Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия Страница 51

Тем временем на исходной черте стали появляться казаки, ведущие под уздцы лошадей. Каких только красавцев скакунов здесь не было: и гордые орловские белогривые жеребцы, и тенгинские, сильные в ногах низкорослые кобылки, и словно отлитые из бронзы приземистые татарские скакуны, и статные рысаки донской породы с тонкими, как из мрамора, мускулами на безупречно стройных ногах. Никому не говоря ни слова, Матвей Иванович ревнивым взглядом искал своего белогрудого любимца Ветерка и обрадовался, обнаружив его в центре.

«Так-то оно лучше будет парню моему гонку начинать», — несколько успокоенно подумал Платов. Он и вообразить не мог, с какой ревностью за приготовлениями к забегу следят еще две пары глаз. Лука Андреевич и Дениска, обнявшись, стояли в самом первом ряду сгрудившейся на поляне толпы и, замирая от страха, следили за действиями свое го любимца Андрейки.

— Ох, боюсь! — в который раз бормотал Аникин. — Не дай бог, оконфузится.

— Молчи, дядя Лука, — возмущался Дениска Чеботарев, — чего раскудахтался! Не таков Андрейка.

— Так я ить что? — оправдывался старый казак. — Я ить только потому, что он безо всякой репетиции отправился на скачки.

Среди ста девяноста девяти лошадей Зяблик казался безнадежно затерянным. Прозвучала команда: «На коня!» — и лихие донские наездники прыгнули в седла. Сбоку от трибун стоял наспех обтесанный столб, к которому был подвязан большой, медью поблескивающий на солнце колокол. У него замер навытяжку пожилой бородатый урядник. Денисов вынул из кармана ослепительно белый платок и взмахнул им в воздухе. Это был сигнал, по которому урядник дернул веревку. Денисов спрятал платок и вынул пистолет. Мелодичный удар колокола проплыл над толпой, заставляя замирать сердца от ожидания. Казаки пригнулись в седлах, натянули поводья. Второй удар — и они чуть тронули своих коней, а после третьего Денисов картинным движением поднял вверх вытянутую руку с пистолетом и выстрелил в доброе синее небо, высоко-высоко распростертое над веселым праздничным Новочеркасском.

— Пошли! — отчаянно закричал Денисов, и две сотня отборных со всего почти Дона коней лавиной устремились вперед, понукаемые всадниками. Нервное напряжение наездников моментально передалось их лошадям. Неохотно убыстряя бег, Зяблик, пофыркивая, недоуменно тряс головой. Андрейке показалось, что белый жеребец совсем отказывается понимать, чего он от него хочет, во имя какой цели заставляет скакать все быстрее и быстрее. Это ощущение обоюдного непонимания сковало Якушева страхом, заставило с напряжением оглянуться по сторонам. Он увидел, что несколько всадников, и на левом, и на правом краю, уже вырвались вперед, как бы загибая фланги, а середина вогнулась и он с Зябликом остался позади скачущих.

Когда Андрейка снова оглянулся по сторонам, услышав тонкое испуганное ржание, он обнаружил, что несколько лошадей, прихрамывая, сошли с дистанции. Погладив коня по уже взмыленной морде, Якушев негромко, будто молитву читая, произнес:

— Зяблик, ты уже один раз меня спасал, спаси и еще раз! — И вдруг почувствовал, что до коня словно бы дошел его призыв. Бег Зяблика стал легче и стройнее. Раздув красные ноздри, жеребец покосился на своих соседей справа и слева и так стремительно рванулся вперед, что оставил далеко позади себя многих продолжающих скачку лошадей.

«Господи, да ведь я же, кажется, в первом десятке уже иду! — обнадеженно отметил Якушев. — Вот бы удержаться!» Но Зяблик этого его желания, казалось, не разделял. Он уже на целый корпус опередил шедшую рядом шуструю красавицу «горянку», а потом догнали двух первых наездников. Впереди были густо расставлены красные флажки, обозначающие половину дистанции. Здесь, рассыпавшись веером, кони сделали красивый разворот и всей своей поредевшей лавиной устремились назад, к навесу, под которым сидели атаман и гости. Андрейка высоко над головой поднял плетку и звенящим голосом выкрикнул:

— Зяблик, давай! Прибавь!

И конь, на этот раз будто поняв, чего добивается от него всадник, ринулся вперед, все ускоряя и ускоряя бег, и весело заржал. Припав к луке седла, Андрейка жадно вглядывался в набегающие контуры Новочеркасска и вздрагивающий на ветру полотняный навес, к которому вел своего скакуна.

— Ваше превосходительство, а ведь ваш Ветерок, кажется, того, — гнусаво проговорил граф Разумовский и прикоснулся пухлыми пальцами к жесткому, накрахмаленному воротнику, на который тонким коричневым слоем уже успела осесть степная пыль. «Выходит, что на собственную голову показал я ему своего лучшего скакуна», — в сердцах подумал Матвей Иванович и досадливо покачал головой:

— Повремените, граф, цыплят по осени считают. Ведь так, кажется, и у вас в Петербурге говорят?

— Сию остроту я почитаю за мужицкую, — раздраженно отозвался Разумовский, продолжая вглядываться в удаляющихся скакунов. На его глазах с дистанции один за другим сходили казачьи кони, а несколько зазевавшихся наездников вылетели из седел, не взяв препятствий. Заключив с Платовым пари на то, что его Ветерок ни за что не придет в первой десятке, граф с тайной надеждой ожидал, когда белый жеребец, споткнувшись на очередном ухабе, вытряхнет всадника из седла и, хромая, отскочит в сторону. Но все препятствия были взяты, а Ветерок с гордо поднятой головой продолжал бег. «Вот бестия, — сердито подумал Разумовский, — даже усталости своей норовит не выдавать».

На мгновение все продолжавшие скачку лошади дружной цепочкой опустились в крутую балочку и, словно из речки, вынырнули из нее почти у самых ограничительных флажков, откуда полагалось начинать путь назад. Когда они повернули, граф с неудовольствием отметил, что Ветерок прочно занял место в самом первом ряду всадников. Он покосился на Платова, ожидая, что тот как-то начнет выражать свою радость, но донской атаман был безмолвен. Лишь каждая черточка на худощавом его лице замерла от напряжения.

Мало кто на Дону мог сравниться с таким знатоком конской масти и искусства вольтижировки, как Матвей Иванович Платов. В молодости он и сам был блестящим наездником, мастерски держался в седле и брал на скачках призы. Наблюдая за тем, как продолжается забег, атаман не в силах был избавиться от нарастающей тревоги. По самым незначительным признакам угадывал он, что далеко не все идет гладко. Так и думалось, что белый его любимец Ветерок вот-вот окажется в задних рядах. Глубоко на глаза надвинув роскошную кунью шапку с голубым верхом, Платов сидел весь напружинившись, кусая тонкие сомкнутые губы. Кровь отхлынула от лица, щеки его стали белыми. Но как только Ветерок оказался в первой десятке, а потом и в первой пятерке, оцепенение как рукой сняло. Привскочив на своем мягком кресле, атаман отчаянно закричал:

— Нажми-ка, Якушев! Как следует нажми! — и замахал азартно руками. Чутьем опытного наездника Платов ужо предвкушал успех и, вслух выражая свои мысли, продолжал кричать так, что граф Разумовский зажимал уши: — Нет, вы только посмотрите, сколь он изящно держится! Словно в седло влит, пострелец. О! С такими парнями батюшка тихий Дон не пропадет! Не закатится его славушка! Что, граф, съел? Сейчас он и этих своих соперников обойдет.

Разумовский напыжился и сердито поджал губы, оттого что донской атаман прилюдно обратился к нему на «ты», но Платов не обратил на это никакого внимания.

— Давай, давай! — азартно выкрикивал он, будто Андрейка мог услышать.

И действительно, все произошло, как он предсказывал. Белый жеребец, ввергая зрителей в крайнее изумление, проворно обошел и пятую и четвертую лошадь. Но Платов не успел еще никаким образом высказать своего восторга по этому поводу, потому что все три скакуна нырнули в пологую балочку, за которой уже начиналось ровное прямое пространство длиною в версту, вплоть до плохо обтесанного деревянного столба с подвешенным к нему колоколом.

«Ну, и парень! — подумал с восторгом атаман. — Наградить его, чертенка, надобно и награду дать, какую подобает. Пусть только он на третьем призовом месте удержится. Ведь с какими матерыми наездниками единоборство ведет! На первом вороном жеребце Илюха Крайнюков из Раздор идет, а за ним сам Игнатий Лимаренков. Сколько призов этот аксаец забрал! Вот и сейчас, того и гляди, рванет и первым окажется».

Словно порывом ветра поднятые, лошади взлетели на берег балки, и вдруг случилось невероятное. В тот самый момент, когда усталые кони и не менее притомившиеся седоки всего на секунду-другую расслабились, белый жеребец сделал невероятный рывок. Вот его распатланная грива поравнялась с мордой лимаренковского коня, а вот и ее оставила позади. Всадник, возглавляющий скачку, испуганно оглянулся, и это погубило его. Вспененный жеребец оказался рядом. Некоторое время, и трудно это время было чем-либо измерить, они шли вместе. Андрейка успел увидеть, как исказилось яростью бронзовое от солнца лицо тридцатилетнего, видавшего виды Илюхи Крайнюкова, когда тот рявкнул: