Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга вторая Страница 52

Александр Николаевич на мгновение задумался, о чём бы еще написать графу Воронцову. Но, кажется, все последние илимские новости были уже изложены. И он закончил:

«Таким образом, благодаря постоянным занятиям, я избегаю скуки, сего жестокого врага в моей жизни», —

дописал он и размашисто через все поле листа оставил свою подпись. Его ждали самые будничные, простые дела, и Радищев занялся ими.

Глава шестая

ОТЪЕЗД ИЗ ИЛИМСКА

«Надежда — подруга, утешающая человека».

Радищев заложил новый дом. Его строили ссыльные плотники, присланные генерал-губернатором Пилем. Они быстро вывели сруб, положили матки, настелили полы и потолки, успели до холодов накрыть крышу и приостановили строительство. Весной работы возобновились, и к лету дом из восьми комнат, построенный по плану Александра Николаевича, был готов.

В доме имелись большая спальня с нишами, чайная, просторный кабинет с библиотекой, небольшая гостиная, комнаты для прислуги и кладовые. К длинной стене, обращенной к северу, был сделан пристрой. В нём размещались баня и кухня. К новому дому слева примыкал сад и огород, а за ними оставался полупустым воеводский дом, в котором теперь останавливались проезжающие с торговыми караванами и обозами купцы и мелкие чиновники и жили солдаты Родион Щербаков и Ферапонт Лычков.

Во вновь отстроенном доме Александр Николаевич оборудовал плавильную печь, установил перегонный куб. Теперь он имел полную возможность проводить всевозможные исследования. Прежде всего он занялся определением содержания илимских железных, медных и серебряных руд, а затем другими химическими опытами: гнал спирт, купоросное масло, выделывал духи из илимских цветов, не уступающие покупным французским или завезённым с кяхтинского торга — японским и даже китайским духам.

Словом, химия стала его любимым занятием. Радищев провёл в домашней лаборатории многие опыты, которые не только помогли ему раскрыть что-то новое, неизвестное ему, но самое главное — укрепили его взгляды и выводы, давно обоснованные им теоретически.

Весна принесла новые неприятности и огорчения семье Радищева. Елизавета Васильевна заметила припухание на шеях маленькой Анютки и Павлика. Катюша миновала этой болезни. Стали пристальнее наблюдать за детьми и установили, что опухоль держалась стойко и мало-помалу на шеях обозначились зобы — опухолевидное увеличение щитовидной железы.

Рубановская была в отчаянии. Беспомощно чувствовал себя перед страшной болезнью Александр Николаевич. Настасья тайком от Радищева наговаривала на угольках, кропила детей водой с четверговой солью, но ничего не помогало. Зобы росли. Елизавета Васильевна помрачнела, похудела и по ночам много плакала. Но слёзы не помогали. Тогда она начала неистово молиться, возлагая надежды на чёрный лик иконы в своей спальне, бегала вместе с Настасьей в церковь, ставила свечи то перед спасом, то перед богоматерью, но в конце концов убедилась, что и это не помогало. Рубановская спрашивала себя, за что свалились на неё все эти мучения, все испытания её духовных и физических сил, за какие земные грехи на неё ниспосланы небом эти кары?

В Иркутск, немедля, был послан человек с письмом от Елизаветы Васильевны к губернаторше Пиль с просьбой помочь и дать совет, как лечить детей. Пиль отозвалась на мольбы Рубановской и прислала полную коробку лекарств с наставлениями и советами мудрейших лекарей Иркутска. Стали давать эти лекарства детям. Елизавета Васильевна, измученная, тревожно ощупывала каждое утро шеи Анютки и Павлика, находила, что зобы становились меньше, но Александр Николаевич, наблюдая за детьми, устанавливал: болезнь попрежнему прогрессировала.

Ему ещё раньше, чем появились зобы у детей, было известно из рассказов местных жителей, что на Лене существовали очаги этой тяжёлой болезни. И если болезнь не производила таких опустошений, как оспа и корь или как горячка, то разрастающиеся зобы уродовали внешность человека, постепенно душили его, а затем наступал и час смерти. Сознавать это, глядя на родных детей, было равно мучительной казни. Почему они должны нести тяжесть осуждения их отца и страдать вместе с ним в изгнании?

Александр Николаевич не мог смириться с положением и ничего не предпринимать. Он стал изучать причины появления зобов, искать наиболее эффективное лечение этой болезни. Прежде всего он установил, что больше всего больных с зобами встречается по реке Куть. В крайнем селении на этой реке — Култуке или, как народ называет, в Михеевском, почти все жители были с зобами. На Илиме зобастых было меньше.

«Не вода ли тому причина?» — задумывался Александр Николаевич и, чтобы дать ответ о первоисточнике болезни, срочно выехал в Михеевское. Там он услышал страшные рассказы о другой болезни — горячке. Будто валит она народ на Лене, не щадит ни малых, ни старых.

— За грехи бог наказывает, — рассуждал по-своему ямщик, вёзший Радищева, — в церковь не ходют, не причащаются…

— Бог тут ни при чём, причина таится среди нас, на земле она, — захваченный своими мыслями, отвечал Александр Николаевич ямщику. — Причина в том, что нас окружает, что человек ещё не в совершенстве знает, перед чем пока бессилен. Причину ту надо быстрей найти, и болезнь станет излечимой…

— Лечи не лечи, вода в Михеевском такая. Уходить с того места надо, — сказал ямщик, — а нашего брата — мужика с места не сразу сдвинешь, прилип к нему, как смола, и держится…

— Вода! — с радостью повторил Радищев. — Вода! Я так и думал…

И Александр Николаевич тщательно исследовал питьевые источники. Он долго искал ответа на свой вопрос. Однажды, после продолжительных анализов, выпариваний, взвешиваний, химического определения различных солей в воде, он пришёл к твёрдому выводу, что болезнь появляется там, где в питьевой воде недостаёт иода, где источники воды берут своё начало в ранних геологических формациях известняка, что зобы — результат избытка вводимых в организм солей кальция.

Он сам не сознавал тогда, как значимы были его выводы о первопричине появления зобов, сделанные долгими бессонными ночами. Для него важно было в тот момент приостановить увеличение опухоли на шеях детей, и он этого добился. Радищев был рад, что разгадал тайну болезни, приподнял завесу, скрывающую причину её появления.

Но, разгадав удачно одно, Александр Николаевич глубже задумался над другим. В соседней деревушке Ирейке сын зверолова Лукича заболел оспой, завезённой, якобы, с Ангары, где она свирепствовала. Окрылённый своей удачей с лечением зобов, Радищев поставил цель — проникнуть в тайны и этой болезни, найти способы, предупреждающие её. «Не лечить, а предупреждать. Предупреждать, — размышлял он, — значит, необходимо заставить переболеть человека оспой в лёгкой, безвредной форме». Мысль эта появилась у него неожиданно и показалась ему настолько простой, что он удивился, как она не приходила ему в голову раньше. Но сама по себе простая мысль оказалась очень сложной, как только Александр Николаевич стал искать ей такое же простое решение.

Елизавета Васильевна застала его в кабинете, сидящим в кресле и поглощённым своими думами. Она, было, совсем отчаялась и потеряла всякую надежду излечить детей, теперь воспряла духом. На её измученном лице появилась улыбка, заиграл жизнерадостный румянец.

— Александр, я не верила ни во что, — откровенно призналась она. — Сколько слёз я пролила, пряча их от тебя…

— И всё напрасно, — сказал он, хотя и сам в первые дни чувствовал своё бессилие. — Я ведь тоже не в достаточной мере был уверен и не мог не думать о болезни детей, не чувствовать огорчения и не замечать твоих мучений…

— Ах, Александр, теперь я скажу, не таясь, чего мы только не делали с Настасьей, — и заглянула в его большие, смелые глаза, чтобы узнать, не осудит ли он её за исповедь, и продолжала, смеясь: — Настасья наговаривала на угольки, кропила водой с четверговой солью, свечи ставили перед иконами в церкви…

— И всё напрасно, — добродушно сказал Александр Николаевич.

— Напрасно, — согласилась Рубановская.

— Не верила ни во что? — переспросил он.

— Не верила, — сказала она с прежней откровенностью.

— А сие совсем уж напрасно, — и задумчиво продолжал: — В разум человеческий всегда верить нужно. Разум — колесо, которое крутит всё в мироздании и подчиняет себе. Сегодня не разгадано что-то, а завтра уже будет узнано. Человек вооружил своё зрение открытиями Левенгука и Гершеля и сразу представления его о мире расширились до беспредельности. С одного конца он досягает туда, куда прежде лишь мыслию достигать мог, с другого почти превышает самое воображение. Устремлять мысль свою, воспарять воображение, не в том ли истинное наслаждение человека? Первопричина появления зобов разгадана, а сколько ещё тайн окружает нас, гнездится в нас самих, с которых надо сбросить покрывало загадочности и неизвестности?