Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая Страница 59

Пароход из Марселя привез нас в Аяччо, но осмотреть город в тот день мы не успели. Сразу погрузились на машины и поехали. Через полчаса были на месте. Поставили палатки, разместились и только под вечер получили возможность хорошенько осмотреться. Я бывала раньше на юге, но такой сдержанной, такой строгой красоты не видела никогда. Наши палатки, целый городок, стоят на покатой поляне у самого моря. Над морем — небо. Тоже синее. Пляж в десяти шагах от лагеря, и заканчивается он выдающимся в море скалистым мысом. На мысу, среди рыжих, невысоких скал расставлены темные сосны. Аяччо — рядом, можно ходить пешком, всего четыре километра.

Наша поляна идет на подъем, поросший кустарником. Кустарник этот называется «маки». А сам остров — одна большая гора. Она, словно вынырнув из моря, увенчана макушкой, называемой Монте-Чинто.

Настроение хорошее. Я спокойна и одинока. Пакита и Мадж не приехали, русских девушек почти нет, но я подружилась с Мари-Роз, я тебе про нее рассказывала. Мы с ней поселились в двухместной палатке, а больше никого и не надо.

По утрам выхожу на берег, ныряю вниз головой с разбега и уплываю далеко в море. Берег становится неразличимым: где там лагерь, где пустые поляны — все сливается. Зато высовываются, разворачиваются и становятся видны заслоненные на берегу более низкими вершинами горы.

Несчастная моя судьба! Даже в открытом море не обходится без приключений. Плыву себе однажды потихонечку, вдруг слышу шлепанье весел. Оглядываюсь — лодка. В лодке — рыбаки-корсиканцы. Подходят ко мне и начинают ругать, мол, если я решила кончать жизнь самоубийством, то могла бы выбрать более приличный способ, чем топиться в таком чистом и красивом море. Я барахтаюсь возле лодки и доказываю с пеной у рта, что вовсе не собираюсь топиться, а, наоборот, получаю от жизни полное удовольствие.

Их было трое. Один, пожилой, с проседью, говорит:

— Э-э, нет, мадмуазель, я не знаю, какое вы получаете удовольствие от подобных купаний, извольте лезть в лодку, и мы доставим вас на берег. Довольно и того, что мы насмерть перепугались, обнаружив вас в открытом море.

Двое других, молодые, жгуче-черные, переглянулись, наклонились через борт, ухватили меня за руки и выдернули из воды. В зыбкой лодке, хватаясь за их плечи, мокрая и злая, перебралась я на корму, а они повернули к берегу, переговариваясь между собой по-корсикански.

Говорили-говорили мирно, вдруг начали ругаться. Я навострила уши, но кроме певучих звуков не уловила ни одного знакомого слова. А лодка без управления повернула носом в другую сторону. Неожиданно все трое расхохотались, спохватились, выправили лодку и дружно пошли к берегу. Молодые сосредоточенно смотрели прямо перед собой, загребали, откидываясь назад при каждом захвате веслом, старший добродушно пояснил:

— Поспорили. Он говорит, — кивнул на гребца слева, — зря мы вытащили вас из воды, вы не девушка, а морская русалка, а русалок трогать нельзя — может случиться несчастье.

Я показала на свои ноги:

— Но у меня нет хвоста, какая же я русалка!

Старший принялся внимательно смотреть. Вдруг отвела им глаза, и все-таки хвост!

Сидевший справа бросил, не глядя на меня:

— Она не русалка, она из того сумасшедшего лагеря. Они всегда заплывают далеко.

Оленька, я узнала от них странную вещь. На Корсике все умеют плавать, могли бы при желании ставить мировые рекорды, но заплывать далеко и без надобности считается здесь делом ненужным и почти неприличным. Они сказали так: «Грех дразнить море». Вот любопытный народ! Интересно бы поближе узнать их быт и нравы.

Спасательная команда высадила меня на нашем пляже и сразу оттолкнулась идти обратно. Один из молодых сверкнул белыми зубами и крикнул:

— Эй, мадмуазель Русалка, в следующий четверг мы будем стряпать буйабес на том мысу. Приходите в гости!

Остальные весело закивали, подтвердили:

— Да, да, в следующий четверг — буйабес, это очень вкусно. Приходите в гости!

Пожилой погрозил пальцем:

— Никогда не заплывайте так далеко!

Я пошла по пляжу. Ребята видели мою высадку, встретили смешками:

— Что, выловили рыбаки рыбку!

— Выловили, черт бы их побрал! — плюхнулась я на песок.

Кто-то стал усердно выкладывать ракушки на мои протянутые руки, заигрывать, стараясь привлечь внимание. Лень было шевелиться, смотреть, кто. А ракушки сыпались и сыпались в мою раскрытую ладонь.

Заигрывают, Оленька, заигрывают. Весь лагерь колобродит любовью. Бедные мальчики обижаются на мое равнодушие. Но я-то тертый калач, меня на мускулы не возьмешь, хотя от общей компании особенно не отбиваюсь и даже на танцы бегаю. Недалеко от Аяччо, в пансионате для туристов, есть хорошая площадка. Играет музыка, собирается молодежь. Мы до полуночи вальсируем и танцуем танго. Иной раз думаю: чего ради строю из себя невинную девочку? Терять же нечего. И не могу иначе. Без любви не хочу, а полюбить не могу. Был один из соседнего лагеря. Три вечера мило плясали, вызвался провожать, за первым поворотом полез. Отхлестала по мордасам и дала деру. Вот и весь роман. Ай, расскажу лучше про Аяччо.

Городок средневековый, уютный, сонный. Узенькие улочки. Навесные балконы чуть не сходятся над головой. Корсиканцы приветливы, корсиканки красивы, большей частью одеты в черное, в постоянный траур. Вендетта!

Ходим в Аяччо за мелкими покупками, или в кафе, или на почту. Ходим по ухоженной, прекрасной дороге вдоль моря. На Корсике все дороги чудесные. Асфальт ровный, как простынка из-под утюга. Справа море, слева — горы. Когда возвращаешься в лагерь — наоборот. Море слева. Море везде. Даже воздух пахнет солью и сухими водорослями. Море в людях. Печать морских людей. Но поймать, разгадать их секрет никак не удается. Что мы знаем о них? Бешеные, темпераментные, пиф-паф и прятки в легендарных маки. За каждым поворотом разбойник с кинжалом, незабываемый Наполеон и великолепный Тино Росси[24]. А в жизни?

Вот представь, ты входишь в лавочку что-нибудь купить. Дверь открыта, в проеме завеса из деревянных бус. Она колышется, бусинки постукивают одна об другую, пропуская тебя. В лавке тихо, никого нет.

— Бонжур, мсье!

Никакого ответа. Сонно жужжат мухи, можно выносить товар. Никто не пошевелится, никто не остановит.

— Кто-нибудь здесь есть?

Молчание. Ты теряешь терпение, но идти некуда. В другой лавке такая же картина. Наконец минут через десять появляется заспанный хозяин с красной отлежанной щекой и вежливо осведомляется:

— Вы что-то хотели?

Вот тебе и корсиканцы, вот тебе и вендетта. Все они прекрасно говорят по-французски. Все они называют себя корсиканцами в первую очередь, а уж потом французами. Но нас предупредили. Упаси бог намекнуть на их сходство с итальянцами! Смертельная обида, и дело может кончиться поножовщиной. Хотя, строго между нами, они все же больше походят на итальянцев, чем на французов. А любопытство мое к ним не что иное, как обыкновенная зависть. Завидую. Их морю, горам, чистой зелени, спокойствию, патриархальности. Угораздило же родиться русской! Вот и все про Корсику. Целую тебя. До встречи. Твоя Наташа».

Я жарилась под солнцем, кружилась в танцах и совершенно выпустила из виду будущий четверг. Но пролетела неделя — он наступил. В полдень возвращаюсь с пляжа и застаю потрясающую картину. У входа в нашу палатку стоит курчавый корсиканец и яростно требует от Мари-Роз, чтобы она немедленно позвала русалку. Мари-Роз испуганно таращит глаза на здоровенного парня.

Я сразу узнала одного из моих спасателей, и все разъяснилось. Смешной этот мальчик вдруг застеснялся, стал хлопать густыми ресницами, запутался в словах и без устали твердил про мое обещание прийти в гости на буйабес. Заливаясь от висков до шеи пунцовым, побеждающим даже вечный загар румянцем, он вдруг тихо попросил прийти также и Мари-Роз.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Рене, — ответил он. И умоляюще ей одной, — так вы придете?

«Кого здесь приглашают?» — весело подумала я и дала слово за себя и за нее.

Он ушел. Мы сели в палатке друг против друга и стали думать. Не идти было уже нельзя. Идти боязно. Кто их знает, этих корсиканцев, как они ведут себя с приезжими девушками! Это со своими женщинами они почтительны, но мы-то под категорию «своих» не попадаем.

— Что делать? — в сотый раз спрашивала я у Мари-Роз.

— Э! — зажглись озорные глазки. — Пойдем, сходим. И ничего плохого они с нами не сделают. Лагерь близко. А буйабес, говорят, вкусная штука. И потом, — бесенок так и прыгал в серединке ее зрачков, — мне этот рыбак понравился.

— Да ну, мальчишка! — отмахнулась я.

— А ты — старушка? — и сразу иным, деловитым тоном, — я надену синее платье в горошек.

И давай выбрасывать из чемодана платья, щеточки, гребенки. Мари-Роз готовилась к настоящему бою. Навела ресницы, требовательно и серьезно рассматривала каждый глаз в ручном маленьком зеркальце. Отыскала среди вещей коробку с румянами и двумя легкими движениями тронула пуховкой высокие скулы. Губы красить не стала, но припудрила носик.