Карл Шпиндлер - Царь Сиона Страница 59

В городе царствовало вообще мрачное недовольство и озлобление, столкновения между партиями уже носились в воздухе. Патриций не мог простить простолюдину его минутного превосходства, простолюдин, хотя и одетый в богатые лоскутья ограбленного им леновладельца, никак не мог забыть его былого богатства и силы.

Об этом и о многом другом вели таинственный разговор двое мужчин, медленно направлявшихся к дому Германа Рамерса. Один из них, в грязном кожаном нагруднике и шароварах, был старший бургомистр Герман Тильбек; его спутник, носивший шлем, панцырь и кольчугу, был никто иной, как Герлах фон Вулен. Указывая на темный, сырой, узкий вход в дом Рамерса, Тильбек произнес:

— Это здесь, войдем!

Герлах быстрым взглядом окинул резьбу, украшавшую балкон над дверьми, и сказал:

— Эти драконы с разинутыми пастями — верный портрет того, кто скрывается тут. Кстати, с каких пор этот мошенник здесь?

— Он удалился от света для беседы с Небесным Отцом с тех пор, как булочник Маттисен одержал верх над ним, — ответил Тильбек.

Друзья взобрались наверх и вошли в тускло освещенную комнату. Плотный тяжелый занавес делил ее на две половины. Перед занавесом на полу сидел Ян Бокельсон, с полузакрытыми глазами, как будто в глубоком сне.

Друзья с низким поклоном остановились в почтительном отдалении от пророка, и Тильбек робко заговорил:

— Мы будем скромны. Скажи, что тебе открылось? Слишком долго ты стоишь вдали от общественной жизни, а она в тебе так нуждается!

— Праведный дремлет, когда грех бодрствует, но день засияет для праведников.

— Мы надеемся на это, — отозвался более смелый Герлах. — Республика похожа на погибающее судно, носимое волнами; неужели руки, имеющие возможность бросить ему якорь спасения, останутся связанными?

— Конечно нет! — ответил пророк. — Отец открыл мне дела будущего. Слушайте меня. Я хотел мира, но побеждает меч. Если бы мы промедлили еще три дня, все бы пропало. Маттисен забыл свои обязанности судьи и превратился в тирана. Господь его накажет. Господь не хочет, чтобы бразды правления находились в руках ничтожества. Соль земли да восторжествует! Вы и ваши братья — соль земли.

— Если знатный род и ум, рассудительное мужество и благородные цели возвышают людей, то мы по праву можем причислить себя к первым в стране, — заметил Герлах.

— Господь отдает дерзкого в ваши руки.

— У Маттисена и Книппердоллинга множество приверженцев. Как нам начать дело?

— Мужественное слово и смелое дело всегда одерживают победу.

— Не дашь ли ты нам какой-нибудь знак? Не выступить ли внезапно перед народом, приверженным к Маттисену, и не успокоить ли его твоими речами, сладкими как мед? — спросил Герлах.

— Я ничтожнейший раб неба, — после продолжительной паузы ответил Ян, — мои уста должны молчать. Вы сами устроите все дело; власть будет в ваших руках.

Герлах недовольно пожал плечами.

— Не того мы от тебя ждали, — вкрадчиво заметил Тильбек. — Под твоим знаменем мы победим. Обаяние Роттмана пало, но чернь ненавидит нас, она умертвит нас, если ты не наложишь на нее узды.

— Разве я всемогущ? — дико вскрикнул Ян, и снова воцарилась продолжительная пауза. — Что вы намерены предпринять, если победа останется за вами?

Герлах смело воскликнул:

— Свободное рыцарское государство! Долой епископа! Свободный город во главе с благородными правителями чистой веры, как ты ее проповедуешь, а Роттман распространяет. Твой пророческий дар да направит наши шаги. Император по горло занят разными делами и только тогда заметит созданное нами государство, когда уже будет поздно.

— Я недостойнейший из моих братьев и принадлежу Господу; но я испытаю вашу силу, так повелел Всемогущий. Завтра буду на Рынке. Принесите с собой оружие, и с Божьей помощью нечестивый сам обнажит перед нами свою слабую сторону. Не беспокойте меня больше, друзья!

Патриции вышли.

— Мы не стали умнее от его разговоров, — проворчал Герлах. — У пророка всегда в запасе какая-нибудь хитрость или двусмысленность. Как вы полагаете, Тильбек?

— Я рассчитываю на его зависть, — с хитрой улыбкой ответил последний. — Ведь обоим посланцам Божиим тесно вместе. Я за спокойное выжидание; да и что нам делать? Мы дали себя увлечь слишком далеко. Эта сволочь совсем от рук отбилась, и еще неизвестно, какие новости преподнесет нам епископ. Подвернись только случай, и мы уж его не упустим!

— Хитрый лейденский мошенник должен, наконец, открыто пристать к нам, — отозвался Герлах. — Толстый Маттисен будет его дразнить до тех пор, пока… ну, увидим, что покажет нам завтрашний день.

В то время, как эти достойные мужи, разговаривая таким образом, возвращались к своим друзьям, перед удалившимся от света пророком стоял уже другой приглашенный, на этот раз человек из народа, кузнец в черной от копоти одежде.

— Я отчасти виноват в беспорядке, царствующем теперь в нашем добром городе, — смело говорил Губерт Рюшер. — Моя горячая кровь и острый язык вестфальца виной тому, что я говорил в то время, когда благоразумнее было молчать; но, клянусь, я взялся за ум; опьянение прошло. Я не стану говорить о папе и епископе; я с ними не подружусь ни за что на свете; но власть голландского булочника невозможно долее переносить. Ты хоть и его земляк, но я считаю тебя ученее и набожнее. А потому научи, как нам избавиться от баварского молодца?

— Не суди апостола, выдающего себя за посланца Божия, — ответил Ян.

— Ну, да, я знаю; ворон ворону глаз не выклюет. Но он в своих проповедях преследует тебя насмешками за то, что ты мирно живешь в уединении.

— Если он насмехается над праведником, Господь его накажет. Будем молиться, мой брат, молиться и любить.

— Молиться? Пожалуй, я — друг молитв и пения. Любить? Пожалуй; но молитва Маттисена это — злоба, проклятия и ругательства. Любовь Маттисена совсем особого рода. Разве ты не знаешь о ночных собраниях мужчин и женщин, устраиваемых ложным пророком в доме Книппердоллинга, об огненном крещении, происходившем там? Как только Маттисен доходил до двадцать восьмого стиха первой главы первой книги Моисея, так лампаду опрокидывали и бесчинствовали напропалую!

— О, пощади мой слух от нечестивых речей и не повторяй клеветы, распускаемой на наш счет язычниками, — набожно произнес Ян.

— Да поразит меня гром, если все, что я сказал, неправда, — с жаром возразил Губерт Рюшер. — Это устроено для того, чтобы доставить удовольствие этому волку в овечьей шкуре и проклятым богачам да дворянам. Он хочет сделаться главой города, и леновладельцы тайно держат его сторону. Но наши занятия пришли в упадок; богачи зарывают свои сокровища, заставляют нас терпеть нужду и даже не щадят чести наших жен и дочерей. А потому мы хотим спихнуть это чучело — и тебя, как более достойного, поставить на его место, чтобы благословение Божие сошло на нас, и чтоб неприятель ушел от наших стен. Ты всегда проповедовал мир, дай же его нам!

— Разве я всемогущий? — спросил Ян, точно так же, как четверть часа тому назад спросил у патрициев.

— Нет, ты не всемогущий, — чистосердечно ответил кузнец. — Ты такой же смертный, как и все прочие. Но многие вбили себе в башку другое: они считают тебя всесильным посланником Господа, ясновидящим, волшебником и тому подобное. Не скрою, что я тебя считаю умной головой, помышляющей только о том, как бы наловить побольше рыбы в мутной воде! Впрочем, я ничего против этого не имею; умнейший пусть занимает и почетнейшее место. Ты еще не дал нам повода к неудовольствию, и ты умеешь приручать людей медовыми речами. Того же мнения и многие из моих друзей, а потому держись за нас, ремесленников! Ты будешь нашим старшим проповедником и будешь жить в довольстве, если только поможешь нам одолеть дворян и важных бар. Когда мы справимся с этими мошенниками, мы учредим народное правление и передадим себя во власть императора как свободный город государства, или заключим союзы с ганзейскими городами и со всеми странами, которые, в чем я ни чуточки не сомневаюсь, скоро последуют нашему учению и превратят мир в громадное, свободное, народное государство. Так помоги же нам поскорее достичь этого — ты, выдающий себя посланником Божиим!

— Я это сделаю, я это сделаю, неверующий, близорукий язычник, жид! Я это сделаю, и не пройдет трех дней, как дом моего отца очистится от нечистивых животных.

Пророк встал при этих словах и, тяжело дыша, приблизился к кузнецу.

— Дрожи, еретик, покайся! Обратись на путь истинный, ибо ты увидишь, как рухнет почитавшееся великим! Рыцари, графы и дворяне — враги Господа, но злейший Его враг — ложный пророк Илья. Господь хочет просветить твой разум. Ты на себе испытаешь исполнение обета. Смело заговори завтра с ложным пророком, и при этом слове он падет ниц, как языческие боги перед ковчегом завета. Да, завтра, когда на небе засияет солнце, все будет по-иному!