Ольга Славянка - Хозяин с кифарой Страница 6

Глава 4

Дома Фульвия встретила меня у двери словами:

— Спартак взял город; молчок о том, что ты свободен, тсс!

Она приложила указательный палец к губам и добавила:

— И молчи о том, что хозяин прячется у нас, сам понимаешь, мы без него никуда!

Меня отправили дежурить в больницу, а ассистенты долго сновали туда и обратно между больницей и домом, пряча какие-то вещи.

Затем прибежал скульптор Леонид. Его локоны растрепались, и на нем не было лица.

— Вы не представляете себе, что произошло, — говорил он сбивчиво и плаксиво, еще не отдышавшись от бега. — Они уволокли мою Венеру и купидонов от грота, чтобы переплавить их на копья[14]. Они сказали: «Ты, сопляк, вытри сопли! Мне подарили тебе свободу! Нам нужны копья, чтобы защищать свободу, а что толку в твоих статуях? Да еще изображающих римских божеств! Помни, что римляне — наши враги, ишь, надумал их статуями ублажать!» А эти статуи — мое детище, они для меня как живые люди. Да, как живые!

Когда Леонид говорил это, голос его дрожал, и его выбритый подбородок тоже дрожал. Я как-то никогда раньше не видел, как плачут мужчины, а Леонид еле сдерживал слезы.

— Это Венеру и купидонов уволокли! О боги! Какие разбойники! — всплеснула руками Фульвия. — А губа-то дрожит! Да ты сядь, садись, — взяв за рукав туники, усадила она Леонида на ложе.

Тот сел и продолжал вперемежку со всхлипываниями:

— Они сказали мне: «Что ты хнычешь? Ты молодой, можешь драться. Убей своего хозяина, и присоединяйся к нам!» А я не могу убивать людей! В детстве надо мной мальчишки смеялись, что я не мог задушить кошки! Ну не могу я видеть крови. И хозяина я не хочу убивать. Он сделал мне много хорошего. Он меня любил.

При этих словах гостя у меня в памяти как живая всплыла его изукрашенная спина, которую Никандр обрабатывал во время нашего визита, и меня невольно передернуло, как передергивает от любой фальши. Я тогда был слишком молод, что вникнуть в смысл пословицы «кого люблю, того и бью».

Никандр дал Леониду успокоительных капель. Он накапал их в стакан и сверху долил воды. Рука Леонида так дрожала, что ему долго не удавалось поднести стакан ко рту.

Капли все-таки подействовали, и, несколько успокоившись, Леонид стал обсуждать с Никандром, что делать со своим хозяином. Хозяин Леонида прятался в погребе у соседей, потому что в его собственном доме хозяйничали рабы Спартака. Все в округе знали, что Никандр — раб, поэтому Леонид думал, что его хозяину будет безопасней прятаться в доме у Никандра. Подумав с минуту, тот согласился его принять, и злосчастный скульптор отправился за своим хозяином. Вскоре они оба появились на пороге. Хозяина Леонида звали Квинт Лентул. Это был высокий грузный мужчины с одутловатыми щеками и убитым выражением лица — как-то даже не приходило в голову, что прежде он был кутилой и гулякой. Фульвия провела Квинта Лентула в ту же комнату, выходившую окнами лишь во внутренний дворик, где прятался хозяин.

А Леонид побежал доставать парики обоим хозяевам — своему и Никандра.

Дальше последовал совсем неожиданный визит, ибо к нам в дверь постучался Аристид. Он был в изодранной одежде, и голова его была посыпана пеплом.

— О, отец, прости меня, как я мог допустить это! О горе мне, как я виноват! Что же теперь делать, о боги! — вопил он, ударяя себя в грудь, когда вломился в комнату, где Никандр растирал в ступке сухую траву для лекарственной настойки.

— Возьми, переложи во флягу и налей вина из большой амфоры до половины фляги, — отдал мне ступку Никандр, завидев гостя.

Я взял ступку, но, завороженной необычной сценой, не спешил выполнить приказ, а стоял как вкопанный и наблюдал.

— В чем дело? — спросил Никандр, поворачиваясь к гостю лицом.

Бывший учитель греческого языка, видимо, вошел в роль и в той же нарочито театральной манере продолжал рвать себе волосы, изображая великую скорбь:

— О, отец хотел всего лишь меня по-отечески научить уму-разуму, и разве не пристало отцу пройтись плеткой по спине сына, когда тот делает глупости? Как мог я обижаться на такую мелочь! О, горе мне, горе!

По недоумению на лице Никандра я догадался, что он так же не понимает происходящего, как и я.

— Ближе к делу, а то у меня много работы, что случилось? Тебе нужны успокоительные капли? — оборвал наконец Никандр причитания Аристида и взял новую ступку с сушеной травой, показывая тем самым, что у него много своих дел.

Аристид в конце концов совладел со слезами и выдавил из себя вымученное:

— Рабы отдали мне ларец с документами Максима Тулиана. Они сказали: «Ты грамотный, может, вычитаешь какие полезные нам сведения». Вот, читай.

Он вынул из-за пазухи свиток и протянул Никандру. Тот взял его, развернул и прочел вслух:

Я, римский патриций Максим Тулиан, приказываю после моей смерти отпустить на свободу моего раба Аристида и сделать его наследником всего моего имущества.

Подпись Максима Тулиана и подписи свидетелей: Квинта Сервия, Гая Луцилия и Тиберия Балбуса.

На какое-то мгновение в комнате установилась гробовая тишина. Затем Никандр вернул Аристиду свиток со словами:

— Спрячь подальше. Если рабы узнают об этой бумаге, они могут тебя убить.

Аристид спешно засунул свиток за пазуху:

— Знаю. Рабы выбрали меня своим предводителем, Спартак предложил мне быть его секретарем — у него мало грамотных рабов, а я не хочу быть с ними…

На его глазах выступили слезы. Возможно, они были искренними. Его раскаяние можно было понять. Единственный сын Максима Тулиана утонул, других родственников у него не было, а педагог, видимо, как-то ассоциировался с сыном, тем более что сын был привязан к Аристиду душой. К тому же он был молод, красив… И вот, выходит, он мог сам стать хозяином виллы и носить патрицианское имя. Вместо этого он подговорил своих собственных рабов эту виллу разграбить. И был замешан в преступлении сам — теперь ему казнь грозила как со стороны римлян, так и со стороны Спартака…

— А что стало с Максимом Тулианом? — спросил наконец Никандр, отставляя ступку с травой в сторону. Он знал истину, но не хотел меня выдавать.

— Его выбросили из окна, — ответил Аристид и вздохнул.

— А ты принимал в этом участие?

— Сам не принимал, но я был с ними.

И тогда Никандр задал сакраментальный вопрос:

— А видел кто-нибудь из свободных римлян тебя вместе с ними?

Вопрос был сакраментальный, поскольку свидетелем был я.

Но Аристид отрицательно мотнул головой:

— Нет.

Видимо, в своем тогдашнем возбуждении он меня не заметил или запамятовал, что видел. В этот момент кто-то дернул меня за тунику. Я обернулся и увидел Фульвию. Она вошла так тихо, что я, видимо, этого не заметил. Фульвия сказала мне строго:

— Что же ты стоишь со ступкой? Тебе же было приказано ее отнести.

И я отправился за ней на кухню. Там она меня урезонила:

— Никому не говори, что ты видел смерть Максима Тулиана. Ты свидетель. Видишь ли, в некоторых ситуациях свидетелей убирают…

И мне вдруг стало страшно. Я ведь раньше никогда не думал, что я свидетель. К тому же я был не один — там была толпа рабов.

— А толпа рабов, они тоже — свидетели? — спросил я.

— Нет, — мотнула головой Фульвия. — Они соучастники. Есть такой закон, что если хозяина убьют в доме, то казнят всех рабов, которые в тот момент в доме были. Если соучастники донесут, то их же и казнят. Они не донесут. А тебя Аристид может бояться.

Я просидел с ней в кухне, помогая ей резать капусту, так что не слышал дальнейшей беседы Никандра с Аристидом. Никандр окликнул меня лишь в конце, приказав мне принести два флакона успокоительных капель. Когда я их принес, Никандр немедленно отмерил нужное число капель в стакан, долил туда воды и подал Аристиду. Тот выпил залпом, и оба отправились в комнату, где скрывался хозяин вместе с Квинтом Лентулом. Через некоторое время они оттуда вышли оба, Никандр проводил Аристида до дверей и отправился в больницу.

Только он ушел, как на пороге появился Леонид. Он принес для хозяев парики и накладные бороды. Мы с Фульвией отправились их смотреть. Парики сидели хорошо на обоих, а вот накладные бороды имели явно театральный вид: было видно, что они не свои.

— Господин, с такой бородой тебе нельзя выходить на улицу, кто-нибудь дернет, и она отвалится. Нужно подождать, пока подрастет своя щетина, — сказала Фульвия, подумав с минуту.