Алексей Павлов - Иван Украинский Страница 5

Обычно праздничное зрелище — скачки лошадей и рубка лозы — устраивалось в станице до начала сенокоса, накануне или после Пасхи, когда в поле заканчивался сев яровых, овса, подсолнечника, кукурузы, бахчевых и овощей, а трава еще не подоспела к уборке и прополка всходов только начиналась. Таким событием отмечались нередко и зажинки — окончание всех поздних полевых работ в пору золотой осени.

В повседневном труде миновала зима, за ней последовали горячие весенние заботы. И не заметил Иван, как пробежало несколько месяцев, отделявших его от январской поездки в железнодорожный поселок. Однажды Дейкин ему напомнил:

— А ты, Иван, готовься к скачке и рубке. Я свое слово сдержу.

Через несколько дней хозяин завел батрака в конюшню и, показав на трех лоснящихся молодых коней, стоявших в станках, сказал:

— Выбирай, какой нравится. Начнешь с ежедневной выводки, потом станешь объезжать.

Ивану более всего приглянулся вороной четырехлеток, терских кровей. Он и раньше наблюдал, как тот, занузданный конюхом, лихо вытанцовывал во дворе на прогулках, косил своим искрометным глазом.

— Вот этого, — указал Иван на тонконогого рысака.

Отныне дел прибавилось еще больше. Иван рано утром, днем и вечером наведывался в конюшню, с рук кормил овсом вороного, приучая его к себе, надевал на него уздечку, по полчаса выхаживал с конем по обширному кругу. Потом стал подседлывать, объезжать верхом, а за две недели до скачек занялся и тренировкой со старой саблей, врученной ему хозяином. Дейкин загорелся желанием, чтобы Иван как можно лучше подготовился к состязаниям и утер нос всем джигитам станицы во имя чести дейкинского дома. Оттого в последние дни освободил Ивана от всех других работ.

— Не подкачай, — наставлял он подопечного. — Покажи, что ты не хуже любого казака.

Утром на станичную площадь спешило много людей — мужчин, женщин, подростков. В суконных шароварах на очкурах, в заправленных в них расшитых рубахах и легких бешметах следовали молодые казаки, заломив на головах кубанки с разноцветным верхом. А молодайки принарядились в яркие кофты из шелковых и шерстяных тканей, с бусами, шнурками, тесьмой и стеклярусом на груди, в сборчатые удлиненные юбки с замысловатыми прошивками. Большинство из них надели на себя самые красивые платки всех цветов и оттенков. Менее броско было одеяние пожилых и старых станичников, детвора же в основном высыпала на площадь, кто в чем ходил и в будние дни.

В центре площади, занимавшей равновеликий квадрат примерно 150x150 саженей, возвышалась деревянная трибуна для атамана и судей, сбочь трибуны отводилось место для всадников с лошадьми. Отсюда им предстояло выезжать на дистанцию и снова возвращаться сюда после скачек. Тут же рядом лежал целый ворох лозы, приготовленный для расстановки на линии рубки после первой части состязаний.

Атаман Фастовец и его окружение наблюдали за приготовлениями из окон и с веранды станичного правления. Когда возле трибуны собралось около двух десятков всадников, атаман сказал:

— Пора. Будем начинать.

В числе конников находился и Иван Украинский. Хозяин приодел его в казачью форму — черкеску с газырями, темно — синие шаровары с красным кантом, барашковую кубанку с витым перекрестием по ее верху.

Последние указания судьям, горнисту, линейным… И вот уже ухо к уху, круп к крупу выстраиваются кони на старте, они нетерпеливо крутятся на месте, нарушают строй, предчувствуя, что им предстоит выложиться до предела на скорость бега. Наконец, относительное равнение было достигнуто и судья на старте, отмахнув флажком, зычным голосом, перекрывающим людской гомон, крикнул:

— Пошел!

И вся кавалькада ринулась вперед. Точно никто уже не подсчитывал, какое расстояние требовалось пройти. Нужно было проскакать по всему крайнему обводу площади, то есть весь квадрат, а это составляло в общей сложности побольше версты. Иван Украинский со своим вороным дейкинским рысаком находился ближе к внешней стороне круга и, естественно, ему доставалось расстояние хоть на малую часть, но все же больше, чем многим остальным всадникам, шедшим по внутреннему обводу. Крепко держа повод в руке, склонившись к гриве коня, Иван выжимал из него всю скорость, на какую он был способен. Поначалу вперед его вырвалось пять — шесть казаков. Но со средины дистанции он шел уже четвертым, а к концу ее, на финише Иван расслышал в гулком конном топоте отрывистый громкий голос судьи, поданный им для своего помощника:

— Третьим конь Дейкина!

Помощник тут же зафиксировал сообщение судьи в свою книгу. Первое место занял сын Мясоеда на своей кобылице Светелке, донской породы, а второе досталось казаку из зажиточной семьи Абраму Хломаку, скакавшему на своем трехлетнем жеребчике Руслане.

Четвертое и пятое, а тем более другие места мало кого интересовали. Призовых было только три. И отсюда весь разговор в основном сосредоточился на победителях. В многолюдной праздничной толпе, сбившейся поближе к финишу, казаки и иногородние перемешались между собой. Но и в этой сутолоке все‑таки угадывались островки с преобладанием тех или иных сословных групп зрителей. После официального объявления результатов скачек, один из иногородних, статный молодой мужчина в белой косоворотке и модном картузе, сказал рядом стоящим с ним станичникам:

— Знай наших! Батрак Украинский и на чужом коне показал свое отменное мастерство.

Спустя некоторое время площадь огласил сигнал горна. Начиналось второе отделение состязаний — рубка лозы. Линейные расставили зеленые прутья в форме шахматнодиагонального коридора общей длиной сто саженей. В центре находилась трибуна, с которой хорошо обозревался ход состязаний. Требовалось на полном карьере в считанные мгновения срубить каждую из лозинок, правильно держаться в седле, четко управлять конем. Участники состязания продемонстрировали отличную сноровку. Все они успешно справились с заданием. Линейные упарились, без конца меняя прутья. Судейская коллегия даже затруднилась определить, кому же отдать лавры первенства. А потому атаман принял решение: деньги, выделенные на приобретение памятных подарков для призеров за рубку лозы, повернуть на покупку горилки и угостить ею всех участников состязания.

— Пусть хлопцы погуляют единым коштом, — так была объявлена его воля.

Иван в застолье не принимал участия. Ему и за скачки никакого приза не досталось. Своенравный и спесивый атаман заявил его хозяину Дейкину:

— Хватит с него и той милости, что я позволил из уважения к тебе показать публике твою добрую коняку. У него не может быть иного места, кроме босяцкого.

Украинский предвидел такой исход, потому нисколько не удивился. Ему всего дороже было уважение сотен людей, горячо аплодировавших батраку по окончании скачек, и сознание того, что он — не последний человек в станице, слава богу не лыком шит, не какой‑нибудь неумеха.

Украинские жили теперь в Хохлятчине — на окраине Тихорецкой, там, где построили свою хатку и их молодые — Надежда и Василий Букины. У отца с матерью и двух братьев теперь тоже имелась своя хатенка, ее они купили у одного из обедневших казаков, выехавшего из станицы. Жилье это было неказистое, но его привели в порядок, подремонтировали, побелили, положили новую камышовую крышу. Участочек небольшой при хате имелся, что на будущее создавало облегчение с овощами, фруктами. Близость к Букиным тоже много значила. Родственники частенько собирались вместе, говорили о всякой всячине. Природа наделила Украинских прекрасными голосами, запоют бывало они песню — и рвется она аж до самого неба, дружная и согласная.

Предпочтение отдавалось русским и украинским народным песням: «Когда я на почте служил ямщиком», «Священный Байкал», «Реве та стогне Днипр широкий», «Су- сидко», «Мисяцу ясный», «Ой, хмелю, мий хмелю». Большой мастерицей петь слыла Надя Букина. Она‑то и вела в семейном хоре самые высокие партии.

— Тебе бы, сестра, на сцене выступать, — сказал ей как‑то Иван — старший. — Да только туда нет батрачкам дороги.

Любили в семье стихи великого украинского поэта Тараса Шевченко. Объемистый томик его стихов в крепком, затертом переплете по просьбе домашних обычно брал в руки старший брат, открывал его уже на известной странице и начинал чтение своим звучным и сильным голосом с «Катерины», «Думок», «Гайдамаков» и заканчивал «Заповитом»:

Як умру, то поховайте

Мене на могилi

Серед степу широкого

На Вкраiнi Милiй.

………………………………………….

Поховайте та вставайте

Кайдани порвiте

I вражою злою кровiю

Волю окропiе.

Внимательно вслушиваясь в шевченковские слова, глава семьи Митрофан Украинский нередко произносил:

— Добрые вирши сочинял Тарас, дуже добрые.

Вокруг некоторых мыслей автора возникала полемика, иногда даже высказывалось несогласие, делались свои выводы.