Александр Доронин - Кузьма Алексеев Страница 56

— Тебе бы только языком болтать, — Тимофей никому не мог признаться, что у него на душе. А Зосим, похоже, уловил его тайные мысли. Больше всего на свете он хотел Гермогену отомстить. Пускай оранский игумен под землю уйдет, туда ему и дорога! А тут его добру учат, особенно эта женщина.

— Чего вы все бабу слушаете, она хвост сорочий? Ее дело щи варить да детей рожать!

Алена рассмеялась, разливая по мискам похлебку:

— Не от тебя ли? Ой-ой!..

Кроме них двоих никто не знал, что стояло за этими словами. Целый год Тимофей спал с нею, пока не наведался к ним Зосим.

Выругавшись, Тимофей бросился на улицу. На берегу Теши он вчера видел цветущий куст. Додумывать свои мысли пошел туда. Пусть животы свои без него набивают — от них троих он уже сыт. Полянка была вся в стройных, кудрявых березах. От тихого ветра деревья о чем-то лопотали своими нежными листочками как грудные младенцы. На земле и даже на камнях здесь повсюду росли желтые цветы. Возле Оранского монастыря и вокруг него Тимофей похожих не видел. Он растянулся на траве у огромного камня-валуна. В последнее время у него часто болела голова. В ней такой звон стоял — хоть плачь. Задетый за живое во время перебранки внутри пещеры, Тимофей и на полянке не мог найти себе места. Почему-то вспомнилась молодость, Нижний Новгород, сноха Лушка, которую он очень любил и которая сама по нему страдала. Но ведь жену брата не украдешь!

С той поры он постригся в монахи и Лушку больше никогда не видел. Вспомнился и Гермоген, как он распял их с Зосимом на березе, и они висели как тряпки. В чувство он вошел лишь спустя неделю… Открыл воспаленные глаза — перед ним Еремей стоит, келарь скитский. И не на поляне совсем, где привязывали к березе, а у него в келье. Выходит, Еремей его спас, кужодонский эрзянин.

Тимофей спросил тогда у него, живой ли Зосим. «Ветры его унесли, — сказал Еремей. — Прикуси язык свой и жди, из монастыря, так и быть, вытащу как-нибудь». В один дождливый вечер он спрятал его в телегу с сеном и увез в свое село. Не к родственникам своим, а к Алене Воронцовой. Так Тимофей у нее и остался. Стали жить без венца, без благословения отца с матерью. Тут, откуда ни возьмись, появился Зосим. И его Алена на жительство пустила — втроем легче и веселее… Вскоре Зосим собрал всех крестившихся двумя перстами. С ними старый обряд справлял, псалмы старые пел, старые церковные книги читал. И всё призывал с новообрядцами бороться, считая их антихристами. Сельский батюшка Вадим сообщил про это в Лысково, оттуда полицейские нагрянули. Хорошо, что жители вовремя спрятали их. После этого они втроем сбежали вот в этот медвежий угол. Тимофей и раньше про эти места слышал, но бывать здесь не доводилось. Теперь вот приходится хорониться.

Тимофей сжал руками голову. Боль не проходила. Еще шум какой-то прибавился, словно скрежет зубной. От страху мурашки побежали по спине. Приоткрыл осторожно усталые глаза — в небе, прямо над ним, огромный коршун кружит. Глаза огромные, перья пожелтевшие. «Ух ты, не сам ли черт это?!» — испугался еще больше Тимофей и бросился бежать под защиту каменоломен. Коршун глядел вслед с угрожающим клёкотом. Даже людей не боятся вольные хищники…

А вот Елизар людей боялся, потому что всяких повидал на своем веку. Боялся и Тимофея. В последние дни, правда, тот к нему попривык, не кидался, как прежде. И все же в нем было что-то такое, о чем приходилось помалкивать. По изрубленному синими прожилками лицу Тимофея скользила таинственная улыбка и вместе с ней — лютая тоска.

Елизар перед пылающим костром рубил просушенное мясо. Тут перед ним встал, как вкопанный, Тимофей и со словами «Я ваш Бог и царь!» шапку о землю шмякнул. Елизар встал и всем своим кряжистым телом толкнул его изо всех сил в грудь. Тимофей не упал, устоял, только кулаки опустил, смиренной овечкой в пещеру пошел. Понял: «предводительство» его еще не наступило. Пока. В пещере он остановился против икон и, бухнувшись на колени, стал истово креститься.

С этого дня Елизар неузнаваемо изменился. Перестал принимать пищу, иногда раза два хлебнет глоточек-другой водицы — и все.

— Что это с тобой, дружище? — иногда спрашивал его дружелюбно Зосим.

Старец сквозь нахлынувший на глаза туман на него взглядывал, но ничего не говорил. Часами наблюдал, как пылает залитая сосновою смолой лампадка и блестят молчаливые иконы.

Вот и нынче, брызгая смолой и чадя, горела старая лампадка и улыбались со стен лики святых. Елизар, по-обыкновению своему, распластавшись на широкой скамейке, навзничь лежал и постанывал, тяжело переводя дыхание. Длинный его нос еще более заострился, лицо мертвенно бледнело.

Выпрашивая для себя сон, Зосим опустился на колени перед иконами. И Алена примостилась рядышком, бормоча что-то себе под нос. Тут Тимофей из угла выскочил.

— Эй, вы, великомученики, народ наш в рабстве мается, а вы тут Гермогену аллилуйю поете! Из-за вас мы как спутанные лошади на лугу, словно арестанты какие. И вот так — до своей смертушки. Слышишь меня, старец? — Тимофей повернулся в сторону Елизара. — Одна мышь немного съест, а войдя в амбар со своими дитёнышами — ни одного зернышка не оставит! Задушу Гермогена, вернусь и всех вас уничтожу! Крысиное племя…

Тимофей поднял кулаки, грозя всему свету. И не заметил, как позади него встал Зосим и пнул его ногой.

— Сам-то ты кто? Ангел безгрешный, что ли?..

— Я — Бог, я — Бог! Мне ли бояться вас? — завопил Тимофей, стоя на четвереньках.

— Оставьте его! — неожиданно раздался спокойный голос Елизара. Старец целый день помалкивал, а тут вступил в разговор. — Считайте его таким, каков он перед вами. Его устами дьявол говорит, слышите?

— Слышим, слышим, покуда уши у нас не отрезаны, — буркнул Зосим и, посмотрев на печальную Алену, добавил: — Чего уж там, вытерпим и его небылицы. После Оранского монастыря это для меня — лишь весёлая игра. Там он товарищей продавал. Пусть плачет, — Зосим показал пальцем на рыдающего на полу Тимофея, — знать, не всю еще его душу дьявол забрал…

Елизар поднялся, дружески обнял Тимофея.

— На вот, надень свой картуз! — подал ему шапку Зосим. — Теперь ты действительно Бог!

Лапоть в ответ заскулил еще громче и съежился на полу казанской сиротой.

Рано утром Зосим вышел во двор за дровами. Перед порогом столкнулся с Елизаром. Старец спал на боку, подогнув под себя ноги. Зосим стал поднимать его — нашел, где спать! Тут же от испуга попятился: Елизар был одеревеневший и холодный. Умер, похоже, еще ночью. Тридцать лет Елизар жил в пещере — никто его не трогал, не волновал. И вот его окунули в жестокий человеческий мир, жить в котором он не умел.

Тимофей с Аленой сильно не переживали, тем более, что вины за собой в случившемся не чувствовали. Зосим сначала накричал было на них. Те качали головами, дескать, непричастны. Да, виновен только он, Зосим Козлов! Товарищей он сюда привел. Он нарушил покой отшельника и не защищал, когда Тимофей обижал Елизара.

Мертвеца Зосим поднял и положил на широкую лавку. Алене приказал согреть воды. Та принесла хворосту, бросила посреди пещеры, где разводили костер, молча разожгла. Дрова мгновенно вспыхнули. Огонь облизывал своим красным языком наполненный водою чан. Зосим встал на колени перед святыми иконами, умоляя Отца Небесного дать новопреставленному рабу божьему Елизару легкую судьбу на том свете. Райские поля просил, где друг его будет пахать и сеять, выращивать хлеб. Вечного покоя душевного просил, что усопший очень ценил. Просил также чистой ключевой воды — пусть Елизар-Антон и на небе пьет прохладную родниковую воду, как и в Медвежьем овраге, где одни родники бьют.

Молился Зосим, а у самого ручьем текли слезы. Он думал о судьбе и смысле человеческой жизни. Почему короче короткого она, эта земная жизнь? Не успеешь встать, а тут опять ложиться приходится. Человеческая жизнь не длиннее березовой серёжки. А созреет — вовсе крупинками рассеется на ветру. «Почему все-таки мы, подобно диким животным, порою кидаемся друг на дружку?» — все вертелось в голове у Зосима. Но не было у него ответа, не находилось.

Целый день Зосим с Тимофеем делали старцу последнее пристанище: гроб. Досок не нашлось, поэтому выдолбили его из толстой ольхи. Замечательный «дом» соорудили: душистый, теплый, не то что каменная пещера! Каменное счастье всегда грубое, жесткое.

Могилу вырыли под развесистым дубом, на вершине которого было свито гнездо ястреба. Когда рыли, пошел сильный дождь. Все промокли до нитки! Алена боялась мертвецов — стояла постоянно возле мужчин. Наконец Елизара похоронили, поставили ему огромный крест. В пещеру вернулись уже на закате полновластными хозяевами.

Наступило лето — открылись лесные дороги. По Теше пошли лодки, плоты. Люди в каменной пещере притаились, мечтая лишь об одном: чтоб их никто не потревожил. Зосим многие часы проводил за чтением Библии или за молитвами. Тимофей тачал из шкуры сапоги для Алены: недавно они хромоногую лосиху застрелили.