Джулиан Рэтбоун - Последний английский король Страница 55

Эдвин и Моркар отведут от городских стен и распустят свои войска, распустят и тех своих приверженцев, которые в данный момент грабят окрестности Нортгемптона или тревожат иные области Англии, отошлют их всех по домам и положат конец насилию и бесчинству.

Заручившись этими обязательствами, Гарольд, действуя от имени короля, ныне передает Моркару, брату Эдвина, эрла Мерсии, – Нортумбрию и утверждает за ним все привилегии, права, доходы и так далее, и так далее.

Вроде бы удалось. Слегка вспотев, гадая про себя, правильно ли в конце концов он поступил, Гарольд подошел к Эдвину, обнял его, взял за руку и вместе с ним повернулся лицом к собранию.

– Господа, – молвил Эдвин, – Гарольд говорил мудро и хорошо. Отныне между его семьей и моей будет дружба, любовь и согласие, и в подтверждение этого я предлагаю Гарольду в жены мою сестру Элдит, чтобы их брак стал союзом не только двух людей, но и двух семейств на благо всего народа.

Гарольд побледнел, лицо его на миг сделалось серым, точно свинец, потом кровь снова прихлынула к нему. Он не выпустил руку Эдвина, и северянин тоже побледнел от боли, когда Гарольд словно тисками сдавил ему пальцы. Гарольд быстро окинул взглядом членов Витангемота, на некоторых лицах он различил усмешку, кое-кто тревожно свел брови, но большинство сидело совершенно спокойно, будто каменные изваяния, изо всех сил стараясь скрыть чувства, которые вызвала в них тщательно продуманная и крайне рискованная выходка Эдвина.

Все были в курсе дела: Гарольд не был женат, что едва ли приличествовало человеку его положения. Вот уже тринадцать или четырнадцать лет он жил с любовницей, женой тана, владевшего землями в старинном поселении данов в Уэксфорде. Эдит Лебединая Шея всю жизнь оставалась любовницей, наложницей Гарольда. Никто не считается с наложницами, когда речь идет о политике. Разумеется, Гарольд имел полное право позаботиться о ней, обеспечить и ее, и рожденных ею детей – как вельможа распорядится своими средствами, это никого не касается – но в борьбе за власть она не имела никакого значения.

Однако предложенный Эдвином союз имел и другую цель: лишив Тостига графства и вынудив его удалиться в изгнание, сыны Эльфгара нанесли Годвинсонам серьезный урон, подорвали их престиж и отобрали часть территории, которую те контролировали, а этот брак стал бы еще одним шагом в том же направлении. Если Элдит в скором времени родит Гарольду сына – а братья, конечно же, на это и рассчитывали, – в один прекрасный день этот сын предъявит свои права на английский престол. Скорее всего, этот день наступит, когда мальчик будет еще совсем юным, быть может, даже несовершеннолетним. В таком случае регентшей станет королева и, конечно же, призовет к власти своих ближайших родичей. Сыновья Эльфгара сделали тот же ход в попытке укрепить свою власть и влияние на будущего короля, какой в свое время сделали Годвинсоны, заставив Эдуарда жениться на Эдит.

Гарольд покачал головой – не в знак отказа, просто пытаясь прояснить свои мысли, – и выпустил руку Эдвина. Сейчас он обязан был принять во внимание главное: публично отказавшись от этого брака в присутствии Витана, он нанесет Элдит и ее родичам такую обиду, что не останется и призрака надежды на союз, а тем более дружбу между двумя могущественными кланами. Отвечая Эдвину, Гарольд старался тщательно подбирать каждое слово – так тщательно, как это возможно для человека, которого застигли врасплох.

– Брат мой Эдвин! Молва о красоте и целомудрии твоей сестры разошлась по всем краям земли. – Поскольку девице едва минуло тринадцать лет, на ее целомудрие, очевидно, можно было рассчитывать. – Этот образец добродетели заслуживает того, чтобы свадьба была сыграна со всей доступной нам роскошью. Позднее мы посоветуемся и решим, как нам это сделать. Не стоит легкомысленно, без должных приготовлений, решать подобные вопросы, а сейчас нас ждут другие, не менее важные дела...

– Но ты женишься на ней?

Гарольд, уже оправившийся от первоначального потрясения, отступил на шаг, оглядел молодого человека с ног до головы, а затем посмотрел ему прямо в глаза, заставив Эдвина отвести взгляд.

– Разумеется. Когда придет время.

Больше он ничего не намеревался говорить.

Гарольд уже шагнул в сторону, но тут вмешался Моркар:

– Еще одно дело надо уладить, Гарольд.

– Какое?

Повернув голову, Гарольд постарался сочетать в выражении лица монаршее, да, именно монаршее, благоволение с некоторым недовольством.

Моркар покраснел, но не отступил.

– Ты отдал мне Нортумбрию. Когда это графство было пожаловано твоему брату Тостигу, Вальтеофу, сыну старого Сиварда, было всего восемь лет, но теперь ему восемнадцать...

– Разве Вальтеоф не может сам говорить за себя?

– Могу, мой господин.

Из рядов танов, окружавших братьев, выступил молодой человек, на редкость высокий, крепко сбитый, пригожий.

– Чего же ты хочешь, Вальтеоф?

– Графства Нортгемптон и Хантингдон, мой господин, которые принадлежали твоему брату Тостигу, как и Нортумбрия...

– Довольно! Тостиг отправился в Дувр. Он отказался от того, что дороже всех земель – от моей братской любви. Бери себе земли.

Кто-то зашевелился рядом с Гарольдом, зашелся в кашле. Король, о котором все забыли.

Оправившись от приступа, Эдуард сел, опираясь на королеву, которая обнимала его за плечи, а другой рукой отирала ему пот со лба.

– Тостиг! – прохрипел король, откашлялся еще раз и повторил: – Тостиг!

Он оглядел зал, прикрывая глаза ладонью, заметил, что корона криво сидит на голове, поправил ее.

– Тостиг! – позвал король. – Кто сказал, что мой Тости уехал? Уехал, не попрощавшись со мной?

– Ты спал, Эдди, – прошептала ему на ухо королева Эдит. – Он не хотел тебя будить.

– Он хороший мальчик, добрый мальчик, – забормотал король. – Он вернется, он скоро вернется.

Он откинулся на подушки, по-прежнему опираясь на руку жены.

– Тости вернется! – прохрипел он в последний раз с каким-то мстительным торжеством.

Этот возглас прозвучал в ушах тех, кто его расслышал, заклинанием, даже проклятием, и, вторя ему, холодный северный ветер прорвался в щель под дверью, приподнял и раскидал солому, покрывавшую плитки пола.

Глава тридцать пятая

Пронзительный холод. Северо-восточный ветер, как плакальщица, завывает над Темзой, проносится над равнинами и болотами между Вестминстером и Лондоном, серебрит седую воду легкой пеной, которую увлекает прилив и течение реки. Серая грязь клочьями сбивается в камышах. Ветер подхватывает струйки дыма, поднимающиеся над тысячей очагов за старой римской стеной, и несет запахи города – древесный дым, запахи кузницы, кожевенной мастерской, пивоварни, человеческих испражнений и навоза, – несет их прямо к большим западным вратам самого нового в Европе собора.

Вокруг собора толпятся люди, жмутся друг к другу от холода, отчего толпа кажется меньше, все стараются поплотнее укутаться в плащи и звериные шкуры, ворчат и жалуются, что приходится долго ждать. Советники и представители знатнейших вельмож страны обсуждают порядок процессии. Король умирает в ста ярдах отсюда, в Доме Совета, а потому чрезвычайно важно, в какой последовательности вельможи войдут в церковь:

тот, кто войдет последним, и есть основной претендент на престол.

Чуть поодаль от толпы держатся три группы всадников; две из них, по-видимому, сообща противостоят третьей. По одну сторону больших церковных врат – братья Эдвин и Моркар, эрл Мерсии и свежеиспеченный эрл Нортумбрии, каждый со своим знаменосцем, их лохматые, крепкие кони бьют копытами и мотают головами, громко звеня упряжью. Вокруг братьев сгрудилось около сотни верховых – таны и дружинники, а позади еще сотня конюхов, слуг и фрименов. Дружинники явились во всеоружии, надели шлемы и кольчуги, прихватили с собой широкие мечи и боевые топоры, щиты в форме листа висят у них за плечами; у слуг в руках семифутовые копья и выпуклые круглые щиты, покрытые блестящей кожей.

По другую сторону – Гарольд Годвинсон, эрл Уэссекса, и его свита, равная по численности совокупным силам Эдвина и Моркара. Рядом с ним стоят его младшие братья – Леофвин, эрл Кента, и Гирт, эрл Восточной Англии.

Уолт ехал на малорослой лошадке со знаменем Гарольда в руках, уперев конец древка в правую ногу. Золотой дракон Уэссекса на некогда пурпурном, а теперь тускло-красном фоне. Рядом скакал помощник знаменосца, смуглый уэльский принц Даффид.

Поглядев на высившиеся перед ним стены, Уолт невольно вздрогнул, и не только от холода.

Собор, который сейчас должны были освятить, показался ему каким-то чудовищем.

Второй такой громады не сыщешь во всем христианском мире, подумал Уолт. Во всяком случае, это самое большое здание в Англии. Разумеется, о его размерах можно было догадываться и раньше, еще в те времена, когда Уолт впервые побывал в Вестминстере или даже когда увидел его из Лондона, стоя у излучины реки, но до сих пор здание было опутано плотной сетью строительных лесов, проход к нему преграждали изгороди и лачуги рабочих. Чем выше становился собор, тем выше взмывали лебедки и канаты для подъема грузов; дым костров и каменная пыль окутывали его облаком, а ближе к концу строительства к ним прибавились ядовитые пары свинца и меди. Смердящая туча порой заволакивала небо, и солнце посреди дня становилось кроваво-красным.