Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья Страница 54

– Станови-и-и-сь! – вдруг раздалась команда. Подошли трое незнакомых офицеров. У одного в руках какие-то документы. Стал зачитывать фамилии и говорить, в какое подразделение направляется. Девушки думали, что им вместе придется воевать, но вышло иначе.

– Боец Дандукова! – услышала вдруг Оля свою фамилию.

– Я!

– 1077-й зенитный артиллерийский полк!

– Есть!

И так дальше, пока не распределили всех. Затем офицеры ушли, и девушки стали прощаться. Ещё через некоторое время к группе, назначенной в зенитный полк, подошел молодой, лет двадцати наверное, лейтенант. Худенький, больше на старшеклассника похожий, чем на офицера РККА, какими их на плакатах рисуют – плечистые, высокие, с крупными чертами лица. На петлицах, что прикреплены к воротнику, из которого торчит тощая шея, – ну чисто курёнок! – по две кубаря с каждой стороны.

– Ну, кто тут зенитчицы? – спросил с улыбкой, оглядывая женское войско.

– А ты кто такой? – послышался насмешливый девичий голос.

– Лейтенант Медведь!

Девчонки заливисто рассмеялись.

– Да какой ты медведь? Ты котёнок! – и снова дружный хохот.

– Отставить смех! Смир-р-р-но! – неожиданно громко скомандовал лейтенант. Хотя голосок у него был по-прежнему звонкий, девушки подтянулись, стали в строй.

– Направо! За мной в расположение полка шагом… арш!

Лейтенант шел впереди, девушки потянулись за ним, стараясь шагать по-строевому. Да только получалось плохо: мозоли за краткое время отдыха, несмотря на перемотанные портянки и замену носков, из которых почти все оказались стёрты до дыр, уменьшиться не успели. Потому многие в колонне прихрамывали. А самое обидное – никто не знал опять, сколько им придется прошагать. Но терпели молча, привыкая к тому, что война – это, оказывается, по большей части не стрельба, а такие вот длительные переходы. Многие стали так думать, даже решили, будто им повоевать так и не придется.

«Станем ходить туда-сюда, пока мужчины не победят, а потом нас домой отправят», – пробурчал кто-то. Другие согласно загудели и закивали. Но, к счастью, через километра три колонна остановилась возле небольшого окопа, из которого высунулась запыленная девичья мордашка и крикнула, нарочито громко щёлкнув затвором винтовки:

– Стой! Кто идет? Пароль!

– Самара!

– Витебск! – звонко ответила девушка-часовой. – Товарищ лейтенант, кого ведете?

– Новеньких, – ответил тот.

– Привет, девочки! – вдруг заверещала из окопа вторая голова, высунувшись снизу. На голове – огромная каска, из-под которой торчат две крошечные русые косички.

– Привет-привет! – послышалось из колонны.

– Откуда будете?

– Из Астрахани… Из Казахстана… Из Сталинграда… – послышалось в ответ.

Колонна медленно втянулась на территорию ещё одного палаточного городка. Это, как оказалось, был штаб или, как стали сначала говорить, «хозяйство» 1077-го зенитно-артиллерийского полка.

Глава 56

Я открыл глаза, сладко, до хруста в суставах, потянулся, но стоило мне раскрыть рот, чтобы зевнуть с привычным «А-а-а-а!», как мне на губы шлёпнулась и крепко их прижала грязная рука с твёрдой, как наждачная бумага, кожей. Рядом прозвучало шипящее: «Тихо! Мовчи!», и я, вытаращив от испуга глаза, увидел рядом лежащего Петра. Это он прикрыл мне рот, причём довольно резко и грубо.

Пришлось кивнуть, чтобы понял: услышал, принял. Руку он убрал, и тут до меня докатились и грохот разрывов, и далёкая стрельба, и частое уханье пушек, но к этой какофонии примешивался ещё какой-то странный, очень знакомый звук. Я прислушался: мне кажется, или где-то тарахтят движками мотоциклы? «Да ну, ерунда, показалось», – подумал и спросил Петра шёпотом:

– Что случилось?

Он, встревоженный, прижавшись к земле, мотнул головой куда-то в сторону:

– Немцы.

Я замер. Что значит «немцы»? В каком смысле? Напарник прочитал вопросы в моих глазах и так же тихо ответил:

– Разведка. На мотоциклах. Мимо едут. Может, не заметят.

Мне до жути захотелось посмотреть. Я перевернулся на живот, подполз к краю балки, там где рос большой куст полыни. Осторожно выглянул из-за пыльного растения, ощущая его горьковатый душистый аромат. Петро был прав: примерно в паре сотен метров от нас катили по степи четыре мотоцикла с колясками. В каждом по два немца, притом у всех на груди автоматы, и только у первого в коляске – пулемёт.

– Видал у него косторез? – спросил Петро. Он подполз и теперь лежал рядом, тоже прячась за кустом.

– Что это такое? – удивился я.

– Ну, кулемет. Я бачив таку раніше. Наші прозвали його косторізом. Стріляє дуже швидко.

– Дюже – это как? – спросил напарник. – Типа нашего «Максима»?

Петро улыбнулся.

– Ти ще кулемет Дегтярьова згадай. Так у нашого скорострільність 500-600 пострілів на хвилину, а у костеру 900-1500, відчуваєш різницю?

Я улыбнулся.

– Петро, ты все-таки лучше по-русски говори, а то мне тебя понимать трудновато.

Напарник хмыкнул. Но согласился:

– Это я когда волнуюсь сильно.

– Ты себе не представляешь, как мне сейчас страшно. Я же никогда немцев-то вблизи не видал. В кино только.

– Каком? – спросил Петро, и я машинально ответил:

– Ну, как же? «Горячий снег». Повесть Юрия Бондарева. Не читал? Да брось! Классная книга. Нам задавали по внеклассному чтению. О, кстати! Она о том, как наши форсировали Днепр и освобождали Киев. По ней ещё фильм сняли, так там… – я, пока говорил, смотрел на Петра, и глаза у него опять на лоб полезли. Потому пришлось себя резко прервать.

– Ти зараз навіщо про Київ так сказав? – спросил Петро.

– Прости… – пробормотал я, проклиная свою болтливость, но тут стало не до обсуждения книг. – Смотри! Твою ж налево…

Я увидел краем глаза, как два первых мотоцикла остановились. Два других развернулись и двинулись в нашу сторону. Мы с Петро прижались к земле. Стало невыносимо страшно. Напарник снял винтовку с предохранителя, медленно отвёл затвор, проверяя, не попала ли внутрь земля. Задвинул обратно. Я, глядя на него, осмотрелся. Моё оружие лежало внизу, там где мы с Петро оборудовали себе нечто вроде окопчика. Пришлось спуститься туда и быстро вернуться. Проверил, тоже с предохранителя снял.

Сердце колотится, как перфоратор. «Господи, неужели придётся стрелять?!» – подумал я и, стараясь не стучать зубами, словно от холода, спросил:

– Петя, делать что будем?

– Ти командир, ти й скажи, – ответил он, выглядывая. Тарахтенье моторов приближалось. Ещё немного, минуты две, и гитлеровцы заметят балку, а в ней – наше лошадиное имущество. Ну, и нас двоих, конечно. А дальше что? Расстрел на месте? Плен? Я вдруг ощутил, как внутри нарастает ярость. «Может, я сюда, в прошлое, и случайно попал, – подумал, стискивая челюсти. – Только вот хрен этим уродам, а не боец Красной Армии Кадыльбек Агбаев!» Не знаю, отчего так себя назвал, но переосмысливать стало некогда.

– Ты будь здесь, я на правый край балки, – сказал вдруг. – Ничего, гранатами их забросаем!

Я рванул в сторону, сам от себя не ожидав такой прыти. Возможно, осмелился потому, что показалось: если угодил в прошлое, то ничего тут со мной не случится. Это как сон, пусть и очень страшный. Но там ведь даже если умираешь, потом возвращаешься в своё время, в свою кровать. «Нормально всё будет», – думал я лихорадочно, пробегая пригнувшись по склону балки. Повезло, что пологий, иначе мы немцев и не заметили бы, а они нас застали врасплох. Я-то ладно, человек из будущего. Но Петро-то настоящий, ему погибать из-за меня не надо.

До места, которое я себе определил финальной точкой, оставалось ещё метров двадцать, как неожиданно позади грохнул одиночный выстрел. Я дёрнулся, обернулся: это Петро открыл огонь. Мне пришлось ускориться, и пока добежал, позади уже началась перестрелка. Немцы, ревя моторами, рванули в разные стороны, чтобы сбить стрелка с толку. Петро неспешно стрелял по ним, притом делая по уму. То есть не лежал на одном месте, как истукан, а постоянно перемещался.