Маргарет Джордж - Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен Страница 51

Я обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Ожидание становится невыносимым, — пробормотал я.

Хмельной вечер породил предчувствие того наслаждения, что ожидало меня ежедневно после того, как начнется моя новая супружеская жизнь.

— Нет нужды откладывать то, чего мы оба жаждем.

Пылко кивнув, она прильнула ко мне.

— И мы легко достигнем желанного союза, — громко произнес я, словно стараясь убедить самого себя. — Перед Господом Анна так и не стала моей женой.

— А по мнению Кромвеля, однако, она принадлежит вашей милости душой и телом, — переливчатым звонким голоском заметила Екатерина.

Кромвель в этом уверен? Ох, что же с ним делать…

— Кромвелю придется смириться с разочарованием, — вяло признал я.

— Ну, раз он так ловко устроил столь неудачный брак, пусть теперь сам ломает голову, как исправить положение, — игриво предложила она. — Ведь когда ребенок напроказничал, матушка заставляет его убрать за собой. Если я плохо вышивала, то герцогиня всегда заставляла меня переделывать работу.

Моей возлюбленной Екатерине, внучке знатного рода, приходилось рукодельничать, как простой служанке!

— Наверное, вас изрядно утомляло вышивание?

— Увы, да. Зато я научилась делать аккуратные стежки. Хотя поначалу получалось неряшливо и некрасиво.

— Но вы тогда были маленькой.

— Не младше, чем леди Елизавета. А ведь она уже отлично управляется с иголкой и прекрасно вышивает, так ровненько!

Елизавета… Какое мне дело до того, что делает Елизавета?

— Да, давайте-ка предоставим Кромвелю с его талантами решить эту задачу, — с усмешкой согласился я. — Ему придется распустить затейливо сплетенный им узор.

— Он поймал вас в клетку, — рассмеялась она. — Пусть теперь сам и освобождает.

— Мне не нужна свобода, птичка моя, я хочу остаться в золотой клетке с вами.

Ее рука взлетела и ласково коснулась моей щеки. Мерцающие вдали факелы лодочников озарили призрачным светом ее лицо с левой стороны… И оно превратилось в загадочную полумаску.

— Вы прекрасны и таинственны, как серебристая луна, — проворковал я, склоняясь и целуя ее.

Она ответила мне пылким, жадным и сладким поцелуем. Я затрепетал, вздрогнул, охваченный мощным желанием.

— Нет-нет… — с жаром прошептала она. — Милорд!

Мне стало стыдно. Я испугал ее, поставив под удар ее невинность.

— Простите меня, — задыхаясь, прошептал я, подавляя разыгравшуюся страсть.

Она поплотнее запахнула плащ. Господи Иисусе, как же я посмел?..

Екатерина заплакала.

— Я не хотел обидеть вас. Но все это так… противоестественно.

В тот момент я почувствовал это со всей остротой.

— Нам необходимо обвенчаться немедленно. Довольно ждать. Сколько же можно бродить по берегам Темзы, сгорая от желания? — риторически спросил я, чувствуя, что меня возбуждает даже плеск речной воды. — Завтра же поговорю с Кромвелем.

Она по-прежнему вздрагивала, пряча лицо под капюшоном.

— Успокойтесь, — мягко сказал я.

Вскоре слезы ее высохли. Я обнял Екатерину за плечи, и мы направились к ожидавшему ее баркасу. По пути она доверчиво прижималась ко мне, но когда впереди замаячила фигура ее дяди Норфолка, весело улыбнулась, сбросила капюшон и побежала к пристани.

Все молодое поколение Говардов ожидало ее на палубе: кузен Суррей, леди Норрис, Мария, вдова моего покойного сына Фицроя, — но Екатерина затмевала их всех. Гребцы отчалили от пристани, слабые отзвуки музыки разнеслись над волнами, испещренными золотистыми дорожками факельного света, а я вдруг задумался о том, какие чувства испытывают люди, принадлежащие к такому большому и древнему роду.

XXVI

Пробудившись задолго до рассвета, я с особым удовольствием вдохнул свежий весенний воздух. Каждый час теперь казался драгоценным, редкостное благоухание пронизывало каждое мгновение дня. Щебетание птиц за окном было мелодичнее музыки, искусно исполняемой на виолах. Ах, как прекрасен мир! Скоро Екатерина станет моей женой, и я вновь обрету спутницу, с которой смогу наслаждаться чудесной полнотой жизни.

Тихо постанывая, на тюфяке за моей кроватью заворочался Калпепер. Протирая глаза и продолжая что-то бормотать, он сел. От него несло винным перегаром. Я осуждающе глянул на этого молодого здорового красавца, маявшегося похмельем. Какое надругательство над дарованной человеку жизнью! Он испортил чудесное утро, как чирей уродует девственные ланиты.

Я должен срочно увидеть Кромвеля, если хочу в ближайшем будущем осуществить мои радужные планы. И я послал за ним, хотя последнее время не баловал его своим вниманием. Он явился так быстро, что я готов был поверить словам молодого Генри Говарда о дьявольском сговоре; только Сатана способен перемещаться с такой стремительностью.

Чисто выбритый и бодрый, он всем своим видом изображал верного слугу.

— Ваша милость, вы вызывали меня? — спросил он с изящным поклоном, и лишь звенящий голос выдавал его страстное желание угодить мне.

— Дела на Континенте приходят в разлад, небеса над ним нахмурились, точно в серые мартовские дни, — начал я.

— Сир?

— У меня больше нет необходимости в союзе с герцогством Клеве! — резко заявил я. — Вы его устроили, вам его и расторгать.

— То есть…

По лицу его скользнула надменная улыбка.

— Леонардо да Винчи — сам! — разобрал арки и павильоны, воздвигнутые для коронации принцессы Екатерины. А он считается великим мастером, недаром же Франциск скупает все его картины и даже наброски! И однако Леонардо не гнушается уборкой грязи, оставшейся после его трудов. И теперь вам предстоит сделать то же самое!

— Сир? — На лице его отразилось мучительное замешательство. — Прошу вас, поясните, что вам угодно. Я не художник и не умею возводить арки, увенчанные херувимами. Не под силу мне и изображать мадонн в иноземных пейзажах.

— Да уж, мой пейзаж вы испоганили жуткой пародией на Святую Деву!

Он непонимающе взирал на меня. Каков актер!

— Я говорю о леди Анне Клевской! Мадонной… то есть, в сущности, матерью… ей никогда не бывать, а политических причин для брака далеко не достаточно. Франциск и Карл разошлись, как рассеиваются облака в марте, кроме того, береговая линия нашей обороны защитит меня лучше, чем союз с захудалым герцогством Клеве. С вашей стороны было ошибкой, ужасной ошибкой лишить меня возможности счастья. Так исправьте же то, что вы так умело испортили!

— Мне казалось… вы полюбили леди… королеву, — промямлил он.

— Я люблю и моих охотничьих собак, а в детстве обожал первую подаренную мне лютню. Но для брака такой любви мало!

Вместо того чтобы ответить смиренно, он начал расхаживать по кабинету — хотя я не давал ему разрешения! — и наконец с задумчивым видом взглянул на меня. (Он действовал так, словно действительно имел выбор — исполнить мой приказ или нет. Зачем он испытывал мое терпение?)

— На такую мысль вас, очевидно, навел Норфолк, — сухо произнес Кромвель, прищурив глаза. — Он хочет использовать вас в своих целях.

— Я не позволю этого никому! — взревел я.

Каков наглец!

— И меньше всего вам!

Он вздрогнул; а я подчеркнул:

— Да-да, вам! По всему королевству люди судачат о том, что именно вы используете меня. Ради своих тайных протестантских планов. Вот и докажите мне, что болтуны лгут. Разорвите оскорбительный союз с протестантами, который вы состряпали так основательно — хотя на поверку он не прочнее раскрашенного папье-маше одной из символических арок Леонардо. Сделайте это.

— Ваша милость…

Он заметно помрачнел.

— Поторопитесь. То, что построено, может быть разрушено!

Вызов он принял почти мгновенно.

— А какое положение будет у леди Анны?

Я раздраженно махнул рукой.

— Поместье… дворец… королевское обеспечение.

Так вот что беспокоило Кромвеля. Я задумался. К Анне я испытывал своеобразную привязанность. Можно сказать, полюбил ее, хотя и странной любовью.

— Она станет мне сестрой вместо моей любимой Марии, которая так рано покинула этот мир, — продолжил я. — Я буду содержать и баловать ее. Ведь у меня не осталось родных, — сказал я, удивляясь прихотливости собственных мыслей.

— Вам необходимо более определенно выразить ваше желание, — холодно заметил он.

Стерпев его наглость, я выдал распоряжение:

— Анна будет титуловаться «сестрой короля». Ей предоставят королевскую резиденцию… Мы с ней останемся друзьями.

— Высокое и почетное положение…

Он что, издевается надо мной? Я сурово глянул на него.

— Жаль, что с недавних пор я в этом сомневаюсь, — задумчиво закончил он.

— Ох, Крам! — рассмеявшись, воскликнул я.

Я уклонился от ответа. Пусть послушает, как я смеюсь, и остается при своих подозрениях. В глубине души я понимал, что Кромвель становится опасным, он сильно изменился с тех пор, как начал служить короне. Он больше не был полезен ни мне, ни Англии. И тому имелись свидетельства… свидетельства, которые он не мог скрыть: его очевидное сочувствие протестантам в Европе, странная терпимость к еретикам и реформаторам, нехарактерная для него небрежность соблюдения шести статей — «Кнута о шести ремнях», очевидные интриги ради союза с герцогством Клеве.