Маргита Фигули - Вавилон Страница 56

Вслух он произнес:

— Да, пожалуй, она поистине любила меня… А что это такое — любить больше всего на свете? Что значит — любить беззаветно? Я желаю знать, что такое — истинная любовь! Я тоже хочу любить истинной любовью!

В смятении ему показалось, будто в сердце его шевельнулось теплое чувство к гречанке. Он пристально всматривался в ее лицо и подумал, что великая любовь достойна воздаяния; В безотчетном порыве он снял с руки дорогой перстень и надел ей на палец со словами:

— Ты любила меня больше всего на свете, и я жалую тебя перстнем с эмблемой сына богов. Еще никто не удостаивался этого! Цени!

Потом он дважды хлопнул в ладоши и безучастно распорядился убрать труп.

Снова он остался один, и даже критская чаша с хороводом танцовщиц не могла скрасить ему одиночества. Валтасар всматривался в призрачных плясуний. Ярость опять накатывалась на него. Ему казалось, что он окружен толпой завистников и врагов, и его удел — вечное одиночество. Единственная любившая его ушла из жизни. Он заметил на ковре следы ее крови. Они словно вплелись в тканый узор, и Валтасар не мог оторвать от них взгляда.

Он действительно одинок, ему некого любить. Валтасар заплакал. Сквозь пелену слез перед ним вместе с образом беззаветной гречанки мелькали видения девушек с Кипра, захваченных персами. Вот и они достались Киру, а не ему, Валтасару. Этот шакал собирается отнять у него и женщин, и державу. К нему, быть может, направилась и душа умершей. К нему перейдут все мертвые и живые. Кир задумал лишить Валтасара всего.

Он застыл, погруженный в свои мысли, недвижимы были даже ресницы. Он будто спал.

Казалось, гроза миновала. Однако едва один из придворных открыл двери и одернул занавес, как Валтасара охватил новый приступ ярости и не оставлял его до самого вечера. Дважды он приказывал принести труп гречанки и ласкал ее, словно ребенка. В конце концов он снял с себя золотую цепь и обвил ею шею умершей.

При этом он причитал с громкими рыданьями:

— Это мой дар за твою истинную и пламенную любовь. Если бы ты была жива, ты научила бы и меня, сына богов, любить сильно и беззаветно. Если бы ты была жива, я любил бы тебя вечно и горячо. Я величайший повелитель Вавилонии, и мое сердце должно уметь так любить. О, если б ты была жива… почему ты не осталась жить? Разве Валтасар не держит при дворе десятки врачей? Разве при дворе Валтасара нет мудрецов? Так пусть же она оживет…

Валтасар страстно захотел, чтобы его любимая рабыня снова ласкала его. Чтоб извивалась у него на коленях, подобно змее, умеряя своими прохладными руками жар его тела в знойные дни. Пусть ее взгляд любовно коснется его лица. Пусть ее пальцы перебирают его волосы, и в ночной тиши ярко-алые губы льнут к его губам. Да, он желает этого. И Валтасар велел позвать к нему придворных врачей и мудрецов. Но ни один из них не взялся воскресить гречанку. Они сгрудились в углу голубой гостиной и в страхе ждали своей участи.

Среди мертвой тишины, всегда предшествовавшей царскому приговору, Валтасар закричал:

— Чего стоит ваша мудрость, если вы не можете воскресить даже такое убогое создание, как невольница? Вас развелось во дворце больше, чем пауков, и вы даром едите мой хлеб. Я постараюсь уменьшить число дармоедов. Бросить каждого шестого львам…

Никто не посмел проронить ни слова из страха, что царь предаст смерти всех. Лишь один из них, авантюрист по натуре, которому уже случалось обвораживать сердце царя, рискнул прибегнуть ко лжи во спасение.

— Государь, — сказал он, — ты обвиняешь нас, а ведь наша совесть чиста. Каждый из нас сумел бы воскресить твою любимую невольницу, если бы ее любви не пожелали сами боги. Боги призвали гречанку в свое царство, чтобы сделать своей возлюбленной. Мы всего лишь служители богов, и не нам противиться их воле. Лишь ты — самый могущественный, самый прославленный властелин Халдейского царства — можешь заставить их вернуть ее тебе. Побеседуй с богами, а мы удалимся, так как не подобает смертному быть свидетелем разговора сына богов с небожителями. Отпусти нас с миром.

— Это мудрый совет, — согласился царь. — За что мне карать вас, если виновны боги? Я договорюсь с ними, а вы ступайте. Тебе же, — он кивнул на пройдоху, — тебе пусть смотритель казны даст перстень из нефрита.

Гостиная опустела, но Валтасар не договорился с богами. Они не подали никакого знака, что умершая может восстать из мертвых, снова начать двигаться, обвивать своими гибкими руками тело царя царей. Недвижимая, она лежала перед ним на. ковре с полуоткрытыми синеющими губами, на которых изменился даже цвет губной помады. Щеки у ней запали, лицо приобрело пепельный оттенок. Пальцы рук заострились, как у скелета, стройные упругие ноги, так грациозно носившие ее тело, одрябли. От нее осталась только тень былой красоты, и Валтасар, взглянув на нее, ужаснулся.

— Она отвратительна, — пробурчал он, — она очень изменилась с тех пор, как вступила в царство теней, хотя сами боги соперничают со мной из-за нее.

По спине у него пробежали мурашки.

— Она стала безобразной и противна мне. Валтасар несколько раз обошел ее вокруг, рассматривая со всех сторон.

— Не буду я спорить с богами из-за нее. Даже последний раб в рудниках не стал бы сейчас домогаться ее, не то что царь.

Ему померещилось, что от трупа потянуло тлетворным запахом, и он хлопнул в ладоши.

— Унесите, — брезгливо сказал он вошедшим слугам, и погребите в саду под кедрами, где покоится прах злосчастной Амугеи Мидийской.

Но тут явился главный садовник и попросил царя отменить свой приказ, так как не годится царице лежать рядом с рабыней.

— Эта рабыня любила Валтасара беззаветной и пылкой любовью, как Амугея любила Навуходоносора. Если Навуходоносор избрал местом вечного упокоения Амугеи террасы парка, то почему этого не могу сделать я для той, которая любила меня одного?

Ее величество Амугея Мидийская была халдейской царицей, ваше величество.

— Халдейской царицей была Нитокрис, — возразил царь, — истинной царицей была Нитокрис, а Амугея для Навуходоносора была тем же, чем для меня греческая невольница. Я не вижу здесь разницы, и поэтому положите их рядом.

— Ваше величество, — начал было снова главный садовник.

— Кому ты перечишь? Я не Навуходоносор, который выслушивал советы простых пахарей и умилялся их мудрости. Запомни, что мудрым может быть только сын богов, то есть я.

Валтасар нахмурился, лицо его приняло брюзгливое выражение.

Главный садовник, боясь накликать на себя беду, поклонился и вышел.

Невольницу похоронили под кедрами, и Валтасар пожелал убедиться в этом лично. Он собственноручно поставил на могилу золотую чашу со священным елеем и выжал из себя несколько слезинок. В знак печали он надорвал ворот своей роскошной сорочки.

В действительности рабыня-гречанка была похоронена на вавилонском кладбище, могила же под кедрами была пуста. Так распорядилась царица, взяв все на себя. Царица не позволила осквернить прах царственной особы соседством невольницы. В тайну были посвящены только Даниил и главный садовник.

В тот же вечер царица еще раз посетила Валтасара, который все больше терял самообладание. Час совещания близился. По улицам слонялись толпы зевак, во дворце караулом стояли солдаты, сановники прибывали в тронный зал зимнего дворца, а Валтасар отчужденно сидел в голубой гостиной. Мрачного настроения не развеяла и царица. Стоило ей упрекнуть Валтасара в том, что из-за женщин он забывает о своем державном долге, как царь пришел в бешенство.

Он был ужасен. Угрожающе протягивая к ней руки, он хрипел:

— Ты блудишь со своим иудейским псом и еще смеешь упрекать меня?

— Валтасар! — взмолилась она и, не желая выслушивать дальнейшие оскорбления, покинула его и тотчас же направила к нему врача с лекарственным настоем против безумия.

Но Валтасар отказался что-либо пить.

Оставались еще два человека, которые могли бы унять царя. Это были Набусардар и его жена Телкиза.

Час совещания неумолимо приближался, и царским советникам поневоле пришлось послать за Набусардаром. Однако его уже не застали дома. Оставалась Телкиза, всегда с удовольствием выполнявшая подобные поручения. Она упивалась своим влиянием на царя, неотразимостью своей ослепительной красоты и утонченной лести.

Но и Телкизу, тигрицу Вавилона, начали посещать мысли о персидском нашествии. Кому-кому, а уж ей-то был хорошо известен эгоизм знати, царских советников. Послав за ней с просьбой утихомирить Валтасара, приближенные царя рассчитывали, что она будет лить масло в их светильники, но не так-то просто было предугадать поступки лукавой Телкизы.

Благородную Телкизу доставили в Муджалибу в роскошном паланкине. На ней были изящные белые одежды, плотно облегавшие тело, и она напоминала гибкую змейку. В волосах, аркой возвышавшихся над лбом, сверкали драгоценные камни, а на груди у ней была прикреплена брошь в виде букетика цветов из жемчуга и серебра. Ножки были обуты в легкие туфли из белой кожи на высоких каблуках, о которые бился край ее длинного платья.