Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия Страница 50

Отставной есаул Степан Губарь, положив ладонь на сивую щетину своего затылка, лихо ринулся в пляс, высоко выбрасывая ноги, так что казалось, будто он и не касается вовсе земли, а плывет над нею в буйном, одному ему понятном восторге. У него была отличительная способность — во время залихватского танца, страшно выпучив глаза, водить ими из стороны в сторону, строя при этом самые уморительные гримасы.

В разгар пиршества Матвей Иванович подошел к скромно сидевшим с самого края стола Луке Андреевичу, Дениске Чеботареву и Андрею Якушеву:

— Вы мне надобны. Давайте выйдем отсюда на минуту-другую.

За шатром их обдал тугой терпкий ветерок, пропитанный полынным духом. Здесь, на высоком холме, было жарко и сухо, совсем не так, как в Черкасском городке, где улицы были еще мокрыми от сошедшего разлива, а на придонской стороне к иным домам и до сих пор подступала вода. Запотевший и чуть под хмельком, Платов положил тяжелую руку Якушеву на плечо, мучительно вспоминая его имя. Но память у Матвея Ивановича была отменная, и лоб он морщил недолго.

— Слушай, Андрейка. Насколько помнится, лучший мой наездник Илья Евсеев пытался передать тебе секреты верховой езды. Получилось ли что из этого?

— Получилось, ваше превосходительство. Он мне на многие тонкости конского дела глаза раскрыл.

— А ведомо ли тебе, что Илью Евсеева лихорадка скрутила, а в семь часов вечера скачки и, кроме тебя, никто не может его заменить? В первом десятке придешь, наградой не обойду.

— А сколько казаков скакать будут? — поинтересовался Аникин.

— Две сотни со всех станиц, — ответил Платов.

— Ой ты!

— Вот тебе и «ой ты». Две сотни отборных казаков, один другого краше. Но кто-то же должен вместо Ильи Евсеева честь старого Черкасска отстоять?

— Я постараюсь, — сказал Андрейка, и глаза его упрямо блеснули. — Только одно к тому условие, атаман-батюшка.

— Сказывай, — строговато откликнулся Матвей Иванович.

— Разрешите на вашем Зяблике проскакать.

— На каком таком Зяблике? Моего жеребца Ветерком кличут.

Андрейка смешался, и жаркая волна смущения прилила к щекам. «Нет, — подумал он. — Ни за что нельзя говорить правду о Зяблике. И для Любаши и для меня это очень опасно».

— Виноват, ваше превосходительство, на Ветерке, — поправился он, но в глазах у Платова не померкла подозрительность. — Это оттого, — пробормотал Андрейка, — что я раньше табун пас, а в нем белый жеребец был, очень на вашего похожий. Зябликом назывался.

— Тогда понятно, — улыбнулся Платов. — Ну что же, бери моего Ветерка.

— Есть и еще одна просьба, — не унялся Андрейка. — Разрешите ваше красивое седло сменить на самое что ни есть простое.

— Это зачем же?

— Не хочу, чтобы все знали, что я на вашем коне скачу. А вдруг какая осечка? Тогда мне до самой смерти стыдно будет за то, что честь и достоинство самого атамана Платова, первого героя донских степей, уронил.

Глаза у Матвея Ивановича мгновенно потеплели, а губы сжались в добрую улыбку.

— Смотри-ка! Атаманскую честь бережешь! Желаю успеха, парень! А ты, Аникин, проследуй за ним на место скачек и все там от моего имени сделай. Все надлежащие инструкции полицейскому офицеру Денисову передай. Пусть Ветерка переседлают, а Якушева переоденут во все казачье. — И Платов размашистыми шагами направился в шатер, из которого доносились громкие голоса захмелевших гостей.

Полицейский офицер Денисов к приказу Платова отнесся весьма скептически. Кокетливо прикоснувшись пальцами к франтоватым усам, с ног до головы оглядев Андрея, он коротко сказал:

— Вольтижировка, молодой человек, это искусства, доступное далеко не каждому. Тут без тренировки не обойдешься. А ты мечтаешь сразу в дамки пройти, как на шашечной доске. Да и где я на этакого верзилу готовую казачью форму найду?

— Так атаману Войска Донского и доложить? — издевательски спросил Аникин.

Понимая свое полное бессилие, Денисов смог ответить старому казаку лишь сердитым взглядом. Форма тотчас же нашлась, а из атаманского табуна дежурный конюх пригнал Зяблика. Жеребец, увидав давнего своего друга, еще издали заржал, а когда Андрейка по привычке прижался к нему щекой, ударил копытом о землю. От внимательного конюха эта подробность не укрылась.

— Что? Раньше друг дружку знали?

— Случалось, — уклончиво ответил Андрейка. Зяблика спешно оседлали. Андрейка сам помогал в этом конюху, пока Дениска Чеботарев небрежно лузгал горсть неизвестно каким путем завалявшихся в бездонных карманах его казачьих шаровар семечек. Лука Андреевич молча восторгался сноровистыми движениями Якушева, а когда тот, вскочив в седло, лишь чуть-чуть тронул Зяблика каблуками сапог и застоявшийся жеребец резвой рысью побежал по степи, Аникин радостно воскликнул:

— Дивись, дивись, Дениска! Он же как свечка в седле сидит. Поверь моему слову, из этого парня лихой казак получится.

Вернувшись после небольшого пробега, Андрейка ловко соскочил на землю и отдал конюху повод. Зяблик с неудовольствием замотал головой.

— Ишь ты, не хочет с тобой расставаться, — засмеялся Дениска. — Однако, скажу я тебе, брательник, тяжелую ты взял на себя задачу.

— Да если бы я! — взорвался Якушев. — Сам же видел, что атаман ее на мои плечи взвалил. А как теперь не хочется его огорчать!

Лука Андреевич, отгоняя овода, провел ладошкой по гладкой, выбритой щеке.

— Одно скажу, трудно тебе будет с нашими станишниками соперничать. Они-то почаще тебя в седле сидят.

— Что поделать, — уже более твердо произнес Андрейка, — трудно, да надо. Вся моя надежда на атаманского скакуна. Да и уроки Ильи Евсеева впрок пошли.

Майский ветер волнами ходил над полем. Они стояли на самой окраине нового города, на том самом месте, откуда должны были начинаться праздничные скачки. Здесь же неподалеку пасся и атаманский табун. Когда-то он сплошь состоял из коней, отбитых у побежденных врагов. Со временем часть трофейных лошадей пала, а часть Матвей Иванович щедро раздарил, и теперь в табуне насчитывалось чуть поболее трех десятков. Жеребец с черной звездой во лбу был лучшим из них.

Андрейка пристально смотрел на юг, куда убегала притоптанная копытами, исполосованная следами от проехавших повозок дорога. Смотрел и думал о том, что едва ли больше трех-четырех лошадей смогут скакать по ней рядом. Всем остальным придется бежать семь верст по целине, обходя на своем пути ямы и бугорки. Три с лишним версты на юг и столько же обратно. Нахмурив брови, Андрейка оборотился к старому Аникину и, силясь улыбнуться, сказал как можно бесшабашнее:

— Эх, дядя Лука! Чему быть, того не миновать. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах!

— Вот это ты уж по-нашему, по-казачьи, заговорил! — живо откликнулся Дениска Чеботарев и лихо сдвинул на правый висок высокую черную шапку.

— Гляди-кось! — воскликнул в эту минуту зоркий Лука Андреевич. — Едут!

Парни оглянулись на окраинные, еще недостроенные стены и увидели над ними размытое ветром облако пыли. К навесу, сооруженному для почетных зрителей над деревянными скамейками, двигалась длинная колонна. Впереди в ярких парадных нарядах скакали верховые, за ними четверка отборных вороных рысаков резво несла атаманскую карету, в которой рядом с Матвеем Ивановичем сидел напыщенный граф Разумовский, а за ними неслась целая вереница экипажей и дрожек. Вдали, отставшая от них, темнела толпа празднично одетых казаков и местных жителей, спешивших на скачки.

— Я пойду, — невнятно сказал Андрейка. — Ух ты, боязно как! Аж коленки гудят. Не приведи бог ударить лицом в грязь перед атаманом!

— А ты не трусь! — зло одернул Аникин. — Помнишь, когда в драку на кулачках за нас сунулся, — не боялся. Вот и сейчас не бойсь.

Андрейка бегом бросился к деревянным конюшням, из которых всадники уже выводили лошадей. Тем временем Платов первым занял место в самом центре наспех построенной трибуны и, дождавшись, когда именитые гости заполнили все ряды, высоко поднял руку. И тотчас же на зеленое поле вышел в скоморошьем костюме глашатай и завопил:

— Почтенные сыны донского казачества и жители новой столицы области Войска Донского города Новочеркасска! Повелению нашего донского атамана, героя Измаила и многих других баталий, его превосходительства генерал-лейтенанта Матвея Ивановича Платова в честь объявления града Новочеркасска столицей славного Войска Донского проводятся скачки на дистанцию семь верст с половиною. Двести наездников обязались показать нам ловкость, силу и отвагу. Спешите видеть! Спешите видеть! Наездник, пришедший первом, получает приз — большую серебряную вызолоченную кружку с надписью: «Победителю скачки месяца мая девятого дня года одна тысяча восемьсот шестого». Второй и третий наездники получают по серебряному стакану. Остальным же участникам скачки в утешение… — Глашатай выдержал паузу и выкрикнул истошно: — Будет предложено хорошее угощение с выпивкой и заедкой!