Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1 Страница 57

Скоро, повинуясь «голосу времени», она вступила в женскую национал-шовинистическую организацию «Лотта Свярд». Кайса стала носить белый форменный передник. Районная руководительница устроила ее работать на бумажную фабрику. В «зимнюю кампанию» на фронте ей быть не пришлось. Зато она помнит, как членов женской дружины посылали в прифронтовую зону, где пьяные солдаты растаскивали женщин по кустам, и это называлось «единством армии с народом…».

И сейчас, когда она снова встретилась с полковником Юсси Пеккала, ей вдруг стало перед ним мучительно стыдно чего-то, хотя он, казалось бы, и не знал еще о ней ничего дурного. Женщина медленно поднялась, перекинула через плечо свою серую шинелюгу, со вздохом взялась за чемодан.

— Вы куда? — остановил ее полковник.

— Пойду.

— Зачем?

— Пойду увеличивать число сделанных мною глупостей.

— Вы уже начали делать глупости здесь, — Юсси Пеккала резал хлеб, по-крестьянски бережливо прижимая к груди буханку. — Садитесь, — добавил он, — вам надо поесть…

Кайса смущенно присела на лавку.

— Вы меня, конечно, не ожидали? — спросила она.

— Признаться — нет… Что вы там натворили в Петсамо?

— Ничего, — ответила она, и лицо у нее вдруг сделалось кротким, как у послушной девочки. — Наверное, сказала что-нибудь такое, что немцы и без меня давно знали. Может быть, сказала немного лишнего. И меня просто вытолкали из Лапландии!

Пеккала вложил пуукко в ножны.

— Они это умеют, — сказал он. — Хорошо, что вы отделались так, а не иначе…

Вошел солдат, стуча прикладом заиндевелой с мороза винтовки.

— Херра эверстилуутнанти, — доложил он, — еще одного поймали. Он в деревне штаны менял на картошку… Прикажете ввести его сюда?

— Да, пусть войдет…

Кайса обернулась к дверям: вошел дезертир, рослый карел с могучим разворотом плеч, глаза его были густо усеяны болезненными ячменями. От страшной запущенной простуды дезертир не дышал, а сопел, тяжело и болезненно, в груди его даже что-то громко свистело.

— Выбей сопли! — крикнул Пеккала. — Паразитская морда!

Дезертир послушно повернулся к печке, высморкался в отдушник. Вытирая руку о полу шинели, сказал:

— Я не паразит. Я честно воевал три года!

Пеккала обратился к нему спокойным голосом:

— Ты знаешь, что тебя ждет?

— Знаю. Дайте хотя бы пожрать перед смертью!

— Садись. Покормлю…

Хозяйка внесла чугунок с картошкой, и Кайса поднялась ей навстречу:

— Позвольте мне…

Она поставила чугунок на стол. Пеккала кивнул на «лесного гвардейца»:

— И вот такие, — сказал он, — каждый день… Положите ему побольше. Пусть жрет. Дорога-то у него дальняя!

Дезертир истово перекрестился и отбросил в угол избы железную каску, громыхнувшую об пол. Потом расстегнул мундир, понюхал пар над миской с картофелем.

— Это мне? — спросил он почти весело. — Сейчас ничего не останется…

От солдата нехорошо пахло. Вши густо ползали по его одежде. Кровавые бинты, которыми были перевязаны фурункулы на шее, свалялись в грязный войлок, и весь вид дезертира вызывал тошнотное отвращение.

— Три года, — сказал солдат, громко втянув носом воздух, — целых три года… Плевать на все! Мне уже надоело!

— Нам всем надоело, — ответила Кайса и налила карелу стакан самогонки.

— А тут еще новый договор, — сказал дезертир и выпил. — Что они там, в Хельсинки, совсем обалдели? — Он вытер рот, не поморщился. — Пусть Рюти сам, — добавил солдат, — возьмет у меня винтовку!

— У Рюти, — серьезно ответил Пеккала, — плоскостопие.

— А немцы — дерьмо! — сказал дезертир и придвинул свой пустой стакан к полковнику.

— Весьма похоже, что они стали дерьмом.

— И ваш Рюти — тоже дерьмо! — осмелел перед смертью дезертир, и Пеккала снова подлил ему самогонки.

— А вы почему же мало едите? — спросил он Кайсу.

— Спасибо. Я очень устала.

— Надо есть…

Дезертир подсунул к ней свою миску.

— Еще, — приказал он.

Кайса положила ему еще картошки, облила ее сметаной.

— На здоровье, — сказала она.

— Покойники всегда здоровы, — ответил солдат, и Пеккала засмеялся:

— Ну и дубина же ты, парень!..

После еды дезертир присел на лавку, его разморило от избяного тепла и сытости. Откинув голову к стене, он задремал, всхлипывая как-то по-детски — обиженно и жалобно. Кайса в нерешительности составила грязные миски одна на другую, смахнула с клеенки крошки.

— Может, мне все-таки уйти? — спросила она. Пеккала, надев очки, укладывал в брезентовый офицерский портфель какие-то бумаги.

— Не дурите, — почти грубо ответил он. — Куда вы можете уйти? Такой страшный мороз… Оставайтесь здесь, я вернусь вечером, и мы обо всем поговорим. Вы умеете печатать на машинке?

— Да.

— Ну и хорошо. Я думаю, что вам здесь будет неплохо. Останетесь работать в районной канцелярии.

Полковник стал одеваться. Опустив верха кепи, он надвинул его на уши. Хозяйка принесла свежего сена, и начальник района набил его в свои старенькие пьексы.

— Не замерзнете? — спросила Кайса.

— Нет. У меня в санях еще лежит шуба…

Пеккала растолкал заснувшего дезертира:

— Эй, парень! Уже пора…

Натянув под шинель куртку, подбитую беличьими хвостами, полковник вставил в пистолет свежую обойму, дослал в канал ствола патрон и сдвинул предохранитель. «Лесной гвардеец» медленно побледнел и вдруг заплакал — заплакал навзрыд, сотрясаясь плечами и закрыв лицо ладонями. На его серых от грязи руках Кайса заметила татуировку: «ВЕЛИКАЯ СУОМИ», и под надписью плавал черный лебедь Туонеллы…

— Иди, иди! — прикрикнул Пеккала. — Все вы плачете! Пропустив впереди себя дезертира, он задержался перед женщиной:

— Вы, надеюсь, обождете меня?..

На улице стоял трескучий, лютый мороз. Дезертир уже сидел в санях, продолжая плакать. На снегу валялась его шапка, и конвоир, подняв ее, сказал:

— Надень!

— Плевать, — ответил дезертир.

— Надевай, коли говорят, — подошел Пеккала, садясь рядом с лопарем-возницей. — Надевай, дурак, а то уши потеряешь сразу!

Лошадь, взлягивая ногами рыхлый снег, пошла ходкой рысью. За поселком побежали мимо саней неласковые пейзажи — снежные холмы, синева далеких лесов, плоские кругляши замерзших озер. У кордона возница остановил лошадь и пальцем выковырял у нее из ноздрей сосульки.

— Беда прямо, — сказал лопарь, растирая себе щеки.

— Проедем Катилласелькя — там остановишься, — повелел ему полковник, и дезертир все понял.

— Значит… там? — спросил он, дернувшись.

Пеккала перехватил его за полу шинели, рука его залезла в карман беличьей куртки.

— Хилья, хилья! — угрожающе прошипел он. — Ты, смотри мне, не рыпайся тут, капуста вшивая!

Проехали Катилласелькя, за поворотом начинался дремучий лес, на опушке купались в снегу веселые рябчики. Еще раз остановил лопарь свою лошадь, полез ей в ноздри пальцем.

— Здесь? — спросил он.

— Иди вперед, — показал Пеккала дезертиру в сторону лесной чащобы.

Тот сошел с дороги и сразу же по пояс провалился в сугроб. Полковник тронулся за ним, выдергивая ноги из вязких и глубоких следов-воронок. Деревья уже сомкнулись за их спинами — мрачные дебри шумели на ветру тонкими верхушками елей.

— Ну, чего встал! — крикнул Пеккала. — Иди дальше…

Дезертир уже не плакал — он дико и люто матерился:

— Сволочи… гроб ваш… передавить всех!

Начальник района остановил его и выстрелил в снег.

— Хватит, — сказал он. — Слушай теперь меня. Ты пойдешь сейчас все время прямо и прямо… Понял?

— Зачем? — спросил солдат.

— Там ты увидишь вышку лесничества. От нее сверни влево и топай вдоль ручья, пока не наткнешься на времянку. Ты постучи в дверь три раза, и тебе там откроют…

— Кто откроет?

— Твои братья. Вшивая гвардия.

Пар от человеческого дыхания смерзался в воздухе, и над головами двух разговаривающих людей висло сверкающее облачко изморози. Пеккала подул себе на пальцы, достал пачку сигарет. Отсыпав несколько сигарет из пачки, он протянул их дезертиру:

— На дорогу… Зажигалка есть?

— Подарил конвоиру. Я ведь думал…

— Держи спички, — сказал Пеккала и сурово добавил: — Передай «лесным гвардейцам», чтобы они, сволочи, не мешали мне быть начальником района. Чтобы они, собаки, сидели там тихо и не ползали по деревням. Иначе — буду ловить и ставить к стенке! Понял?

Дезертир порылся в своих лохмотьях, вытянул наружу золотой медальон.

— Для бабы, херра эверстилуутнанти, — сказал он, просияв счастливой улыбкой. — Это русское золото… Очень прошу вас — возьмите!

Пеккала спрятал пистолет, обозлился:

— Ты — дурак! Тебе повезло: ты уже избавился от всего и останешься жить. А я, что бы ни случилось, я по-прежнему останусь делить судьбу своей армии! И таким, как я, останется одно — погибнуть! Забери это поганое золото…