Алексей Бакулин - Скрытые долины Страница 5

Ньюкантри стоял, расставив короткие кривые ножки, засунув руки в карманы брюк, пузом вперёд, бородой вперёд, и глядел на нас испытующе сквозь чёрные маленькие очки, сильно напоминающие старорежимное пенсне.

— Так, — сказал он. — Только двое. На улице никого? Хвоста не привели?

— Здравствуйте, Олег Васильевич! — сказал я укоризненно.

— Ах!.. — тихо воскликнул он, взмахом рук изобразив раскаяние. — Серёженька! Прости! Здравствуй, дорогой!

И он надвинулся на меня, раскрыв объятия, ухватил меня за плечи, и я увидел, как из зарослей рыжей, всклокоченной бороды вытянулись для поцелуя тонкие, мокрые губы. Я невольно отшатнулся.

— Не хочешь целоваться, хе-хе!.. — добродушно рассмеялся он. — Не правильно это. В древности всегда целовались. И у православных тоже, — а они-то понимают!.. С поцелуем передаётся положительная энергия. Кстати, почему влюблённые целуются, знаешь? Это подсознательная самозащита организма от тёмных сил, от сглаза соперников, от порчи!.. И ещё: при поцелуе положительная энергия небесной любви гасит отрицательную энергию чёрного секса!.. Слыхал про такое? Ладно, не хочешь целоваться, давай поручкаемся!

Я пожал его мясистую горячую ладонь.

— Господа! — сказал Пирогов. — Это всё хорошо, конечно: долгие приветствия и поучительные лекции, но задерживаться не стоит. Машина ждёт, автобус отходит через полтора часа.

— Автобус? — удивился Ньюкантри.

— Да, автобус до Стрельцова.

Новосёлов был неприятно поражён:

— Это что: двое суток трястись в автобусе? Братцы, вы каким местом думали?.. Не-ет! Не-ет! В вагончике, пожалуйста, в купейном, с постельным бельишечком, с чайком, с приятной соседочкой…

— Это всё хорошо, Олег, — поморщился Воробьёв, — купе, комфорт и всё такое, — но вообще-то мы решили, что автобусом будет безопаснее. На вокзале наверняка следят, а этот автобусный рейс всего лишь месяц как открыт. О нём ещё никто не знает. И он не от автовокзала отходит, а от памятника Ленину на Московском проспекте, — там точно слежки нет.

— Ух… — покорно вздохнул Ньюкантри. — Ну, конечно… Конспирация и ещё раз конспирация… А может быть так: отъедем от Питера на автобусе, а потом пересядем на поезд?..

— Не дури, Олег! Не до жиру — быть бы живу! Хватай чемоданы и вперёд! Время работает против нас!

Мы сели на женоподобную пироговскую Тойоту и поехали на Московский проспект.

Автобус отходил в пять вечера. Мы с Олегом заняли места где-то над правым задним колесом, и Ньюкантри долго и громко негодовал по такому случаю. Однако, усевшись как следует и оглядев соседей, он тотчас успокоился: за нами сидели две ярко разукрашенные дамы, возраста, если можно так сказать, предбальзаковского; с первого взгляда было ясно, — эти нашенские, стрельцовские, — учительницы, наверное, истории и литературы, а в Питер приезжали на курсы повышения квалификации. Обе рассеянно читали одинаковые номера «Космополитена» и время от времени кратко и едко обсуждали прочитанное, выразительно топорща пальцы и растягивая губы. Нькантри просунул бородатую свою мордочку между спинками кресел и начал соблазнять дам свежим номером «Сумрака». Увидев перед собой рыжую пиратскую бороду и чёрные очки, дамы поначалу опешили, но быстро оправились и завели с Ньюкантри благосклонную беседу, а я отвернулся к окну.

Поистине странным местом с давних пор виделась мне эта площадь у Московского проспекта! Почему-то я никогда не мог запомнить её названия, — хотя, казалось бы, что тут запоминать?.. И это невероятное здание, высящееся за памятником Ленину, — эта цитадель, эта твердыня, этот храм, могучая стена, о которую сокрушаются гнилые восточные ветры, летящие от Онежского озера… Что находилось в этом дворце при советской власти? Райком? Такой огромный? Кажется, и сам Смольный куда меньше его… А что там находится сейчас?.. Кстати, именно в журнале «Сумрак» я вычитал однажды, будто здесь в годы войны ленинградские учёные занимались разработкой некого сверхсекретного оружия — то ли психического, то ли магического действия, — и это самое оружие помогло в конце концов прорвать блокаду… Будто подвалы дома-гиганта намного обширнее самого здания, что из вентиляционных шахт его в тихие ночи доносятся такие жуткие завывания, что редкие прохожие, услышав их, падают в обморок…

О, какой бред!.. Да стояло ли здесь это здание в сороковые годы? Что-то я сомневаюсь… И всё же площадь необычная, площадь, способная навеки прославить такой город, как наш Стрельцов, в Питере же как бы вовсе не существующая, в списки достопримечательностей не внесённая, туристическими шузами не попираемая…

Но этот бронзовый Ленин — этот танцор-виртуоз, исполняющий соло из балета «Апрельские тезисы», широким своим движением задающий площади плавное вращение, так что дома-бастионы срываются с места и скользят лёгкими айсбергами в асфальтовом океане… Эти ряды имперских ёлочек, этот странный сквер с искусственно пригнутыми к земле липами, сквер, в котором никогда не чувствуется дыхание зелени, и все деревья кажутся пластиковыми… Эта вечно ревущая пучина Московского проспекта, могучий поток, пробивающий русло среди серых ампирных плоскогорий сталинской застройки… Всё это несказанно волновало меня, — порою подавляло, порою возвышало… Как злился я, когда на площади забили нелепые фонтаны с музыкой и подсветкой!.. Неряшливые, неуместные, нестройные, крикливые… В первый раз увидев их, я вообразил было, что здесь прорвало водопровод…

Когда мы с Танькой ещё не разошлись, я несколько раз пытался поменять нашу приморскую хрущёвскую нору на апартаменты в одном из бастионов моей любимой площади, — но вотще!.. И Танька меня не поддерживала: говорила, что Московский проспект не пригоден для жизни, — ну, это смотря что считать жизнью!.. В конце концов, я всё-таки поменялся на сталинку, — однако не на Московском, а в Автово, в районе милом, но отнюдь не имперском, — да и с Таней мы к тому времени разбежались.

Не попробовать ли снова?..

Автобус, мучительно пробивая пробку за пробкой, двинул в сторону монумента Победы. Наш пассажирский салон был высоко вознесён над потоком автомобилей, я смотрел сверху вниз, на блестящие спины машин, всем телом ощущал медленно нарастающую скорость, слоновью мощь двигателя, плавное, тяжкое покачивание автобуса-гиганта, и чувствовал, что душа моя рада предстоящему путешествию.

«Не попробовать ли снова?..» — подумал я, имея в виду квартирный обмен, — но мысли, оттолкнувшись от этой темы, стремительно полетели в ином направлении: «Не попробовать ли снова с Танькой?» За прошедшие пять лет такие идеи рождались у меня раз десять, но сейчас обстоятельства благоприятствовали: мы ехали в Стрельцов, а ведь Татьяна после развода жила именно в Стрельцове, а ведь второй муж её год назад скоропостижно умер, а ведь я в этот приезд не буду занят ничем посторонним, и почему бы тогда не заняться вплотную…

— …И если уж говорить о питерских журналистах, — донеслось до меня сквозь пелену мечтаний, — то вот вам, пожалуйста, — мой сосед! Работал когда-то на телевидении — у Шорохова в «Нокауте»…

— Ого!.. — уважительно забормотали с заднего сидения расписные дамы — одна пунцова, другая сиреневая. — У самого Шорохова!.. Я всегда смотрела «Нокаут»! — Я тоже ни одной передачи не пропускала!.. — Шорохов — это мужчина!..

— Сергунчик, покажись, пожалуйста! — попросил Ньюкантри. — Пусть девочки тебя вспомнят.

Я привстал, обернулся, но девочки меня не вспомнили.

— Да я вообще нокаутовских мужичков не различала: все на одно лицо! — возмущённо заявила пунцовая. — Вот Шорохов — это Шорохов, — его не забудешь! Уж Шорохов-то задаст шороху! — хи-хи!.. Он не собирается вернуться на телевидение?..

— А я, кажется, припоминаю вас… — потупясь, прошептала мне сиреневая. — Это вы делали сюжет о кражах в Эрмитаже? Ах, не вы… Значит ошиблась, извините… Я такая тупая… Там же много было всяких лиц…

— Вот видишь, Сергунчик, не помнят тебя! Стоило было работать? А я всегда говорил ему: переходи ко мне в «Сумрак»!

— Ах, «Су-умрак»!.. — запищали дамы, трепеща крылышками. — До сих пор не могу поверить, что говорю с Новосёловым! — Надо же, как повезло! — Не знала, что вы на автобусах ездите! — А вы нам автограф дадите?..

Ньюкантри в автографе не отказал, почирикал с ними ещё полчаса, а потом, капризно заявил:

— Ладно, девочки, — я устал! Думаете, мне удобно так разговаривать, — вывернув спину?.. Если бы вы ещё впереди сидели… Говорил я этому Сергуне: «Купи билет на поезд!..» Нет, — всё деньги экономит… А в поезде-то прилёг бы сейчас, одеяльцем укрылся…

— Но в поезде не было бы нас! — с искательной улыбкой заявила сиреневая дама.

— Зато там спать удобно! — буркнул Ньюкантри, отвернулся и тут же забыл о существовании соседок. — Вот так-то, Сергуня!