Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 50

Встретившись вскоре после комиций с сияющим Титом Фламинином, Сципион хмуро, но напористо поинтересовался, чему тот радуется.

— Ну, как же? — хитровато усмехаясь, удивился Квинкций, довольный, что Публий сам с ним заговорил. — Приятно, когда государство ценит тебя не меньше, чем других.

— Государство тебя ценит, но ты об этом, кажется, забыл, а вот плебс показал лишь то, что других он ценит ниже, чем тебя. И торжествовать тебе нечего: победил не ты, а Катоново отребье!

— Жестковато ты высказываешься о консуляре и его друзьях, — не без ехидства заметил Тит.

— Если мы станем мешать друг другу, знаешь, сколько завтра будет таких консуляров?

— Ну, так что же здесь плохого, ведь твой Лелий не знатнее Порция? — притворно удивился Квинкций, щурясь от внутреннего смеха и едва скрывая улыбку, так как вражда Порция со Сципионами все еще воспринималась нобилями как анекдот.

— Ты, я вижу, якшаясь со своими греками, разучился говорить серьезно.

— Как, с моими? — изумился пуще прежнего Тит. — С твоими греками, ведь ты, Публий, просто дал их мне взаймы.

— Что верно, то верно, — тоже улыбнувшись, согласился Сципион, — а потому пора бы вернуть их мне.

— Обязательно! Сразу, как только мой Луций добудет азиатов.

— Азию не трогай, Азия не про вас.

— Как скажешь, — без запинки согласился Квинкций.

— У самого какие планы?

— Буду радоваться жизни, то есть служить Отечеству. А может быть, пойду легатом к брату и стану радоваться и служить в лагере.

— Не за горами выборы цензоров, так что веди себя хорошо.

— Так я же без твоего высочайшего соизволения, Африканский, ничего не предпринимаю.

— Ладно уж, хитрец, ступай, сегодня с тобой разговаривать о деле невозможно: кокетничаешь, как девица, глазки строишь…

— Это тлетворное влияние Эллады, греки ведь, знаешь, какие…

— Ты брось такие отговорки. Вот я же не сделался торгашом, побывав в Карфагене, не сменил веру в Юпитера и ларов на поклонение пунийскому сундуку.

— Так ли, Африканский? А дом-то какой себе отгрохал!

— Да я же форум украшал!

— Вот и ты, Публий, повеселел и тоже стараешься отшутиться.

— Значит, и ты остротами заменяешь доводы, а стало быть, признаешь неприглядность предвыборного фарса?

— Что было, то прошло.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

С Лелием отношения разладились более основательно, чем с Квинкцием. Конечно же, Гай Лелий выдвинулся благодаря Сципиону, но он и сам имел неоспоримые достоинства. Гай был прекрасным полководцем и умел ладить с людьми всех уровней, классов и народностей. Его любили и солдаты, и городской плебс, и сенаторы, а также испанцы, нумидийцы, греки и пунийцы. За ним числилось немало заслуг, поэтому он твердо рассчитывал на консульские фасцы и провалился на выборах только из-за принадлежности к лагерю Сципиона. Лелий с детства привык идти за Публием, но если раньше он полагал, что тот прокладывает ему путь к славе, то в последнее время Гаю казалось, будто Сципион загораживает ему дорогу. На него давил авторитет принцепса, и рядом с этой громадой он терял самого себя. Его уже знали чуть ли не во всем мире, но на вопрос о нем: «Кто это?» — навряд ли кто-нибудь ответил бы: «Гай Лелий, сильный военачальник и политик, умный и обаятельный человек, один из столпов государства», но всякий сказал бы: «Это друг Сципиона Африканского». Когда-то такая аттестация воспринималась им как честь, но потом стала тяготить и даже угнетать. Он не раз думал о том, как оценила бы его Республика, если бы над ним не возвышался Сципион. Правда, пока их дружба приносила добрые плоды, Лелий мирился с таким положением, но когда из-за нее рухнула его заветная мечта, она стала нестерпима.

Как у всех видных людей невысокого происхождения, у Лелия было ранимое самолюбие, и он очень тяжело переживал неудачу, даже заболел. Публий несколько раз приходил проведывать друга и по мере возможностей старался его утешить. Он рассказал ему, как некогда лечил Масиниссу от чар Софонисбы. «Но ведь консульство — не жена, — говорил он, — вот я, например, и с одной Эмилией не справляюсь, консулатов же было два, а с годами проконсульств — даже десять, и ничего. Пройдет лето, народ одумается, поймет, кого он потерял, и ты займешь свое законное кресло. Еще и надо мною покомандуешь». Но Лелий слушал Публия плохо, раздражался и говорил, что больше не подвергнет себя подобному унижению, или вовсе прерывал его и просил дать покой.

Через месяц Лелий поднялся с ложа и вернулся к обычной жизни, но выглядел поблекшим, словно светило ему не солнце, а луна. От Сципиона он отдалился, но не примкнул к его врагам, хотя Фульвии и Порции, назойливо маневрировали вокруг него, разбрасывали приманки, рыли ямы и ставили сети.

10

Сосредоточившись на борьбе за консульство, Сципион выпустил из виду выборы преторов, тогда как оппозиция пошла в наступление именно на этом участке политического фронта. В результате, в числе шести новых преторов оказался только один человек Сципиона — Марк Бебий, брат легата африканского корпуса Луция Бебия, некогда возглавлявшего рискованное посольство в Карфаген. Упустив магистратскую власть, партия Сципиона попала в очень сложное положение. На Востоке сгущались тучи, и, несомненно, консулы потребуют в качестве провинции Грецию. Тот же, кто поведет войну с Антиохом, будет задавать тон и в Риме, точно так же, как Сципион, взяв в свои руки бразды правления Пунической войной, одновременно подчинил себе и всю политическую жизнь государства. Кроме того, восточная кампания и сама по себе имела огромное значение и могла принести славу, соизмеримую с честью победы над Карфагеном, поэтому для всех партий это предприятие являлось не только могучим средством самоутверждения, но и заветной целью. Итак, уже пошатнувшейся группировке Корнелиев ныне и вовсе грозил крах. Правда, оба консула не были людьми, чуждыми Сципиону, но Квинкции имели претензию на самостоятельную роль в политике, и в случае успеха, они, конечно же, сколотили бы собственную группировку, а Домиций, хотя и представлял меньшую опасность, все же не вполне поддавался контролю Сципиона. Азиатская тема, помимо партийных, затрагивала еще и личные интересы Публия, поскольку Сирийское царство виделось ему последним достойным объектом для приложения его сил. Но, стремясь к руководству в войне с Антиохом, он думал не столько об умножении собственной и без того непомерной славы, сколько об утверждении своей идеологии и сопряженном с нею благе Отечества. Публий допускал мысль, что и другой полководец способен одолеть Антиоха, хотя одно только присутствие в царском штабе Ганнибала уже требовало его участия в этом деле, но даже в случае победы кого-нибудь из Квинкциев или Фульвиев, а тем более Катона, отношения с азиатскими народами могли бы сложиться столь дурно, что побежденными они стали бы опаснее для Рима, чем если бы оказались победителями.

Ко всем этим доводам добавлялась злость Сципиона из-за незаслуженного поражения на выборах. Поэтому Публий настроился на борьбу так, словно перед ним вновь стоял с войском Ганнибал. Он мобилизовал силы своей партии, вывел на улицы клиентов, призвал из ближайших селений ветеранов африканской и испанской войн. Каждое из этих подразделений политической партии Сципиона действовало в соответствующей социальной среде, внедряя в умы сограждан его идеи.

Задачей данного этапа была нейтрализация противника. Увы, могучему племени Корнелиев приходилось держать оборону и защищать свои позиции от агрессивного штурма неприятеля. А в качестве этих позиций сейчас выступала Греция. Группировке Сципиона требовалось во что бы то ни стало задержать нынешних консулов в Италии, не допустить их на Балканы, дабы, выиграв следующие выборы, поставить во главе экспедиции своих людей.

Обстановка на Востоке позволяла надеяться на отсрочку войны хотя бы на год, однако полной уверенности быть не могло. Желая отвлечь Антиоха от военных приготовлений, сенат под водительством Сципиона снарядил в Азию очередное посольство из трех Публиев: Сульпиция, Виллия и Элия. А для обуздания воинственных настроений в Риме согражданам активно, но ненавязчиво внушалась мысль, что ни в коем случае нельзя провоцировать Сирию на конфликт, а потому недопустимо всякое маневрирование боевой силой вокруг Греции. Агитаторы Сципиона объясняли, что римляне выигрывают войны благодаря справедливости своих действий. «Когда Антиох вторгнется в Европу, эллины сами призовут нас на помощь, — говорили они, — и тогда местные народы будут нашими союзниками. Но, если мы первыми ступим на балканскую землю, клевета, распространяемая о нас этолийцами, уцепившись за этот факт, разрастется на нем, как плющ на стене, и те, кто сегодня с нами в дружбе, завтра станут нашими врагами».