беленькому, синеглазому и чистому, что ангелочек.

Когда-то таким, чистым и красивым, был и он сам. Ведь они все, Бодровы, похожи между собой. Только жизнь никого не жалеет: то годы берут своё, то сама жизнь заворачивает так, что только диву даёшься, как можно выжить в таких условиях.

Поцеловал он притихшего Сашу, погладил его по голове, своей тяжёлой рукой. И легче на душе стало. — Ох, Санька, Санька! Разве можно поверить в то, что все дороги рано или поздно сходятся. Я и сам, до сих пор не верю: чудеса дивные!

— Рассказывай дедушка, — торопят старшие внуки своего деда. — Ещё нам про саблю расскажи.

— Воевал я в Русско-японскую войну. Совсем ещё молодой был и зелёный. Всё рвался в бой, и себя не жалел, как дед мой Василий Иванович.

Да все мы, Бодровы, такие: душа у нас огнём горит, а руки ратной работы ищут.

Ладно рубил я японцев, свой казачий род не позорил. И уже Георгия за храбрость имел.

А тут в одном из рейдов по японским тылам со своими разведчиками наскочили мы на японский штаб. И хоть мало нас было, но решили рискнуть. Не часто такая удача выпадает.