Неожиданная Россия. XX век (СИ) - Волынец Алексей Николаевич Страница 54

Германия, главный противник России в той войне, пыталась решать проблему «хлеба» всеобщей рационализацией и тотальным регулированием потребления. Но как ни старался «сумрачный тевтонский гений» на этом поприще – кайзеровская монархия пережила царскую всего на 20 месяцев. И недоедание сыграло в германской революции совсем не последнюю роль.

Россия же не имели ни колоний, откуда можно было, не опасаясь политических последствий, изъять достаточные запасы продуктов, ни эффективного бюрократического аппарата, который мог бы взять под жёсткий контроль внутреннее производство и распределение продовольствия в условиях войны. Показательно, что само Министерство земледелия было учреждено в Российской империи только в октябре 1915 года – до этого вопросы сельского хозяйства не считались достойными отдельного министерства.

И первый в нашей истории министр сельского хозяйства тут же столкнулся почти с полным отсутствием статистических данных – страна не имела ни цифр, ни системы для подсчета производства и потребления хлеба, мяса и прочих продуктов. Поэтому в разгар мировой войны первой задачей министерства стало проведение сельскохозяйственной переписи. Титаническими усилиями её удалось осуществить к июлю 1916 года и к осени обработать необходимые данные. То, что надо было иметь хотя бы к осени 1914-го, получили на два года позднее.

Наконец наладив систему сбора необходимой информации, можно было приступать к попыткам рационального распределения имеющегося в стране «хлеба». Для этого при царском правительстве учредили «Особое совещание по делам продовольствия». Но как вспоминал министр земледелия Наумов, начало работы «Особого совещания» оказалось бесплодным: «Члены Государственной думы, представители земств и городов, всевозможных профессиональных союзов (мукомолов, сахарозаводчиков и др.), губернаторы, председатели управ, чины Министерства земледелия, ведомственные представители разных центральных управлений и пр. и пр. – всё это почти ежедневно заседало до поздних часов, обсуждало, спорило, голосовало, протестовало – некоторые вопросы (например, о твердых ценах) вызывали бесконечно долгие и страстные прения… В общем, получалась сложная затяжная обстановка, мало способствовавшая скорейшей выработке плана продовольственного снабжения…»

Любые попытки рационализации «хлебного вопроса» встречали возражения, порой на грани трагического курьёза. Так первые опыты введения продуктовых карточек в отдельных городах осудили по причине, что они «создают иллюзию голода». Зато разрешили вводить запреты на вывоз продовольствия за пределы отдельных губерний, что только разрушало единый рынок и подхлёстывало спекуляцию.

Опоздавшая «продразвёрстка»

К 1917 году производство сельскохозяйственной продукции упало на 28 %. Многочисленная деревня, даже с изъятыми рабочими руками, ещё могла прокормить сама себя. Но исчез прежде всего товарный хлеб, выращиваемый на продажу. Чрезвычайными усилиями госаппарат смог кормить более чем 10-миллионную армию. Не испытывали проблем и городские верхи, способные платить любую цену. А вот со снабжением городских низов, то есть большинства недеревенского населения, возникли проблемы. Нарастая в течение двух предреволюционных лет, они и породили первые протесты.

В отличие от сельскохозяйственной статистики, полицейский учёт в Российской империи был на высоте. И для истории сохранилась достаточно полная статистика таких «голодных бунтов».

Если в 1914 году ничего подобного не было, то уже в 1915 году полиция по всей Российской империи зафиксировала 23 локальных бунта по поводу дороговизны или отсутствия продуктов. Казалось бы, немного. Но уже за следующий 1916 год число таковых выросло на порядок – до 288! При подавлении двух десятков из них пришлось применять огнестрельное оружие – погибло 19 протестантов, было ранено 145 солдат и полицейских, счёт раненым бунтарям шёл на сотни. В ряде случаев солдаты, призванные утихомирить беспорядки, отказывались выполнять приказы, сочувствуя протестующим. Одним словом, проблема «хлебных бунтов» вызревала задолго до февраля 1917-го.

И нельзя сказать, что власти не понимали опасность и ничего не делали. Делали, но… слишком поздно. Всероссийский план «продовольственной развёрстки» вступил в силу 15 декабря 1916 года – то есть рациональное изъятие и распределение хлеба в давно воюющей стране заработало бы лишь к лету следующего 1917 года.

Для сравнения, в Германии первые военные законы о регулировании цен и потребления были приняты Рейхстагом уже 4 августа 1914 года. Спустя два года вообще вся торговля продуктами питания во «Втором Рейхе» управлялась государством при помощи полиции. Во Франции чрезвычайные законы о закупках и распределении продуктов были введены осенью 1915 года. В Италии аналогичные законы ввели в январе 1916-го.

И только Англия, «классическая страна свободной торговли» по определениям экономистов начала XX века, озаботилась жёстким регулированием продовольствия почти одновременно с Россией – в ноябре 1916 года. Но у Англии тогда имелось 260 миллионов индийских крестьян и крупнейший на планете флот, способный возить в метрополию все растительные богатства тропического региона. У России же, помимо 60 % крестьянских рук, изъятых из деревни войной, были и огромные проблемы с транспортировкой даже имевшегося хлеба.

Теоретически, летом 1917 года Российская монархия имела шансы справиться с продовольственным кризисом. Помимо наконец вводившейся рационализации ресурсов внутри страны, были составлены грандиозные по объёмам планы закупки продовольствия в Китае. Буквально накануне февральских событий в «Особом совещании по делам продовольствия» подсчитали, что себестоимость китайского мяса, доставленного в Россию, будет 5 рублей 86 копеек за пуд, тогда как в европейских губерниях страны цена на него колебалась около 9 рублей. Ещё привлекательнее выглядела пшеница из северного Китая – 1 рубль 35 копеек за пуд, почти в пять раз дешевле, чем в центральной России!

Однако, все благие начинания по преодолению «хлебного кризиса» грозил погубить «железнодорожный кризис». Война ударила и по российским железным дорогам, при чём с двух сторон – резким ростом объёмов военных перевозок и, одновременно, сокращением производства железнодорожной техники из-за перехода промышленности на выпуск военной продукции. За 1916 год в России количество работоспособных вагонов и паровозов сократилось на 20 %, при том что объёмы перевозок из-за идущей войны выросли в полтора раза.

С конца 1915 года и до рокового февраля 1917-го царское правительство потратило на железные дороги полтора миллиарда ещё достаточно полновесных рублей. Военными и гражданскими властями были предприняты внушительные усилия по улучшению работы и эффективности железнодорожного транспорта. Но опять же, как и с регулированием продовольственного рынка, эти экстренные меры были начаты слишком поздно.

17 % для 17-го года

В советское время считалось аксиомой, что именно «сознательный пролетариат» был главным двигателем революции. В наши дни мнение о роли фабрично-заводских рабочих в тех событиях высказывается разное. Но даже беглый анализ экономики показывает, что, вне зависимости от политических пристрастий, причины для недовольства у рабочих к февралю 1917 года были.

Накануне февральской революции в Российской империи насчитывалось примерно 15 млн промышленных рабочих и членов их семей (8 % от всего населения страны). За годы войны в столичном Петрограде количество рабочих увеличилось в полтора раза – к февралю 1917 года на заводах и фабриках в столице империи трудилось 420 тысяч человек (или 17 % от всего населения города). Во многом эти 17 % и обеспечили 17-й год…

На момент начала Первой мировой войны рабочий в центральных губерниях России получал в среднем 22 рубля в месяц. Те из пролетариев, кто имел квалификацию и работал на крупных производствах, получали заметно больше – в среднем 45 рублей ежемесячно. При дешевизне продукции сельского хозяйства это обеспечивало квалифицированному пролетарию достаточный уровень жизни. Для сравнения чиновник среднего ранга тогда получал в месяц 135–150 рублей основного жалования.