Эптон Синклер - Широки врата Страница 55

Наконец она сказала: «Я боюсь ехать на метро и передвигаться пешком на большие расстояния, поэтому высадите меня в районе Шёнеберг, где я сейчас живу».

Он поехал по ее указаниям, и когда она была готова выйти, он сказал: «Вы знаете, я не хочу знать, где вы живете, но мне не хочется отпускать вас на авось, не зная, что может случиться. Давайте я провезу вас около вашего дома, а вы посмотрите?».

Она показала ему свой квартал, похожий на все другие, как во всех современных столицах. Едва они заехали в него, она поймала его за руку и прошептала: «Перед домом два автомобиля. Разворачивайтесь!»

Он увидел стоящие на его пути автомобили и знал, что они могли бы быстро догнать его, пока он разворачивался бы на не очень широкой улице. «Сидеть тихо!» — скомандовал он. — «Опуститься на сиденье! Положите голову на мое плечо!» Он сел немного вперед, так, чтобы скрыть ее лицо, но не факт, что скрыл.

В этом положении они проехали мимо двух автомобилей. За рулем каждого Ланни увидел самое страшное зрелище, форму СС, стальной шлем и черную рубашку с повязкой, на которой были череп и скрещенные кости. Одного взгляда было достаточно, и он ехал, глядя вперед, не меняя скорость. Он догадался, что человек за рулем причудливого иностранного автомобиля с молодой женщиной в летнюю ночь не вызовет особого интереса у гестапо. Когда он проехал дальше по улице и увидел в зеркале заднего вида автомобили, не двинувшиеся с места, он ускорился и повернул за следующий угол и быстро покинул берлинский район Шёнеберг.

Труди Шульц заходилась в рыданиях. Сначала он думал, что это была реакция на страх, но потом понял, что она думала не о себе. — «Ланни, эти бедные люди! Их затащат в темницу и будут рвать на куски, чтобы заставить рассказать, куда я пошла».

«Они знают?» — спросил мужчина, на этот раз думая о себе.

— Nein, ausgeschlossen! Я сказала им, что собираюсь встретиться с человеком, который сможет достать нам бумагу, не оставляя следов для полиции. Но, Ланни, если бы вы их только знали! Самые преданные товарищи, рабочие, которые трудились всю свою жизнь и платили свои пфенниги в партийную кассу и за литературу! Лицо отца семейства рано покрылось морщинами, и волосы поседели, и его жена тонкая и изможденная с натруженными руками, которые казались верёвками. И двое детей мальчик и девочка, эсэсовцы будут мучить их. И даже если они скажут, что ничего не знают, они им не поверят, будут бессмысленно их избивать, пока их тела не превратятся в сырую массу.

«Я знаю», — сказал Ланни. — «Я видел это своими собственными глазами». Он позволил ей немного поплакать. Затем решил, что настало время, чтобы заставить её подумать. — «Послушайте, дорогая. Вы знаете, у меня свидание с Ирмой, и я не могу разъезжать на машине всю ночь».

— Да, да, я понимаю. Я доставила вам много беспокойства. Высадите меня в любом месте.

— Ну, и куда вы пойдёте?

— Я не знаю. У меня нет места, где меня могли бы приютить, да и есть ли у меня право навязывать себя кому-нибудь?

— Могу ли я вывезти вас куда-нибудь за город?

— Что это даст? Если я пойду в отель, или сниму жилье, я должна зарегистрироваться в полиции в течение двадцати четырех часов и предъявить своё удостоверение личности, которое я давно уничтожила. Я человек, объявленный вне закона.

— Но, дорогая, вы не можете просто гулять по улицам, и вы, конечно, должны понимать, что я не могу уехать, оставив вас.

Она не знала, что ответить. И после паузы он решил, что пришло время действовать. «Послушайте, Труди», — сказал он, — «у нас есть старая поговорка, в битве, кто не погиб, а отступил, может потом вернуться и продолжить драться. Я собираюсь вывезти вас из Германии».

«Как вы можете это сделать?» — спросила она.

— Над этим следует подумать. Но сначала я хочу знать, вы поедите?

Была пауза. «Ладно», — наконец, сказала она, голос ее был низким, как будто бы ей было больно.

«Gut!» — воскликнул он. — «Первое, что я должен сделать, это рассказать жене, потому что нам понадобится ее помощь».

— А, она поможет, Ланни?

— Ей это не понравится, конечно, но ей нельзя будет отказаться.

— Я не хочу быть между вами и ею, Ланни.

— Я не думаю, что это будет так серьезно. Она разумный человек, и к тому же добрый. Когда она поймёт ситуацию, то не захочет бросить вас на съедение волкам.

— Вы расскажете ей всю историю?

— Я должен подумать об этом. Первое, что нужно сделать, так это доставить вас в отель.

— Но, Ланни! Вы собираетесь взять меня в Адлон?

— Вы будете удивлены, что вы почувствуете, когда наденете кое-что из одежды Ирмы. Она будет вам немного великовата, но мы будем по обе стороны от вас, и я не думаю, что кто-нибудь обратит на это внимание.

— Но если я должна провести там ночь, то я должна буду зарегистрироваться.

— Вы приедете поздно ночью и уедите утром, и я сомневаюсь, что они что-нибудь поймут.

— Ланни, я могу доставить вам большие неприятности!

— Я, в самом деле, сомневаюсь в этом. Мы американцы, и мы хорошо известны, и я не верю, что нацистам нужен скандал. У меня есть вполне пристойная история, если дело дойдёт до разборок. Вы художник, а я Kunstsachverstündiger. Я помог опубликовать ваши рисунки во Франции и оказал вам финансовую помощь, потому что я хотел продать ваши работы и зарабатывать на них деньги. У меня не было ни малейшего представления о ваших противоправных действиях. Кстати, вам бы лучше отдать мне деньги, пока мы не выедем из Германии. Это будет выглядеть более естественно для меня, чем для вас.

Ланни смело припарковался перед отелем. Он посадил Труди на заднее сиденье, и попросил её откинуться назад, так чтобы ее лицо было вне поля зрения. Если кто-нибудь заговорит с ней, ей следует ответить, что она ждёт герра Бэдда. Но он не думал, что кто-нибудь заинтересуется, так как он не собирался слишком долго оставлять машину.

Ключи от его апартаментов были еще на стойке, так как Ирма не вернулась. Это было удобно, он прошел в её комнату, бросил в пустой чемодан платье из темно-синего шелка, не слишком заметное, подходящую шляпу, обувь и чулки. Одежда для Труди должна быть полной. Пара коричневых хлопчатобумажных чулок стала бы настолько разоблачительной, как красный значок социалистической партии. Он принял меры предосторожности и позвонил Селесте, горничной Ирмы, которая была в отеле, приказав ей идти спать, так как ее услуги в этот вечер не потребуются.

Затем он поспешил к машине и уехал. Труди опустила боковые и задние занавески и быстро переоделась. Что делать со старой одеждой стало проблемой, наводящей на мысль о таинственном убийстве. Её нельзя было оставлять ни в отеле, ни в машине. Убедившись, что в одежде не осталось никаких следов, никаких документов в карманах и меток на белье, он попросил её связать всё в плотный узел, и, когда они пересекали реку Шпрее по одному из многочисленных мостов, то он бросил узел через парапет.

Теперь Труди Шульц стала безупречной леди. Но Ланни не хотел сопроводить ее одну в апартамент, и так же не желал, чтобы она стала свидетельницей его разговора с женой. Он припарковался рядом с отелем и оставил ее в машине, как прежде. Ирма еще не приехала, хотя было уже после полуночи. Он предположил, что они хорошо посплетничали с фрау Риттер фон Фибевитц, и использовал время, чтобы тщательный поискать в ее спальне, под коврами, внутри оконных штор, под кроватью что-нибудь, похожее на провод или металлический диск, которые могут быть частью звуко-передающего устройства. Он принял дополнительную предосторожность и обернул телефон толстым банным полотенцем. После этого он был готов к «большой сцене».

Ирма провела хорошо время, включая, без сомнения, пару коктейлей. Её щеки раскраснелись, и ей хотелось рассказать массу вещей. «Ланни, я извиняюсь, что так поздно, но у меня было такое странное приключение! Ты когда-нибудь видел тинг[84]?»

«Я слыхал о них», — сказал он.

— Приехал двоюродный брат Фибевитц и повёз нас куда-то в сельскую местность, и там мы его увидели в большом театре под открытым небом. Там были тысячи людей, крестьян и сельских жителей, и я на самом деле почувствовала Германию впервые в своей жизни. Спектакль был невероятно сырой, но они все живо воспринимали его, женщины вокруг меня рыдали. Это заставило меня вспомнить о спектакле про Хижину дяди Тома, который я однажды видела, когда я была девочкой в Адирондаке. Фибевитц сравнил это со старыми английскими чудесными мистериями.

«О чем там шла речь?» — Ланни должен быть сейчас чрезвычайно вежливым.

— О Гитлере и его спасении немецкого народа. Название спектакля Немецкие страсти 1933. Там показали Гитлера на кресте. Это выглядело кощунственно, потому что там показали, что его, как Христа, распинали евреи. Потом он воскрес и вознесся на небеса, и получив инструкции от ангела, вернулся на землю в сияющих доспехах и спас прекрасную голубоглазую деву с двумя длинными льняными косами, которая олицетворяла Германию. Конечно, это выглядело глупо. Но ты не можешь себе представить, как глубоко была тронута аудитория. Я уверена, что все эти сельские женщины действительно верили, что фюрер всё это пережил.