Юрий Вахтин - Приговор Страница 57

  Раздача завтрака уже завершалась, рабочие на коридорах собирали, носили посуду на посудомойку. Редкие минуты, когда можно перевести дыхание, на часах 7.45, через 18 минут приходит Евгения Ивановна. Она всегда пунктуальна, и если в 8.03 ее нет на пищеблоке, значит, что-то произошло. Виктор сидел за столом в предскладском помещении, с утра в голове засело четверостишие:

  Не дождь идет, а кто-то плачет.   Три дня идет, не перестал.  Шел дождь из слез, а не иначе.   Дождь из воды давно б устал.

  На улице с утра действительно шел дождь. Виктор пытался развить, продолжить мысль, но ничего не выходило. Он, наклонившись над столом, подбирал четверостишье - почему даже природа устает, а человеческая душа нет? Евгения Ивановна вошла совсем неслышно. Она, наверное, стояла несколько секунд, ожидая, что Виктор увидит ее. Виктор услышал приближающиеся шаги, спрятал исписанный листок под дуршлаг.

  - Привет, бугор, что пишем с утра? Раскладку? - голос Евгении Ивановны не располагал к шуткам.

  Виктор встал, выпрямился:

  - Это личное, извините, Евгения Ивановна.

  - Личное будет на воле. Здесь, на пищеблоке, пока я отвечаю за своих заключенных. Покажите, пожалуйста, осужденный Захаров.

  Виктор понял, что подумала Евгения Ивановна, она и вопрос задала про раскладку, но имела в виду не раскладку продуктов. Не было смысла прятаться. Виктор протянул исписанный листок:

  - Смотрите, пожалуйста, Евгения Ивановна. Это стихи, мои стихи... Стихи писать осужденным в свободное время не запрещается?

  Виктор повернулся, пошел в склад, открыл холодильник, перевесил остаток мяса, записал, взял кастрюльку с хлорным раствором, хотел протереть опустевший холодильник. Евгения Ивановна, видимо, прочитала исписанный листок, стояла в дверях склада и смотрела на Виктора.

  - Да ты поэт, Захаров, - по интонации голоса Виктор понял, Евгения Ивановна хочет сгладить инцидент, словно ничего не произошло.

  Но он, словно не слыша слов заведующей, взял тряпку и начал протирать холодильную камеру хлористым раствором.

  - Вить, извини, пожалуйста, - уже совсем другим, мирным голосом проговорила Евгения Ивановна. - Я понимаю твою обиду, но и ты пойми меня. За десять лет работы на пищеблоке я всяких поэтов здесь видела, и доносы на меня в оперчасть писали в стихах, и проверяли мою нравственность, деньги, подарки предлагали, даже в любви на коленях клялись. Всякое пришлось увидеть. Извините, Виктор Иванович, - улыбнувшись, шутливым тоном еще раз попросила Евгения Ивановна.

  Виктор завелся. Он с детства верил людям, никогда не лгал и еще не смог примириться, до конца понять, где он и какие люди его окружают. В обычных условиях это нормальные ребята, но здесь, когда на кону свобода, и каждый день ее приближения пусть только обещание приближения, очень часто заставляет людей делать даже подлые поступки. Потом Виктор, осознав это, будет открыто говорить с капитаном Величко, который из-за его отца изначально недолюбливал его и даже излишне придирался, считал папиным сынком, избалованным, привыкшим к вседозволенности. Величко признается Виктору, что по своей человеческой натуре он ненавидит стукачей, и если честно, то делает все, чтобы потом поймать самого того, кто сделал донос на своего товарища. Но это его работа, он должен знать все, даже мысли у осужденных подшефного его отряда, и приходится иметь дело, общаться с этими людьми, даже выбивать им внеочередные поощрения у начальника изолятора.

  - Евгения Ивановна, я вас понимаю, но не надо красить всех в одну краску, - Виктор стоял с тряпкой в руках ощетиненный, злой.

  Евгения Ивановна посмотрела на него и весело, беззлобно рассмеялась:

  - Положи тряпку, бугор, повара помоют. Я совсем мало знаю вас, Виктор Иванович, чтобы красить в другую краску, белую и пушистую. Извините, какая есть, и говорю всегда в лоб, - теперь обиделась Евгения Ивановна.

  Виктор пожалел, он незаслуженно обидел ее и как своего начальника и как женщину. Ну подумала она, что это донос, увидела, что это стихи, и все - нужно было перевести в шутку. "Виктор Иванович, - подумал Захаров, - ты просто забыл, что ты не ведущий инженер-геолог, а заключенный, и по одному звонку этой красивой женщины тебя посадят в карцер на несколько суток, если она этого захочет. Или отправит в колонию, или переведет простым поваром, а шефом станет рвущийся Селиванов, вот тогда он покомандует над тобой, Виктор Иванович".

  Захаров машинально зашел в варочный цех. Котлы уже кипели, варилось мясо на обед. На газовой плите кипел чайник Евгении Ивановны. Всегда с утра, придя на работу, она пила крепкий кофе, и чтобы в 8.03 ее ждал кипящий чайник, это было одно из немногих ее личных требований. Обычно она сама брала чайник с плиты, но чайник кипел, заведующая производством не было. Виктор взял кипящий чайник, понес к ее кабинету. Постучал в дверь.

  - Да, - услышал за дверью голос Евгении Ивановны.

  Виктор зашел в кабинет, поставил чайник на деревянную, искусно сделанную одним из осужденных умельцев подставку, секунду постоял, опустив голову:

  - Евгения Ивановна, извините меня, пожалуйста, за откровенное хамство, - и замолчал.

  Что ответит завпроизводством, напомнит о его статусе и месте на пищеблоке?

  - Вить, принеси сахар, пожалуйста, я забыла взять.

  Евгения Ивановна протянула ему пустую сахарницу. Это действительно забавно, но Чайкина, работая завпроизводством на пищеблоке, сахар приносила себе из дома. Виктор улыбнулся и быстро, почти бегом побежал в хлеборезку. Хлебореза на месте не было, дверь закрыта. Выбежал в помещение столовой для рабочих пищеблока. Толик Яриков беседовал со своим земляком, раздатчиком, недавно осужденным и по его совету, написавшему заявление в хозобслугу.

  - Надо же быть грозе или дождю с лягушками, - пошутил Яриков, узнав сахарницу. - По весу насыпать, бугор? И завтра по весу принимать буду?

  - Ладно зубоскалить, сахар давай, мама кофе ждет.

  - Бегу, уже бегу, гражданин начальник.

  Виктор занес сахар, поставил сахарницу на стол, собрался выйти.

  - Сядь, - Евгения Ивановна указала на стул, - кофе будешь? - и добавила с улыбкой: - Мировую пить будем, нам еще долго работать, а ссора не лучшее в рабочих отношениях.

  - С удовольствием, - Виктор присел на предложенный стул, помешал ложечкой уже налитый в чашку кофе.

  Покушал. Яд!!! К чифирю Виктор так и не привык, он слышал от осужденных, давно работавших на пищеблоке, что Евгения Ивановна пьет крепкий кофе. Но такой!

  - Крепкий? - увидев гримасу на лице Виктора, спросила Евгения Ивановна, - но я как себе по привычке, десять лет в СИЗО отработать как пять отсидеть. Ты еще не привык к чифирю? Хочешь, разбавь.

  Виктор понял, что утренний конфликт исчерпан. Виктор решил, видя примирение в их отношениях, давно задать интересующий его вопрос:

  - Извините, Евгения Ивановна, а что вас - красивую, умную женщину - привело в СИЗО работать? Если не хотите, не отвечайте.

  - Почему, отвечу. Да что и тебя, наверное, сюда привело - любовь, - Евгения Ивановна, увидев удивление в глазах Виктора, добавила: - Я дело твое смотрела. Это моя работа, должна я хоть как-то узнать духовный мир людей, с которыми должна работать. Тем более шеф-повара, своего первого помощника.

  - Вы пришли сюда вслед за любимым, как жена декабриста? Романтично, - Виктор отпил глоток кофе.

  - Нет, все проще. Я в техникуме торговом училась, сама я с райцентра области. Молодая, влюбилась на танцах в солиста ансамбля. Он на гитаре играл и пел. Вышла замуж, восемнадцати еще не было. В девятнадцать родила. Мой гитарист - нарцисс по характеру, а не мужик, собой любовался, хвалил свой талант. Со свекровью конфликты пошли. Та говорила: "Толик - мой талант, он музыкант". Да и ему я быстро надоела. Другие у него стали девчонки появляться. Я даже ловила его несколько раз. В общем, через три года развелись. Он сейчас в Липецке живет, поет где-то в баре или ночном клубе. Женился, жена на пятнадцать лет его старше, в торговле где-то заведующей базой. Любит Толик торговлю. Она его содержит, а Толя поет, как и раньше, для удовольствия, больше ночного клуба таланта его не хватило.

  - Вы говорите о нем с такой болью в душе. Неужели прошло столько лет, и еще что-то в сердце осталось? - Виктор посмотрел в глаза Евгении Ивановны.

  - Нет, Вить. Давно ничего нет. Лет молодых, напрасно потерянных, жаль, и судьба по-другому повернула. Куда мне было идти? Сыну два года. Пошла в СИЗО, здесь и ясли круглосуточные, и общежитие дали, все рядом: и на очередь на квартиру поставили. Я сначала контролером на коридоре работала - жуть! Летом заключенные в открытые кормушки кричат, руки тянут: "Женя! Дай подержаться!" И прочее хамство. Я молодая, краснею вся, даже плакала много раз от обид. Потом старый начальник мне здесь место предложил. Вот и вся моя любовь, - Евгения вздохнула.