АБ МИШЕ - ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ Страница 56

это связные, проникающие сквозь стену гетто;

это спасение немощных, это авторский вечер поэта Владислава Шленгла в пользу бездомных сирот;

это оборона гетто от обычных бандитов, пришлых с “арийской” стороны, и от собственной шпаны;

это агентура в Службе Порядка: Гжибовский, Энгельман и Люксембург, трое полицейских, ловцы предателей;

это - Организация.

БОЕ:

это требование устава: “В случае дальнейших выселений оказывать сопротивление под лозунгом: “Не отдадим ни одного еврея!”;

это жадный поиск союзников: “Являемся одним звеном в общей цепи борьбы... Самим фактом своего существования становимся частью общего антигитлеровского фронта...” (заявление группы членов БОЕ);

это каменная неподатливость принципов, и правого толка группа бывших военных со всей своей боеспособностью остается вне БОЕ, они - самостоятельный Еврейский Военный Союз, ЕВС;

это сиротство: БОЕ не входила в военные формирования подпольной Польши, связи с ГЛ и АК налаживались трудно и поток просьб о помощи оружием (жизненно важным, нет - досмерти нужным) оборачивался ничтожными каплями: несколько неисправных пистолетов или инструкция по проведению диверсий или просто уведомление о солидарности; даже после вооруженных схваток БОЕ с немцами в январе сорок третьего года прошло два месяца, пока польские соратники поверили в эффективность еврейских выстрелов и АК взялась, наконец, дельно помочь евреям, но тут же одна за другой стали обнаруживаться помехи: то связной БОЕ “Юрек” (Вильнер) попадает в полицию и, несмотря на его молчание под пытками, АК, опасаясь провалов, осторожностью замещает сотрудничество; то офицер АК явился инструктировать неопытных бойцов БОЕ пьяным в стельку - “Еврейские повстанцы так и не получили обучения”, - доложил начальству чиновник АК; то командир отряда АК объявил, что в случае связи БОЕ с коммунистами он, невзирая на любые приказы, будет вместе с немцами уничтожать евреев; а вокруг гетто бурлил антисемитизм, и одна из нелегальных газет, “Политика”, опасалась, что содействие поляков евреям “могло бы стать исходным пунктом какого-нибудь еврейско-немецкого сговора”, и незамысловатые патриоты, особенно из полиции и пожарных частей, усердно вылавливали беглецов из гетто, и отряды польских фашистов истребляли

партизан-евреев, и набожные польские крестьяне, убедившись, что гром небесный не карает даже за кровь еврейских младенцев, поставляли немцам скрывающихся евреев за три литра водки;

это манок высокой душе, магнитное поле подвига, в его иловых линиях: первые организаторы тайной помощи евреям Зофья Коссак, Чеслава и Теофил Военские, Ванда Крахельска-Филипович; созданный в октябре сорок второго года Совет Помощи Евреям во главе с Юлианом Гробельным; польские харцеры под деятельным руководством Александра Каминского; “Ворчливый Янек” - “король” проводников через подземные каналы, который вынес на своих плечах не одного еврея,

врач Рашейя, ушедший в гетто спасать больного Абу Гутнайера - немцы убили обоих; майор АК Ольгерд Осткевич-Рудницкий, казнивший по приговору подполья двух доносчиков; железнодорожник Теодор Пайевский, он вырывал из концлагеря и укрывал многих евреев, в том числе Э. Рингельблюма; ксендз и викарий из Шумова, убитые за помощь евреям; извозчики и шоферы столичного района Пованжки, защитники коллег, сбежавших из гетто; партизаны, под Челестиновым освободившие смертников из поезда в Треблинку; варшавские монахини сестры Мария Юзефа, Попиел и Бернарда (спасение детей и женщин, помощь оружием); и среди пожарных, привлеченных немцами к добиванию евреев, нашлись такие, как Владислав Свентоховский, связной между БОЕ и польским сопротивлением; и ученые, актеры, торговцы, журналисты, даже полицейские – было их не слишком в многомиллионной стране, но достаточно, чтобы в тупике обреченности услышала БОЕ сочувственное чье-то дыхание, чтобы тысячи евреев укрылись под щит сострадания, чтобы в кромешной тьме - зарницы;

это пересуды, слухи, невероятность правды и достоверность вымысла: говорят, в крушинском лагере евреи схватились с немцами, часть погибла, зато кое-кто сбежал, а в Крынках, говорят, евреи немцев перестреляли и подались в лес все до одного, от старухи до младенца; говорят, в Мехове бургомистр стал расстреливать еврейских детей и тут их отец ножом - представляете? - ножом перерезал ему горло; говорят, в ченстоховском гетто Мендель Фишлевич и Айзик Файнер тоже пытались ножом убить эсэсовца; говорят, по дороге в концлагерь некоторые выпрыгивают на ходу из вагона; говорят, возле Парчева партизанский отряд, больше тысячи евреев, все вооружены, колотят немцев, а в районе Люблина отряды Самуэля Эгера, Кагановича, Вольфа Глайхера, а возле Ядова Моше Зеленец, ему двадцать пять лет, собрал евреев, бывших солдат, крепкие ребята, дай им бог здоровья; говорят, в грубешовских лесах был бой, убиты семьдесят наших, варшавских,

только один уцелел, а Зося Ямайка, - вы знали Зосю Ямайку из группы “Спартак”? - она погибла в бою как герой, и Людка Арбейтсман тоже, и Малгося Залштейн, Ида Малкин, о, чтобы всех вспомнить, надо вот такую голову иметь; говорят, в Кракове еврейские боевики и с ними один наш, “Антек” его кличка, устроили налет на “Цыганерию”, знаменитый ресторан, коньяк, девочки, любимое место немецких офицеров, из них гранатами такой фарш сделали, лучше вашей бабушки, сейчас вся Польша ахает; и действительно, польской гордости пришла пора изумленно оглянуться на презренных евреев, их первыми оглушил нацизм и они первыми опомнились драться: “Героизм евреев

да послужит нам примером”, - писала подпольная польская пресса;

это отречься от матери-спекулянтки, чья нажива – нужда нищих, презреть отца, который холопствует в Юденрате, расправиться с братом, тиранящим подневольных рабочих в угоду немцу-фабриканту, прикончить друга, если он агент гестапо или якобы тайной “Антикоммунистической лиги” (затея провокатора Ганцвайха: воюя с коммунистами, изнутри подорвать БОЕ); это кулаками заткнуть продажные еврейские глотки, по указке нацистов чередующие скулеж безнадежности и вранье о благополучии переселенных людей; это ударить листовкой: “...имеются полные списки всех тех, кто служа немцам, забыли, что они евреи и люди! <...> если они не прекратят своей гнусной деятельности, будут все расстреляны”;

это для боевиков бесплатно хлеб от пекарей, обувь от сапожников;

это сверхмуравьиное (не сверхчеловеческое!) упорство в создании подземного города: вырыть логово, укрепить железобетоном стены, в потолки замуровать рельсы, соорудить бойницы, склады, жилые пещеры и места лазаретов, связать их системой лазов и переходов под землей, по чердакам, крышам, сквозь проломы в стенах, сообщить с “арийской” стороной, с выходом к рекам и отстойникам стоков через канализационные туннели - вот чем на глазах у оккупантов тайно, почти без техники и материалов, месяцами занимались Моисей Ягодзинский, Гольдман и многие другие инженеры и строители; а чтобы сточные каналы стали дорогами, следовало вычленить из лабиринта канализации нужные трассы, изучить их составить схемы, планы, карты, и разведчики - часто дети, щуплые, пронырливые, - погружались в подземную мразь, выворачивали ноги на выбоинах, оскользались на округлостях стен, проваливались в ямы, захлебывались в отходах и пробивались к просветам канализационных люков, а иногда теряли путь, сходили с ума в вонючей темноте или застревали на повороте трубы и новые лазутчики отправлялись вытаскивать труп, чтобы заблокированный канал не выпер жижу на улицу и не привлек враждебное внимание, они выволакивали наверх тело - случалось, любимой

девушки, случалось, ребенка, - облепленное экскрементами, с лицом, обглоданным крысами, и находили мужество вернуться в черный смрад канала, чтобы впоследствии ничтожное, дециметрами измеряемое, пространство между кирпичным сводом и потоком грязи стало артерией, питающей гетто помощью “арийской” стороны, чтобы брели по каналам, спотыкаясь о трупы утопленников, беглецы и боевики, чтобы остряки гетто назвали крестный тот путь “еврейской автострадой спасения”;

это дети на улице играют, разделясь на “немцев” и “евреев”: “немцы” бьют “евреев”, гонят на “переселение” - игра без смеха, без баловства игра, отдых от работы лазать через стену гетто на “волю” и обратно, с едой, с лекарством, с запиской, с патронами на хилом тельце под лохмотьями одежды;

это песня с примерно таким текстом: “Кто без оружия битву ведет, того легкой смертью судьба не обидит. Но не напрасно кровавый льем пот: утро стучится у наших ворот, утро, которое нам не увидеть”;

это слова Анелевича в начале сорок третьего года: “Вижу, что благодаря нашей работе пробуждается новый гордый сильный еврейский человек, который сумеет бороться за свою жизнь”; “Помню разговор с Анелевичем, - напишет позднее Рингельблюм. - Он был уверен, что ни он, ни его бойцы не переживут ликвидации гетто, что сгинут как бездомные псы... <...> ...но национальное достоинство заставляло евреев сопротивляться и не дать вести себя на бойню”;