Георгий Марков - Соль земли Страница 58

В отличие от других купцов Маркел Тихомиров вёл свои торговые дела без шума, пряча от людского глаза не только барыши, но и намерения. Правда, Маркел лишь продолжал дело, начатое его отцом. Гением в тихомировском роду был Засипатор Тихомиров – дед Станислава. Убеждённый старовер, один из самых энергичных деятелей раскола, он многое сделал, чтобы насадить в Средней Сибири и в Забайкалье староверческие поселения.

Вот что писал по этому поводу забытый ныне дореволюционный историк высокоярской старины, большой знаток жизни Улуюльского края середины девятнадцатого столетия протоиерей Беликов:

«Улуюльская тайга давно известна своим гостеприимством не только раскольникам Сибири, но и их собратьям по вере в Европейской России… Почти каждый из последователей какого-либо раскольнического толка с наслаждением слушает рассказы об удобствах спасения души, предоставляемых тишиной этой обширной и глухой тайги… Заимщики, арендовавшие и арендующие в Улуюльской тайге места для действительного заведения пасек или только под предлогом такого заведения, все должны быть отнесены к разряду раскольников-пустынников, хотя бы и жили на своих заимках семейно… Имеются в Улуюльской тайге представители чуть не всех сект и согласий… Известны уже много лет существующие в Улуюльской тайге монастыри, принадлежащие австрийским согласникам. Один из них мужской, другой женский… Место для мужского монастыря арендует лжесвященноинок Феофилакт (Фёдор Савинов), он же является и полновластным хозяином обители, хотя звание её игумена ныне принадлежит другому лицу – некоему монаху Феодосию… Обительские постройки состоят из большой двухэтажной избы, четырёх малых келий и особого помещения для иконописной мастерской и её мастеров… Монастырь славится в расколе в особенности в силу того обстоятельства, что служит постоянным местожительством австрийскому лжеархиерею Антонию… Ради этого обстоятельства сюда текут приношения не только от сибирских, но и российских старообрядцев, и в частности от богатых старообрядцев из г. Москвы. Женский монастырь расположен в восьми вёрстах от мужского… Отдельные пустынники и населённые скиты, за исключением скита Пушникова и монастырей на реке Таёжной, принадлежали странническому толку, пробуждали и поддерживали во всём сибирском расколе его жизненную энергию… подвигами пустынножительства, вероучительством, преимущественно чрез посредство массы рукописных изданий… Для поддержания той же энергии и сплочённости в расколе в высокой степени много значили соборы и съезды… Из пределов Высокоярской губернии раскольники выезжали на вероисповедания и совещания в Тобольскую, Пермскую и, несомненно, в другие губернии Сибири и Европейской России. Раскольнические съезды, иногда в составе нескольких сот хозяев, происходили главным образом в тех случаях, когда раскольники известной местности задумывали добиться для себя тех или иных прав, причём съезжались для выбора ходоков и денежных раскладок на расходы для ведения дел и вознаграждения ходатаям».

Конечно, историк не смог воздать должное предприимчивости Засипатора Тихомирова. Если б историк знал всю правду о жизни Засипатора, он, несомненно, отметил бы одну важнейшую черту во всех его деяниях, а именно: будучи ревностным сторонником старой веры, Засипатор сумел подчинить своим купеческим интересам добрый десяток таёжных скитов и монастырей.

Купец побывал со своим товаром в первых городах Европы: в Париже, Берлине и Вене. Связи, которые существовали у улуюльских староверов со своими единоверцами в России и Европе, являлись делом рук Засипатора. Как медаль имеет лицевую и оборотную стороны, так и эти связи были двуедиными. Лицевая, религиозная, сторона хитроумно прикрывала оборотную, экономическую, сторону, на которой зиждилось могущество не только Засипатора, но и многих подобных ему дельцов от религии.

Маркел Тихомиров как деятель был мельче отца. И всё-таки, если б не произошла революция, его сын Станислав по наследству завладел бы целым кварталом двухэтажных, из отборных лиственниц домов, пятью пасеками, разбросанными по Улуюлью, свечным заводом и сундуком с драгоценными изделиями и золотом.

Вышвырнутый из Высокоярска, Маркел Тихомиров попытался обосноваться в Улуюлье, но революция и там настигла его. Улуюльские партизаны под командой Корнея Краюхина изгнали белых из притаёжных селений. Купец с женой и сыном бежали на Украину в надежде перебраться в Польшу. Им это удалось.

Тихомировы поселились в маленьком городке возле польско-советской границы. Отец с матерью содержали захудалый трактир и медленно умирали, мечтая о возврате всего, что было потеряно. Родители не оставили Станиславу ни копейки, но зато своими рассказами об утраченном в революцию капитале навсегда заронили в его душу тревожную надежду. Конечно, ни домов в Высокоярске, ни свечного завода, ни пасек вернуть было уже невозможно, но оставалось в целости золото и драгоценности, запрятанные в Улуюльской тайге, где-то возле бывшего староверческого скита.

Когда в Западную Украину вошли войска Советской Армии, Станислав уже многие годы жил своим трудом. С юности он работал у крупного польского землевладельца в должности объездчика. Здесь он приучился к одиночеству и жизни в лесу и поклялся побывать в Сибири, чтобы отыскать в улуюльской земле фамильные ценности. Он так свыкся с этой мыслью, что охотно верил беззастенчивому вранью польских жёлтых листков, которые пророчили скорую гибель Советской России.

Но вот Советская Россия пришла и сюда. Станислав был поражён, но не опечален: открывался путь в Сибирь.

Вторая мировая война задержала исполнение его замысла, но всё-таки в Сибирь он попал. В тысяча девятьсот сорок четвёртом году, после освобождения районов Западной Украины от фашистских оккупантов, он был мобилизован в Советскую Армию. Но прослужил всего лишь два месяца. Во время взрыва случайно оставшейся в тылу неразминированной немецкой мины он был тяжело контужен, потерял слух и речь.

Его принялись усердно лечить, передвигая из одного госпиталя в другой. Так оказался Станислав в Высокоярске, в специальной клинике. Слух его восстановился полностью, но расстройство речи не проходило. И тогда-то мареевский колхоз «Сибирский партизан» приютил его у себя.

Два года жил уже Станислав на вольном воздухе, занимаясь тихой, спокойной работой. Расстройство речи давно уже прошло. Оказавшись наедине с самим собой, он без умолку разговаривал и даже пел, но на людях прикидывался немым – так было удобнее для исполнения задуманного.

Зорко присматривался к людям Станислав. Не помнит ли здесь кто-нибудь Тихомировых? Нет, о них и поминать забыли. Всё же свою предосторожность он считал не лишней: в одном из госпиталей он назвался Тихомирновским Станиславом Меркурьевичем, и с лёгкой руки не в меру доверчивого писаря, предложившего ему самому заполнить бланк удостоверения, исправления в фамилии и отчестве прочно вошли во все его последующие документы.

Из людей, которые здесь, в Улуюлье, встречались с ним, только двое вызывали в нём чувство острого волнения: Краюхин с его планами пробуждения Улуюльского края и Ульяна со своей красотой.

7

Ульяна медленно брела по тропе. Слёзы застилали ей глаза, спазмы перехватывали горло и душили. Ей хотелось зарыдать, но Алексей был ещё совсем близко и мог услышать её.

Под огромной лиственницей Ульяна увидела ровную полянку, поросшую сизым мягким лишайником. Она бросилась с тропы под лиственницу, упала на мох, обхватила голову руками и заплакала, как ребёнок, – навзрыд. Находка жалобно завизжала, беспокойно обнюхивая её и облизывая руки.

…Утром в этот день Краюхин за чаем сказал, что ему придётся на день, на два оставить работу и сходить в Мареевку: необходимо срочно сообщить специалистам в город, что на Таёжной, в районе Тунгусского холма, обнаружена яма, и хотя это, как ему кажется, не стоянка доисторического человека, но всё же она представляет большой интерес для науки.

Ульяна знала, как дорожил Алексей каждым днём своего пребывания в тайге. Едва он кончил говорить, как она предложила:

– Я схожу, Алексей Корнеич, в Мареевку.

– Правильно, – поддержал её отец. – Пусть идёт Уля. Тебя, Алёша, тут никто не заменит, а сходить большого труда не составит.

Алексей обрадовался: сберегалось для работы целых два дня. Он посмотрел на Ульяну с такой теплотой в глазах, что она без слов поняла всю глубину его благодарности.

Алексей быстро допил чай, взял свою сумку, набитую бумагами, и сел в стороне под кедром. Опираясь спиной о ствол дерева, он раскрыл тетрадь, заполненную зарисовками кусочков железа, найденных в яме, вырвал несколько страничек и засунул в конверт.

Наблюдая за ним, Ульяна видела, как, заточив перочинным ножом карандаш, он принялся писать. Загоревшая сильная рука его бегала по белому листу бумаги, на лице то вспыхивала, то исчезала улыбка, в ясных карих глазах был какой-то особый свет, придававший его взгляду мягкое, почти ласковое выражение.