Слав Караславов - Низверженное величие Страница 5

Сказав это, Развигоров полностью раскрыл свое желание занять более значительное место в окружении малолетнего царя. Он знал, что царица не глупа и все поймет, но он не хотел более скрывать свои намерения. Наступило, по его мнению, самое подходящее время сказать ей это… Время, когда она оказалась во власти сомнений и подозрений. Высказав столь сокровенные мысли, Константин Развигоров стал с нетерпением ждать ответа. Он знал привычки Ее царского величества и потому постарался подавить свое волнение. Под маской безразличия он скрывал биение расходившегося сердца, сопровождавшееся обычно таким изменением голоса, будто говорил юноша. Если он заговорит сейчас, голос выдаст его. Царица не вполне уразумела смысл сказанного, по-своему истолковав решимость Развигорова, — как выражение позиции ее верного защитника.

Во время нерегулярных посещений дворца в качестве семейного финансового советника Развигоров не раз оказывался на краю пропасти, особенно в тот раз, когда позволил себе объяснить члену царской семьи истинные задачи Севова. Тогда Развигоров заключил союз с Евдокией. Севов, занимавшийся какими-то ее делами, вдруг получил резкое указание больше не показываться Евдокии на глаза. Все, что он заработал до сих пор, будет, мол, ему передано, но через другого человека. Причина неожиданной ненависти княгини была не известна никому, кроме Константина Развигорова, и он не упустил случая уведомить царя о тайных доходах Севова, которые, как говорилось, поступали через немецкое посольство. Царь как-то равнодушно выслушал все, не проявив желания узнать подробности, но и не остановив его. Развигоров почувствовал, что больше не следует касаться этой темы. Через несколько дней он узнал от княгини Евдокии, что на ее предупреждение царь среагировал вполне определенно: прямо сказал ей, что это не ее забота и что ей не следует вмешиваться в царские дела. Развигоров понял, что совершил ошибку.

В последующие дни он был в напряжении. При каждом приглашении во дворец готовился дать объяснения. Они были дипломатично изворотливы: мол, поступил так из добрых чувств и глубокого уважения к Его царскому величеству, ибо верный подданный не должен молчать о вещах, касающихся короны… И если ошибся, то глубоко обо всем сожалеет и извиняется, что сообщил царю неприятное известие. Эта основная идея его защиты непрестанно обогащалась цветистыми словесами, но по сути почти не изменялась… Хуже было, что царь вообще не вернулся к разговору, словно его и не было. Якобы короткая (в этом случае) память монарха пугала Развигорова, который знал, что Его величество не относится к числу людей с плохой памятью. Развигоров боялся, что за молчанием скрывается что-то другое, что неблагоприятно скажется на его присутствии во дворце. И он не обманулся.

Севова стали приглашать во дворец все чаще, а его — все реже, только по каким-либо сильно запутанным финансовым вопросам. А раньше не было дня, чтобы не нуждались в его советах. Особенно часто приглашали его после падения «Демократического сговора»[2] и прихода к власти «Народного блока»[3]. Это совпало с мировым кризисом, охватившим крупные державы. Кризис отразился и на делах Болгарии. Тогда было много толков о гешефтах «сговористов» с покупкой и продажей столичного трамвая и скотобоен — это принесло им около восьмидесяти миллионов левов. Каждый спешил воровать, пока был у власти. Новый министр финансов поставил вопрос о прежних займах. Особенно о займе на беженцев. Сумма была огромная — два миллиарда двести миллионов, но, когда потребовали отчет, стало ясно, что на беженцев израсходовано не более семисот миллионов, остальные деньги были пущены на строительство железнодорожных линий. Когда царь понял, что министр поставит эти вопросы при утверждении следующего бюджета, он обратился к Развигорову за советом.

Получение международных займов беспокоило царя, как и вопросы устойчивости той или другой валюты. Неконкурентоспособность сельского хозяйства вела к тому, что болгарский рынок постепенно все больше ориентировался на Германию, и это побуждало монарха искать знающих людей. Ему нужна была валюта сильных держав, в то время как немецкие коммерсанты предпочитали обмен товара на товар, и потому царя заботила финансовая стабильность государства. По сути, в этих тревогах не было ничего нового для Его величества. Уже после войн, которые перевернули мир, и, разумеется, болгарскую экономику, он старался быть в курсе дела, чтобы избежать неприятных сюрпризов. Царю казалось, что хаос в хозяйственной жизни страны, продолжавшийся с двадцать девятого по тридцать второй год, мог бы быть менее ощутимым, если бы он сам чаще занимался экономическими делами царства. В то время происходили известные смехотворные события в кредитном законодательстве: кредиторы требовали защиты от должников, которые обнаружили уязвимое место в законе и упорно настаивали на отсрочках. В большинстве случаев они выходили победителями; плохо было то, что закон не предусматривал определенных сроков выплаты долгов.

В этих делах мало кто хорошо разбирался. Одним из знатоков был Константин Развигоров, человек с двумя высшими образованиями — юридическим и финансовым. Он прекрасно видел истинное положение дел и поспешил (как должник) использовать несовершенство закона. Огромная сумма, которую он взял взаймы, чтобы вложить вместе с другими акционерами в чулочную фабрику братьев Х., вдруг была опротестована кредитором. В первое мгновение Константин Развигоров был ошарашен, сбит с толку, но вскоре обрел почву под ногами, решив использовать лазейку в законе. По сути, он был первым, кто, образно говоря, открыл потайную дверцу — неожиданный выход для должников из трудного положения.

И вдруг то святое доверие, которое годами укреплялось в болгарах, рухнуло навсегда. В этом виноваты были банки, находившиеся в сильной иностранной зависимости. Вмешательство соответствующих финансовых служб, наблюдающих за их операциями, бросило тревожную тень даже на дворец. Во многих случаях кредиты были прекращены. Так как имелось в виду, что они нужны для закупки оружия и перевооружения армии, нельзя было не уведомить об этом царя. И тогда он впервые почувствовал потребность в действительном знатоке и правовой, и финансовой стороны проблем, столь неожиданно обрушившихся на царство.

Константин Развигоров не мог забыть свое первое приглашение во дворец. За ним пришел начальник царской канцелярии. Было второе ноября, без десяти десять, когда Развигоров поднялся по дворцовым ступеням. От этой встречи в нем сохранился образ царя и осталось странное ощущение его лисьей хитрости. Тогда он решил быть откровенным, не желая выглядеть ловким канатоходцем, и поэтому на следующей встрече сделал несколько предложений: во-первых, как можно скорее создать комиссию при министерстве финансов, которая разработает поправки к закону о кредитовании; во-вторых, надо ограничить ввоз и установить контроль за покупкой и продажей иностранной валюты. Другие предложения были сложнее, и потребовалось немалое время объяснить их суть Его величеству и склонить его к первому шагу по пути стабилизации. Во всемирном кризисе это была капля в море, но ее хватило, чтобы завоевать доверие Его величества. Во время следующего посещения царь дал ему проекты бюджетов на тридцать второй и тридцать третий годы. К ним была присовокуплена и речь министра финансов, который попытался представить картину финансового положения, указав на большие и маленькие ошибки неверной финансовой политики в предшествующие десять лет. Развигоров хотел быть беспристрастным, и в этот раз не мог не возразить. Он не мог отказаться от выгод, которые давали заем на беженцев и другие займы, плохо было лишь то, что собранные средства не употребили по назначению. И министры, и банкиры, и предприниматели грабили по крупному счету.

Развигоров не хотел входить в подробности, опасаясь задеть своего друга Бурова, бороться с которым было опасно. Он предпочел подчеркнуть, что Болгария жила не по средствам. Предшествующие хищения в соединении с кризисом, падение английского фунта, изменение конъюнктуры цен на зерно, истощение народного хозяйства принесут еще свои горькие плоды. Экспорт страны сведен к нулю. Платежный баланс находился в плачевном состоянии, товарный кредит был ничтожен. Свое слово сказало также бремя долгов и репараций. Развигоров не спал две ночи подряд. Его проект приняли. Он предложил проверить платежный баланс, проверить, как составляются сметы и проводится обмен валют. Оказалось, что эти проверки ранее не осуществлялись. Развигоров лично контролировал всю работу, и его замечания без каких-либо поправок были внесены в речь министра финансов. На первый взгляд все делалось правильно, по двум графам: «Доходы от обмена валют» и «Расходы от обмена валют». В графе «Доходы» был отдельный параграф для поступлений от займов, однако отсутствовали пояснения по трем главным путям валютных поступлений, а без этого нельзя было увидеть, что те поступления, которые были не нашими, а иностранными, не следовало ни подытоживать, ни расходовать. В результате получалось, что за счет ничтожного валютного притока от нынешнего экспорта приходилось покрывать текущие потребности и оплачивать нынешний импорт плюс долги за прошлый импорт в размерах, не отвечающих действительным доходам. По этому пути страна двигалась к полному краху, к растрате кредита от иностранных банков: из почти трех миллиардов осталось менее девятисот миллионов.