Маргита Фигули - Вавилон Страница 59

— Выслушай меня, Непобедимый, у меня есть для тебя важное сообщение.

— Кто ты? — спросил Набусардар, в то время как воины стояли со скошенными мечами между ним и незнакомцем.

— Я — халдей телом и душой.

— Твое имя?

— Не гневайся, если я не открою тебе своего имени. Пусть тебе будет порукой то, что у меня нет ни меча ни злых умыслов. Пусть твоя светлость выслушает меня, хоть ты не знаешь моего имени.

— Жди меня здесь после совещания. — приказал Набусардар.

— Тогда будет поздно, досточтимый, мне важно, чтобы ты узнал все сейчас.

Жрец так подчеркнуто произнес это «сейчас», что Набусардар согласился выслушать его. Он велел солдатам осмотреть ближайшие декоративные кусты и деревья, и они вместе с жрецом укрылись в их тени. Телохранитель и солдаты остановились поодаль, чтобы не мешать их беседе, но прийти на помощь Набусардару, если понадобится.

Едва они очутились в зарослях кустарника, жрец сказал:

— Теперь я могу открыть тебе, кто я. Я Улу, жрец Эсагилы и первый советник верховного жреца.

Набусардар невольно отпрянул и недоверчиво взглянул на закутанного с ног до головы жреца.

— Я Улу, — повторил тот и слегка приоткрыл лицо, так что теперь его было хорошо видно при свете луны.

— Что привело тебя ко мне?

— Та же любовь, которая таится и в твоем сердце, и та же ненависть к персам, которая заставляет тебя готовиться к войне с ними.

— Если ты вздумал провести меня, я уложу тебя тут же на месте, жрец Улу, — предостерегающе сказал Набусардар.

— Лучшим доказательством тебе будет то, что я скажу, иных у меня нет.

— Говори, — приказал полководец.

— Ты быстр, как орел, и силен, как лев, господин, но есть вещи, которые остались бы навеки скрыты от твоего взора, если бы великие боги своей властью не сталкивали замыслы людей.

— Говори короче, мне некогда слушать долгие речи.

— От тебя, конечно, скрыли, Непобедимый, что Сан-Урри жив и прячется в Эсагиле. Украденный план Мидийской стены он отдал верховному жрецу. Не исключено, что Эсагила передаст его персам.

Набусардара словно ударили мечом по голове. Жрец заметил, как ошеломило Набусардара его сообщение, и умолк.

— Говори дальше, Улу, — приказал полководец, до боли стиснув руки.

— Одно мне не ясно:, как может Эсагила передать план именно персам?

— Она заключила с ними договор, господин, — шепотом сказал Улу, оглядевшись вокруг.

— Какой может быть договор у Эсагилы с персами? Улу снова сторожко огляделся и потом подробно рассказал Набусардару о визите жрецов Ормузда из Экбатаны и о тайном соглашении, копию с которого он снял в подземном святилище Мардука. Набусардар даже заскрежетал зубами, когда услышал от Улу, что священнослужители Эсагилы встали на сторону Кира и обещали ему выдать Вавилон, если он оставит в неприкосновенности Храмовый Город.

— Предатели! — Тяжким камнем сорвалось это слово с языка Набусардара.

— Да, предатели, господин, — убежденно сказал Улу, — подлые предатели, которых алчность довела до того, что они торгуют жизнью людей, продают за золото народ, продают государство, продают родину.

— Ты один из них, как же ты можешь говорить так? Ты знаешь, что тебя за это ждет смерть!

— Я готов принять смерть, досточтимый господин, я готов умереть за Халдейское царство. Знаю, что братья из Эсагилы не проявили бы ко мне милосердия, они жестоки и бесчеловечны. С этого дня я отмечен клеймом смерти, но меня уже ничто не страшит. Я хотел поставить тебя в известность о затеваемом Эсагилой, чтобы ты знал, кто враг тебе в Халдейской державе. Никому не говори обо мне, я постараюсь еще быть тебе полезным. Я буду сообщать сведения, которые помогут тебе. И да благословит тебя великий Мардук, Непобедимый.

— Да хранит тебя дух страны наших предков, Улу.

— Да хранят нашу страну твоя мощь и боги, досточтимый.

Набусардар посмотрел на небо, уточняя время.

— Это все, Улу? Мне пора ехать.

— Есть кое-что еще, Непобедимый.

И Улу рассказал о встрече с персидскими шпионами, которых он застал на постоялом дворе, о свидании с Устигой в трактире у Деревни Золотых Колосьев, где они договорились, что Устига пошлет Элоса и Забаду к городским воротам, а Улу проводит их в башню Этеменанки и поможет им завладеть планом Мидийской стены. Поскольку ворота охраняют не только солдаты царя, но и вооруженные слуги Эсагилы, Улу предложил Набусардару тайно перебить всех солдат Эсагилы, тогда у входа останутся только его воины, и они без помех схватят Элоса и Забаву.

Набусардар одобрил план и, не мешкая, отправил посыльного из своей свиты в дом командования за военачальником из тайной службы, чтобы тот явился получить необходимые распоряжения в зимнюю резиденцию царя.

Полководец простился с жрецом и продолжил свой путь.

Улу поднял руку и благословил его. Серебристый луч луны осветил лицо Улу.

Оно казалось вычеканенным из металла.

Дворец царя Набопаласара заполняли высшие сановники. У входа то и дело останавливались золоченые паланкины, один роскошнее другого. По всем дворам и галереям распространялось благоухание нарда, которым были умащены тела вельмож. Напомаженные волосы блестели при свете факелов, масляных светильников и ламп. Одежды сверкали драгоценными камнями, соперничая красотой с драгоценностями в дворцовых покоях.

Первым в кабинет царя вступил сановник по делам правосудия, которого приветствовал главный управитель дворца. Следом вошел хранитель печати в сопровождении халдейского посла в Египте. Чуть позже явились сановник, ведавший делами внутри страны, сановники, в ведении которых были дороги и хозяйство. Потом пришел главный казначей с целой свитой высокопоставленных чиновников.

Сановник, ведающий хозяйством, уселся первым, так как был не в силах выстоять под тяжестью праздничных одежд и царских наград.

Прямо против него сел главный казначей, чтобы подразнить его видом своего скарабея, которого прикрепила к его груди сама царица. Он считал эту награду более ценной, чем любые воинские знаки отличия, и все время становился против света, многозначительно улыбаясь при этом. Сановнику по хозяйству было противно хвастовство коллеги, и, желая унизить казначея, он завел с ним такой разговор:

— Я слышал, что твоя светлость получил эту награду от царицы, — и концом своего посоха, знаком власти сановных деятелей государства, указал на скарабея. — Слышал я также, светлейший, что таких скарабеев царица раздает до трехсот шестидесяти штук в год.

— И все-таки мне доставляет больше удовольствия один собственный скарабей из трехсот шестидесяти, чем триста шестьдесят унаследованных наград.

Главный казначей хотел поддеть своего собеседника, но тот невозмутимо ответил:

— Свои собственные награды, достойнейший, мне уже негде и прицепить, с меня довольно хлопот и с этими. — И он с довольным видом оглядел свою грудь и прибавил: — Мой род получал награды не за волокитство, а за верную службу отечеству. Наш род известен со времен Саргона Аккадского, и на моей груди знаки отличия царей всех династий, начиная от Саргона. Если царь предоставит мне возможность, то у тебя, достойнейший, будет случай увидеть и мою собственную награду.

— Какой же возможности ты ждешь, если сейчас царят мир и спокойствие?

— Уж не спишь ли ты, достойнейший, ведь не за горами новая война.

— Война? — иронически переспросил казначей.

— Да, с персами, лидийцами, мидийцами и Египтом. Казначей захохотал так громко, что привлек внимание сидящих за другими столиками. Хранитель печати поперхнулся вином и закашлял, тогда как другие включились в беседу главного казначея с сановником по хозяйству. С кубками в руках они обступили их. Главный казначей объяснил им:

— Вот его светлость утверждает, что будет война с персами, да и не только с ними, а еще и с лидийцами, мидийцами и египтянами.

Слова эти встретил дружный смех.

— Ты позабыл еще греков, римлян, скифов, массагетов, индийцев, китайцев и гишпанцев, — раздался чей-то голос, за которым последовал новый взрыв хохота.

Не смеялся только верховный судья Вавилона. Он сидел один за столиком и сосредоточенно думал. Идин-Амуррум решился в конце концов выложить перед членами совета все, что накопилось на душе. Он не в состоянии больше оставаться в своей должности, так как не желает творить суд неправедный. Вспоминались ему один за другим тяжбы, в которых он по приказу царя и против своей воли выносил несправедливые приговоры. Взять хотя бы последнее дело — дважды убийцы Сибар-Сина, да и остальные дела, в которых подкупленные судьи сказали свои лживые «да» или «нет». Так слуги правосудия сами нарушали закон основоположника права Хаммурапи. Все триста статей его закона сводились теперь к тому, чтобы судьи взимали мзду с тяжущихся.

Он был погружен в свои мысли, когда к нему обратился сановник, ведающий дорогами: