Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка Страница 53

— Добрый вечер, Жозеф! Наслаждаетесь теплым летним вечером?

— Конечно, месье кюре! — ответил рабочий.

— Я хочу с вами поговорить. Пройдемся?

Они неторопливым шагом направились к монастырской школе. У Жозефа было неспокойно на душе. Лора Шарден могла нанести визит священнику. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда понял, что кюре пришел совсем по другому поводу.

— Жозеф, вы добрый христианин и честный человек. Я никогда не слышал о вас ничего дурного. И хотя жителей в Валь-Жальбере осталось немного, в нашем муниципалитете все еще заботятся о вопросах морали и соблюдении приличий.

— Я ничего плохого не сделал, — проворчал Жозеф. — Не будь нас с сыном, динамо-машина давно вышла бы из строя. И пришлось бы снова жить при свечах.

— Знаю, знаю, — подхватил аббат. — Я хочу поговорить о вашем решении возить Эрмин каждую субботу в Роберваль. Это дитя лишено родительской заботы. Некоторые опасаются, что может пострадать ее доброе имя. Вы возвращаетесь домой ночью, вдвоем, это нехорошо. Девушка должна беречь репутацию. Не дай Господи, ее заподозрят в недостойном поведении! Мой предшественник, отец Бордеро, многие годы заботился о том, чтобы в поселок не было доступа пьяницам и богохульникам. Он сказал бы вам то же самое. И мне было бы очень больно услышать, что соседи отзываются о вас дурно.

Жозефу этот разговор был не по душе. Он то и дело принимался с ожесточением скрести подбородок. Он не осмеливался посмотреть в светлые глаза священника, словно этот взгляд мог проникнуть в самые потаенные уголки его души.

— И кому только в голову пришло, что я могу обидеть девочку, которая живет под моей опекой? — сердито спросил он. — Да если бы Бетти такое услышала, она бы первой бросилась меня защищать!

— Жозеф, дьявол искусно играет на наших слабостях, — продолжал аббат спокойно. — Он может подвергнуть искушению и вас.

Рабочий чувствовал, как тает надежда заработать состояние на таланте Эрмин. Воздев руки к небу, он спросил:

— Если я вас правильно понял, мне следует расторгнуть контракт с отелем? Но ведь это неправильно. Я думал только о том, чтобы обеспечить будущее нашей Мимин. Вы сами сказали в тот день, когда уезжали сестры, что у нее талант от Бога.

Наигранная заботливость не обманула священника, и он повысил тон:

— Я не нахожу ничего дурного в том, что девушка поет перед публикой и тем самым зарабатывает на жизнь. Но вам нельзя проводить столько времени наедине.

— А как же быть? — спросил раздосадованный Жозеф.

— Вопрос решен, — ответил аббат. — Я поговорил с нашим мэром, и он согласился одолжить мне свой автомобиль. Я умею водить. Каждую субботу я буду отвозить вас и забирать. Естественно, я не стану заходить в заведение, подобное «Château Roberval», но могу подождать вас на улице.

— Вы берете на себя столько хлопот, господин кюре!

— Меня это не стесняет, Жозеф. Я несу ответственность за своих прихожан и сделаю все, чтобы исполнить свой долг.

— Ну, раз так, я согласен, — пробормотал рабочий. — Моей лошади это пойдет на пользу. Путь неблизкий, ее пришлось бы чаще перековывать…

В глубине души он знал, что так будет даже лучше. Несмотря на любовь к деньгам, Жозеф боялся Божьего гнева.

Они с аббатом развернулись и пошли обратно.

— Скажите, вы разговаривали с той дамой в черном, что заходила ко мне справиться, где вы живете, недели две назад? — с искренним любопытством спросил священник. — Она показалась мне измученной. Наверняка тому причиной недавняя потеря родственника. Я счел, что лучше ее не расспрашивать.

У Жозефа подогнулись колени. Он потер лицо, прежде чем ответить, словно надеялся, что ему удастся стереть следы замешательства.

— А, вы об этом… Это наша дальняя родственница, жена моего троюродного брата, которая живет в Шикутими. Она приехала сообщить о смерти своего супруга. Бетти была дома, и они немного поговорили.

Аббат кивнул. Жозеф попрощался и поднялся по ступенькам крыльца. Эрмин, которая у окна своей комнаты дожидалась их возвращения, быстро отступила, скрывшись в сумерках неосвещенной комнаты.

— Завтра я заеду за вами в половине пятого, — громко сказал аббат Деганьон. — Мы доедем намного быстрее, вот увидите.

Девушка услышала его слова. Она закрыла глаза. Было такое впечатление, что с плеч свалился огромный груз.

— Спасибо, Господи! — пробормотала она успокоенно. — И тебе спасибо, Симон!

Ей стоило многих душевных мук рассказать во время исповеди о переменах в поведении Жозефа. Пришлось преодолеть свою стыдливость, но результат последовал незамедлительно — аббат примчался к ней на помощь, не усомнившись ни в едином слове. Эрмин схватила фотографию сестры Марии Магдалины и поцеловала.

— Моя Анжелика, я знаю, что ты заботишься обо мне! Спасибо!

Жозеф огласил новость на следующий день, за завтраком.

— Шинуку придется все лето стоять без работы, Мимин. Господин мэр одолжил свой автомобиль месье кюре, который теперь будет возить нас из Валь-Жальбера в Роберваль и обратно. Все только и думают, как бы тебе услужить, моя красавица!

Это обращение — «моя красавица» — вызвало неудовольствие как у Эрмин, так и у супруги достопочтенного рабочего.

— Не говори так об Эрмин, Жо! — сердито сказала Элизабет. — Ты стал много времени проводить в баре среди всякого сброда — и вот результат!

— Но я ничего плохого не хотел сказать! — возразил Жозеф.

— Такие слова можно говорить только своей жене, и больше никому, — отрезала супруга.

Жозеф уткнулся носом в кофейную чашку. Казалось, против него объединился весь мир. Симон весело присвистнул и послал Эрмин торжествующую улыбку.

Так аббат Деганьон стал шофером юной певицы и ее опекуна. Путь до города на машине занимал куда меньше времени, поэтому они стали выезжать позже. Девушка выходила из дома в парадном платье, поэтому больше не пользовалась раздевалкой. Суббота проходила за субботой, все складывалось наилучшим образом.

Эрмин получала все больше удовольствия от пения. Она пела, повинуясь собственному чутью, но так эмоционально и искренне, что публика, которая каждый раз менялась, аплодировала ей с энтузиазмом. О таланте снежного соловья заговорили в соседних городах. Люди стали специально приезжать в Роберваль, чтобы ее послушать.

Дама в черном всегда сидела на одном и том же месте, в глубине зала. Девушке ни разу не представилась возможность подойти к ней, даже если бы она того и хотела. Однако, поглядывая время от времени на стройную фигуру в черных одеждах и небольшой шляпке с вуалью, она испытывала глубокое сострадание. Басня Жозефа произвела на нее эффект, противоположный тому, на который он рассчитывал. Он хотел испугать девушку своей грубой выдумкой, но получилось наоборот — таинственная дама в трауре вызывала у девушки живой интерес.

По окончании песни Эрмин часто улыбалась, глядя на даму в черном и пытаясь рассмотреть под вуалью ее лицо. Лора не верила своим глазам — эта улыбка была, без сомнения, адресована именно ей. Утопая в море вопросов, она принимала ее как самый дорогой из подарков.

«Что бы это могло означать? Неужели Маруа все-таки рассказали ей обо мне? Если так, почему она не приходит меня навестить? Почему уезжает сразу после выступления? А если она улыбается мне, не зная, кто я такая, это лишний раз доказывает, что у девочки доброе сердце!»

Лора упорно носила траур, вызывая тем самым сочувствие и любопытство. Однако отказываться от черных одежд не собиралась, поскольку они служили ей надежным щитом от мужского внимания.

В одну из суббот, в середине августа, к числу обычных пассажиров автомобиля добавились Элизабет, Арман и маленький Эдмон. На молодой мадам Маруа было самое красивое платье и новые туфли. Несмотря на присутствие в зале Лоры Шарден, она получила огромное удовольствие от выступления Эрмин.

С момента их первой встречи Жозеф еще дважды посещал мать девушки и оба раза возвращался домой с пачкой долларов в кармане.

— В сентябре вы сможете поговорить с дочкой, — говорил он Лоре с презрительной усмешкой.

Лоре этот высокий мужчина с грубыми чертами и поседевшими усами не нравился. И все же она надеялась, что он выполнит условия договоренности и она наконец встретится со своей дорогой девочкой. Мечтая об этой встрече долгими вечерами, она называла ее именно так — «моя дорогая девочка»…

«Такое счастье — видеть ее каждую субботу и слушать, как она поет! Мне кажется, что ее голос гасит мою печаль. Моя дорогая девочка, моя прекрасная Эрмин!»

Лора без сожаления отсекла первую часть — «Мари» — от имени своей дочери. Она чувствовала, что лучше называть девушку так, как ее звали Жозеф и Элизабет.

— Поскорее бы пришел сентябрь! — каждое утро повторяла она.