Ольга Славянка - Хозяин с кифарой Страница 5

Глава 3

Тем временем в город стали прибывать раненые, и среди горожан началась паника. Никто толком не знал, что происходит. Виновато было и географическое расположение нашего городка. Он приютился в бухте между двух спускающихся до моря гор. С одной стороны отрог горы начинается от участка Максима Тулиана, а с другой стороны к городу вплотную подходит другой отрог, правда, его нижняя часть покрыта виноградниками. Из города выходит всего лишь одна широкая дорога, огибающая вершину сзади по перевалу и раздваивающаяся лишь по другую его сторону. По этой причине нет никаких смотровых вышек, чтобы узнать, что происходит вокруг.

Еще до города можно добраться по морю. Но в те дни как назло штормило. Корабль, на котором прибыл хозяин, давно уплыл. Было несколько рыболовецких судов, и некоторые из них, несмотря на шторм, все-таки отчалили от берега; на лодке же в шторм не уплывешь.

Услышав, что к городу подкатывается война, многие горожане заколотили дома и отправились на повозках по дороге в горы, но неожиданно к ним навстречу устремились повернувшие обратно повозки с известием, что войско Спартака перерезало дорогу. Все кинулись обратно в город. Взволнованные горожане не знали, что делать. Кто-то в спешке зарывал свои сокровища в землю, другие стали устраивать тайники в горах. Искали костюмы, в которые можно будет переодеться, и внезапно подорожали парики. На улицах рабы стали заметно наглеть. Мне довелось видеть, как иные из них громко разговаривали и смеялись в присутствии своих хозяев, а также демонстративно поворачивались к ним спиной, а хозяева не решались даже сделать им замечание. Раб-сапожник, чья мастерская была расположена возле форума, напился пьяный и громко распевал неприличные песни, и никто его никак не наказал. Тут же на форуме, две молодые рабыни праздно лузгали орешки и задирали прохожих насмешливыми выкриками, и никто им слова не сказал, хотя они сорили на форуме.

Никандр все это время безотлучно проводил в своей больнице и даже ночевал и обедал там, так что Фульвия носила ему туда обед. Раненых было так много, что пришлось установить дополнительные койки в проходах, вследствие чего пробраться к койкам в конце комнаты было трудновато.

Хозяин стал помогать своему рабу как подсобный рабочий. Уехать из города все равно было невозможно; делать было нечего, а развлекаться игрой на кифаре в такой тревожной обстановке было, видимо, как-то не по душе. Любое же полезное занятие скрадывает тревогу. Хотя хозяин не был сведущ в медицине и силен, но он все-таки помогал переносить раненых и умерших и складывать и разжигать погребальный костер поодаль от больницы, так что ассистенты Никандра одобрительно ему говорили, шутя, конечно:

— Хорошо работаешь, господин, еще обучишься бинтовать раны, и мы зачислим тебя в свою команду.

Они обращались к хозяину «господин» из вежливости перед Никандром, хотя были свободны. Я уже давно заметил, что смех отгоняет страх, поэтому когда кругом много тяжелораненых и покойников, врачи и их ассистенты стремятся выглядеть повеселее.

Мне запомнилось, как мучительно и долго умирал от заражения крови по причине копьевой рваной раны на животе молодой щупленький солдат, лежавший на койке у прохода. Его звали Тит Салиций. Он то бредил, то приходил в себя, а когда приходил в себя, то начинал кручиниться, что будет с его матерью — он был у нее единственным сыном. В конце концов, ему нашли листок бумаги и бронзовое перо[12], и, лежа на животе, он выводил матери прощальное письмо. Мне как-то запомнились его строки:

«Милая матушка! Хотел бы я, твой сынок, привести к тебе в дом невестушку, чтобы ты качала на коленях внуков, но когда это письмо дойдет до тебя, огонь моего погребального костра уже погаснет. Ты сама знаешь, что у нас никогда не было рабов, и в деревне нашей отродясь их не было, но римляне не варвары, чтобы убивать пленников, как это делают скифы или галлы: мы не убиваем, а обращаем в рабство. Но рабы этого не ценят. Они подняли мятеж, убивают и грабят население и насилуют наших женщин[13]. И предводитель им Спартак. Он был гладиатором, вот и привык к виду крови. А я все думаю, как ты там будешь без меня… Кто накосит сена для нашей коровы? А когда Чернявка ощенится, ты оставь самого крупного щенка у себя, чтобы он охранял дом от воров…»

И дальше в том же духе. Сын все переживал, как мать будет одна справляться с хозяйством… Мать его жила недалеко — в ее деревню на берегу можно было доплыть на лодке за один день, если обогнуть гору, спускающуюся к морю. Но штормило, а потом такая была суматоха, что ни у кого не было времени, да и никто не знал, нет ли в той деревне солдат Спартака. Вот чтобы не думать о подобном, ассистенты и шутили.

В этой ситуации Никандр впервые стал меня отпускать на вызовы одного. А вызовов было много, в первую очередь по причине слабых нервов, так что чаще всего я относил пациентам успокоительные капли. А раз прибежал мальчишка с виллы Максима Тулиана сообщить, что у конюха с виллы запор желудка. Никандр приготовил слабительное и отправил меня, чтобы я убедился, что пациент правильно его принимает.

Я дошел до грота и повернул к вилле Максима Тулиана. Но тут моему взору предстало необычное зрелище. У забора, там, где начинаются сады Максима Тулиана, я увидел Аристида, взобравшегося на бочку, служащую ему помостом, а возле собралось этак десяток рабов, вооруженных вилами и лопатами.

Размахивая кулаком над головой и сверкая глазами, Аристид обратился к ним с речью:

— Рабы! Доколе мы будем терпеть издевательство хозяев? Есть ли рабство у животных? Видел ли кто-нибудь львов или кроликов в рабстве? Так чем люди хуже животных? Почему хозяева бьют нас плеткой, как скотину? Доколе мы будет пребывать в рабстве у римлян? Рим — это эпицентр всемирного зла! Это римляне поработили все окружающие народы! Они разрушают их культуру и насаждают свою. Они всюду строят свои храмы и термы. Они вводят свои законы. Они лишают народы своего лица! Рим — это раковая опухоль, расползающаяся по всему миру. Ее нельзя вылечить, ее можно только уничтожить. К нам движется войско Спартака. Присоединимся к нему! Долой римлян! Сбросим хозяев!

— Ты грамотный! Ты будешь у нас предводителем! — прокричал из толпы хромой сириец Кафа.

— Долой римлян! — вопили рабы, и вся толпа с криками устремилась в дом Максима Тулиана.

Я растерялся, не зная, что делать. Но у меня было задание отнести слабительное конюху, а конюшня была с другой стороны виллы. Я обогнул виллу и вдруг увидел, как из окна второго этажа выпал человек. И с земли взметнулось облачко красной пыли. Когда оно рассеялось, я увидел на земле тело Максима Тулиана — он был мертв (видимо, ударился виском о камень). Завороженный этим жутким зрелищем, я не мог сдвинуться с места, но никто из дома не выбежал посмотреть, как разбился хозяин, или как-то пытаться его спасти. Внезапно меня обуял страх. Я забыл про слабительное и пустился наутек, чтобы поскорее поведать Никандру о случившемся.

Но когда я добежал до грота, то услышал отдаленные крики и увидел спускавшуюся по дороге с горы толпу людей. Впереди ехало несколько всадников. Я испугался и на всякий случай спрятался в кустарнике, росшем за статуей Венеры (его ветви смыкались столь плотно, что взрослый человек не смог бы за мной пролезть). Толпа приближалась, и я услышал речь на незнакомом языке. Вначале ехало четверо всадников с копьями наперевес. Вслед за ними на белом коне красовался всадник в пурпурном плаще поверх кольчуги, производивший впечатление полководца — к нему остальные время от времени подъезжали и что-то ему сообщали, а он, видимо, давал распоряжения. (В дальнейшем я узнал, что это и был Спартак.) А за ними шла шумная разношерстная толпа, одетая кто во что горазд: на одних были кольчуги, на других — кожаные панцири, а были и вовсе без доспехов, лишь с мечом, копьем и щитом, и щиты у одних были железные, а у других плетеные. У некоторых на плече была одна или две красные полоски или повязана красная лента. Поравнявшись со мной, всадники остановились и что-то сказали командиру в пурпурном плаще на непонятном мне языке. После этого он и всадники свернули с дороги и подъехали к гроту, чтобы осмотреть статуи Венеры и купидонов. Я понял, что это рабы Спартака, и столько слышал в городе о них плохого, мол, они и звери, и живодеры, и разбойники, что невольно удивился, как они могут иметь такие утонченные чувства, чтобы любоваться прекрасными статуями.

Теперь я увидел лицо Спартака отчетливей. Трудно сказать, был ли он красив или нет — у каждого свое представление о красоте. Черты лица его были неправильны, но у него был тот мужественный вид, который изображают в сказаниях о героях или на монументах. И держался он с большим достоинством. Так что, не зная, что это Спартак, я подумал, что видом он похож на Александра Македонского. Кивая на статуи, всадники что-то обсуждали на непонятном мне языке, а затем вернулись на дорогу и всей толпой отправились в наш город. Я подождал, когда они удалятся и издали увидел, что они, к счастью, не свернули на нашу улицу, а прошли дальше, чтобы попасть на более широкую улицу через два квартала, и бегом помчался домой к Никандру.