Эдмон Лепеллетье - Шпион императора Страница 5

Он был уверен в Марии Луизе, хорошо зная власть, приобретенную им над нею, знал, что та, которую он держал – и крепко держал – в своих любовных объятиях, не так-то легко вырвется из них. Действительно, хотя объятия слишком сильно напоминали тиски хищной птицы, голубка не желала менять свое гнездо.

Беспокойство Нейпперга было связано с австрийским двором, оно шло от королей и от дипломатов.

Возвращение Наполеона сильно меняло суть дела. Он уже не был побежденным при Фонтенбло, предводителем, преданным своими приближенными, монархом, вынужденным к отречению, против которого восстало общественное мнение, сосланным – на незначительный остров – с прерогативами монарха. Он торжественно шествовал через всю францию не как авантюрист, идущий на авось во главе небольшой группы храбрых партизан, а как бесспорный властелин, встречаемый общим поклонением и восторгом при возвращении в свои владения после кратковременной заграничной кампании.

Это вторичное завоевание симпатий Франции, исчезновение монархии Бурбонов, единодушное и добровольное отступничество маршалов, Ней, присягнувший в верности Людовику XVIII, энтузиазм черни и постоянство войска, осыпанного милостями того, кто так часто вел его к победе, все это в совокупности – и реальные факты, и моральная сторона – могло свободно изменить настроение монархов и смягчить отношение австрийского императора к Наполеону.

Франц Иосиф делал вид, будто игнорирует тот факт, что его дочь была императрицей, и не соглашался давать ей другой титул, как эрцгерцогини. Ее брак с Наполеоном он считал вполне и окончательно расторгнутым, так как он согласился на него скрепя сердце и лишь при том условии, чтобы ее супруг был императором, прочно сидящим на своем троне и всегда одерживающим победы. Но с того дня, как трон был потерян им, как ряд неудач превратил императора в простого смертного, повелителя лишь острова Эльба, брачный контракт, с точки зрения австрийского императора, был бесповоротно уничтожен.

Но если властитель острова Эльба превратится снова в императора, если трон, покинутый Людовиком XVIII, будет снова занят Наполеоном, если победа снова превратит пленника Фонтенбло в центр Европы и в короля из королей – что весьма возможно при наличии такой неустрашимой армии, наводящей ужас на всю Европу, и при таких маршалах, как Ней, Сульт, Даву и Лефевр, – то, как знать, не войдет ли снова в свою законную силу этот временно расторгнутый брак? Раз Наполеон все еще продолжал считаться императором, то не должна ли и Мария Луиза считаться императрицей?

Таким образом все опасения Нейпперга нашли логическое обоснование, а непостоянство и малодушие австрийского императора давали ему повод к всевозможным предположениям.

Согласится ли коалиция, жаждущая мира, взяться снова за оружие с единственной целью победить Наполеона и восстановить трон Людовика XVIII, не сумевшего сохранить его?

Нейпперг не заблуждался относительно того, как близок был от Станислава трон Франции, которым так властно распорядился император Александр. Одно время он склонялся к идее об отречении Наполеона и о назначении регентства Марии Луизы от имени Наполеона II. Император австрийский тоже соглашался на это. Его внук при таких условиях вступил бы в свои права по истечении многих лет, а до совершеннолетия внука он успел бы извлечь массу вы год для австрийского царствующего дома, что дало бы возможность Габсбургскому дому закончить с блеском свое двухвековое соперничество с Францией, уничтожить плоды деятельности Ришелье и Людовика XIV и отомстить за унизительный брак с Наполеоном.

Единственным тормозом этого плана, приглянувшегося всей Европе, являлась высочайшая воля русского царя, и в данном случае Нейпперг снова явился фатальной личностью, гибельным противником Наполеона.

До совещания с императором Александром он явился к Марии Луизе.

Она сильно пополнела с того времени, как стала жить жизнью частного лица, поскольку обладала завидным аппетитом. Спокойствие, правильная жизнь, отсутствие забот об этикете, приятная и привольная жизнь королевы без трона – все это способствовало ее ожирению. Не проходило дня, чтобы она не порадовалась своему благополучию, тем более что одно сознание того, что она навсегда разлучена с Наполеоном, наполняло ее блаженством. Она испытывала чувство птицы, вырвавшейся из цепких кошачьих когтей, путешественника, выбравшегося из леса, переполненного ядовитыми гадами и хищными животными, бессрочно осужденного каторжника, которому вдруг объявили неожиданное освобождение.

Каково было бы Наполеону, если бы он знал истинные чувства своей супруги!

После этого, спрашивается, стоит ли быть великим человеком, ненавидимым, осужденным, выданным, оклеветанным, но внутренне несокрушимым; изощряться в том, чтобы выказать военный гений, равный гению Ганнибала, Александра Македонского, Цезаря; быть таким же великим организатором, как Карл Великий, папа Григорий, Людовик Святой, Людовик XI, Ришелье и Кромвель; быть таким выдающимся светилом в политике и дипломатии, как Мазарини, Меттерних и Талейран; иметь стиль и красноречие, равные Тациту, Боссюэ и Монтескье, а вместе с тем добродетели и качества отца, супруга и любовника, не считая власти славы и бессмертия в перспективе? Стоит ли обладать всем этим и в результате прийти к тому, чтобы быть покинутым ради пожилого любовника с повязкой на глазу и кем же? – пассивной и массивной женщиной с душой трактирной служанки под осыпанным бриллиантами нарядом эрцгерцогини?

А все это случилось как раз с Наполеоном.

В его судьбе вообще все необычайно и чудесно, все, кроме его увлечений. Он бывал обманут, как последний сапожник. В Милане, куда он вступил с огромным торжеством, где он был крайне обаятелен и великолепен, – он был нагло обманут истомленной потаскушкой Жозефиной, к которой и историки, и анекдотисты выказали какую-то удивительную нежность и бережливость. Правда, она была очень наказана, и грустная история ее развода и изгнания из Мальмезона во многом делают ее подкупающе симпатичной. Но не следует забывать, что она полюбила своего мужа, который буквально обожал ее, лишь с того времени, когда стала слишком стара, чтобы иметь любовников. Наполеон попользовался лишь объедками от красавца Шарля. Но тот, кто читал страстные письма двадцативосьмилетнего героя, властно и победоносно попиравшего почву Италии, тот, кто знает о том тоскливом отвращении, с которым эта креолка покидала своего возлюбленного для того, чтобы перейти в объятия своего прославленного слепца-супруга, тот никогда не оправдает Жозефины, как не оправдает и Марии Луизы. Обе они заставили бедного Наполеона жестоко страдать. Мария Луиза выказала более низости, сойдясь с врагом Франции, а Жозефина – более виновности; она не была эрцгерцогиней, Наполеон же был молод, обаятелен и страстен. Эти две самки заслуживают презрения всех последующих поколений наравне с гнусным Хадсоном Лоу, своими притеснениями окончательно доконавшим Наполеона на острове Снятой Елены. Весьма возможно, что они терзали свою великую жертву сильнее, чем английский надсмотрщик.

Нейпперг без всякой подготовки объявил Марии Луизе о бегстве ее супруга из места ссылки.

– Вам известна новость? – развязно спросил он. – Наполеон бежал с острова Эльба.

Занимавшаяся в это время своим туалетом Мария Луиза подскочила от ужаса и, отстранив рукой камеристку, одевавшую ее, спросила полузадушенным шепотом:

– Он явится сюда?

Нейпперг победоносно улыбнулся и, фамильярно нагнувшись к ней, словно собираясь поцеловать, шепнул:

– Да нет же, толстенькая дурочка! Если бы он явился сюда, то его посадили бы в тюрьму с кандалами на руках и на ногах. Он направляется в Париж.

– В Париж? А как же король Людовик?

– Этот тяжелодум не в силах противостоять Наполеону. К тому же сведения вполне точны. Вашему мужу все сдается, все покоряется. Завтра он будет ночевать в Тюильри, если его еще нет там сегодня.

– О, Боже мой! Так посоветуйте, что мне делать?

– Ничего! Ждать!

Мария Луиза подумала и сказала с энергией, которую ей придавала ее врожденная настойчивость:

– Ну, пусть он себе ночует в Тюильри, если ему это нравится, что же касается меня, то я не тронусь отсюда. Меня не могут заставить вернуться в Париж. Я нахожусь под сильным покровительством. Я охраняю своего сына.

– О, на этот счет не беспокойтесь. Великие мира сего так же желают вашего присутствия здесь, как и я сам. Они и пальцем не пошевельнут, чтобы уладить ваш отъезд отсюда. Напротив… Одно только могло бы изменить ход событий: это ваше личное желание – перед которым я должен был бы преклониться, – желание быть вместе с супругом.

– Я не могу. Ведь вы прекрасно знаете это!

Нейпперг сделал вид, что не понимает, и произнес:

– Да, конечно, вы не можете. Это само собой разумеется. Ваш батюшка-император никогда не отпустит вас, монархи же, понимая громадное значение в интересах мира сохранить вас с сыном в чудесной Вене, сделают все, от них зависящее, чтобы предотвратить этот отъезд, который очень сильно походил бы на бегство.