Робин Янг - Реквием Страница 51

Филипп снова сел за стол.

— После собрания Генеральных Штатов сразу отправляйтесь в Италию. Большую часть времени Бонифаций пребывает в Ананьи. Там достать его будет проще, но вам потребуется помощь. Он в этом городе родился, и его здесь чтут.

— Я уже все обдумал. Меня поддержит семейство Колонна. Они почти все обосновались во Франции. Несмотря на проклятие папы, у них в Италии по-прежнему много сторонников.

Филипп кивнул:

— Хорошо. Возьмите небольшой отряд, арестуйте папу и привезите во Францию.

— Зачем вся эта суета, сир? — Ногаре поморщился. — Я имею в виду, зачем предавать его суду? Давайте покончим с ним, и дело с концом.

— Нет, Ногаре, простое убийство папы ничего не даст. Его надо арестовать как еретика и привезти во Францию на суд. Вот тогда в христианском мире власть Церкви будет сильно ослаблена. Суд над Бонифацием покажет, что человек на папском троне вовсе не безгрешен. И король во Франции будет объявлен стоящим выше папы. — Филипп посмотрел на первого министра. — Пусть церковь заботится о душах моих поданных, а все остальное предоставит мне. Влиять на решения короля ей позволено не будет.

— Да, — согласился Ногаре. — Но это рискованно. Суд может затянуться, возникнут какие-то сложности.

Филипп задумался.

— Вы правы. Тогда давайте поступим так: вы арестуете Бонифация и объявите, что везете его на суд в Париж… но по дороге с ним что-нибудь произойдет. Только постарайтесь избавить его от страданий.

Ногаре улыбнулся:

— Я думаю, самым подходящим средством будет яд.

Филипп быстро поднялся.

— А вот этого я знать не желаю. Бонифация арестовали за ересь, его везли на суд, по дороге он внезапно умер. И все. Лекари скажут, что у него отказало сердце, а мы добавим, что виной всему был сидевший в нем дьявол. Из головы порча распространилась на тело. Потом вы отправитесь в Рим и встретитесь с нашими сторонниками в Священной коллегии. Поскольку в прошлом году Генеральные Штаты осудили действия папы, их число там увеличилось. Пусть наденут папскую тиару на моего человека. — Филипп свернул буллу Бонифация и положил рядом с другими свитками на столе. — В Ананьи с вами поедут мои доверенные гвардейцы. — Он назвал шесть имен. — И Уильям Кемпбелл.

Ногаре нахмурился.

— А шотландец нам зачем?

— В свое время он занимал высокий пост у тамплиеров. Думаю, его следует использовать.

— Я почти не знаю Кемпбелла.

— Он хорошо исполняет все мои поручения.

— Возит послания и деньги, как обычный гонец, и ничего больше. Можно ли ему доверять? А вдруг он до сих пор связан с Темплом?

— Никакой любви к ордену Кемпбелл не испытывает, это совершенно ясно. Но я действительно не знаю, можно ли ему доверять, и поэтому посылаю шотландца с вами. Постарайтесь его раскусить, но не в коем случае не раскрывайте наши планы. Впрочем, и гвардейцам тоже. Их задача арестовать папу, остальное сделаете вы один.

— Сир…

— Если выяснится, что Кемпбеллу можно доверять, то, когда мы начнем заниматься Темплом, он окажет нам неоценимую помощь. Кемпбелл знает об ордене все, в том числе о его деньгах и собственности. — Филипп махнул рукой. — А теперь, Ногаре, удалитесь. Я желаю помолиться.

Филипп долго смотрел на закрывшуюся за первым министром дверь, затем направился в дальний конец покоев и раздвинул вышитые символами Франции черные шторы, за которыми скрывалась его личная часовня — неглубокая ниша с алтарем и распятием на стене. Он опустился на колени и молитвенно сложил влажные ладони.

— Всемилостивый Господь, прости меня за смертный грех, который я беру на душу свою. Но сидящий на троне святого Петра человек лишь стремится возвысить себя. Он использует свой святой пост во вред твоим всепреданнейшим сыновьям и дочерям. Такого папу надо убрать на благо не только моих подданных, но и всего христианского мира. Своей волей, отец, ты изменил мир, и нам надлежит меняться вместе с ним. — Филипп сильнее сжал ладони. — Ногаре послал мне ты — а как же иначе? — и потому я исполняю твою волю. — Он вгляделся в распятие. — Если я не прав в своих действиях, пошли мне знак. Покажи мне, что я ошибаюсь. Скажи, чтобы я услышал. Скажи. — Филипп поднялся на ноги и положил ладони на стену по обе стороны от распятия. — Останови мою руку, отец. Как… как ты это сделал с Авраамом. Пошли мне знак. Любой!

Но никакой голос не прозвучал, с небес не спустился ангел, из глаз деревянного Христа не изверглись слезы. Не было ничего, кроме холодной суровой тишины. Только ее Филипп и слышал.

23

Ферентино, Италия 4 сентября 1303 года от Р.Х.

Стоя у окна, Уилл наблюдал, как к воротам замка по пыльной дороге движется очередная группа. За последние два дня их прибыло очень много, во дворе уже не хватало места для людей и коней. Рыцари отдыхали в покоях, а их воины — в тени на воздухе. Пили воду из бурдюков и беспокойно переговаривались. Под назойливый стрекот цикад за холмы садилось багряное солнце. Оттуда ветер доносил в Ферентино запахи полевых трав, олив и эвкалиптов, кое-как перебивающие удушающую вонь конского навоза. По оконному карнизу мелькнула черная ящерица. Уилл проследил за ней взглядом и вздохнул.

Внизу в городе гулко зазвонил колокол. Уилл снова пошарил взглядом по кипарисовой роще на склоне рядом с воротами замка и снова не увидел того, что хотел увидеть. Уже прошло четыре дня, группы прибывали одна за другой, а нужный знак по-прежнему не появлялся.

Сзади со стуком отворилась дверь. Уилл повернулся. Вошел Готье, один из королевских гвардейцев, с которыми он прибыл из Парижа.

— Министр де Ногаре желает видеть нас в Большом зале. Прибыл Колонна.

Они вышли из опочивальни и двинулись по верхнему этажу замка. Из открытых дверей Большого зала доносился шум голосов. Внутри оживленно разговаривали около шестидесяти человек, разбившись на группы. Лучи закатного солнца окрашивали стены в красные тона. Вокруг суетились слуги с факелами. Уилл поискал глазами белую шелковую шапочку Ногаре и направился к нему через толпу.

Лицо министра потемнело от загара. Чем южнее они оказывались, тем отчетливее начинал проявляться у него южный выговор. Он выглядел моложе, бодрее и раскованнее, чем когда-либо прежде, и в нем не чувствовалось ни намека на сомнения. Если бы Уилл не знал о ненависти Ногаре к Церкви, то мог бы подумать, что министр прибыл сюда не для претворения в жизнь своего дьявольского плана, а с какой-то священной миссией.

Рядом с первым министром стояли пять королевских гвардейцев, комендант крепости Райнальд и еще несколько местных рыцарей и баронов. Один, высокий, хорошо сложенный, рыцарь в темно-красном плаще был Уиллу не знаком, и он решил, что это и есть тот самый Скьяра Колонна, которого все с нетерпением ожидали. Его загорелое лицо было полно решимости, угольно-черные глаза нетерпеливо осматривали толпу. На губах играла слабая улыбка. Он выглядел как воин, собравшийся на битву и уверенный, что уже победил.

— Должны прибыть еще несколько групп, — произнес комендант замка. — Но мы все равно выйдем завтра.

— Рад вас видеть с нами, Скьяра, — сказал Ногаре, бросив взгляд на подошедших Уилла и Готье. — Его величество король Филипп благодарит вас за содействие в деликатном деле. Он знает, что, вернувшись сюда, вы многим рискуете. — Ногаре удовлетворенно улыбнулся, оглядывая оживленный зал. — Должен признаться, я не ожидал, что в столь короткое время вы сможете собрать такое войско.

— Я давно ждал этого момента, министр де Ногаре. — Голос итальянца звучал густо и низко, по-французски он говорил с сильным акцентом. — И все заранее подготовил. Если бы вы не связались со мной, я бы начал один. Причин сбросить нашего гонителя с трона у моей семьи больше, чем у всех остальных.

— Нет, Скьяра, мы все равным образом страдаем под гнетом Бонифация, — заметил Райнальд с нотками обиды в голосе.

— Конечно, — согласился стоящий рядом дородный барон.

Черные глаза Скьяра блеснули.

— Равным образом? Тебе ли говорить, Райнальд, когда твоя сестра замужем за членом семейства Гаэтани. — Он повернулся к дородному барону. — Вашу семью, Никколо, действительно лишили прав на землю в этом городе. Но твоя обида ничтожна по сравнению с моей. — Лицо Скьяры вспыхнуло ненавистью. Она сверкала в его глазах и звенела в голосе. — Мой дядя Джакомо и брат Пьетро являлись видными кардиналами в Священной коллегии. При папе Целестине им были дарованы многочисленные привилегии.

За свою преданность они пребывали у его святейшества в большой милости. Когда папа задумал подвергать сомнению свою способность исполнять обязанности понтифика, мы все принялись его отговаривать, а Бонифаций вливал в уши Целестину яд, убеждал, будто тот не годен сидеть на папском троне, и в конце концов убедил старика отречься и тем обеспечил свое избрание. А потом Бонифаций бросил Целестина с тюрьму, где его убили.