Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл Страница 6

Во дворце здесь жила вдовствующая ханша Карагай - дочка Чарга, тоже знахарка и ворожея. Выйдя встретить Тулчу, стройная сорокалетняя женщина, в тёмных одеяниях, с чёрными пронзительными глазами, долго всматривалась в Ивана, а потом произнесла сдержанно:

- Здравствуй, русе. На погибель нашу или на радость ты приехал к нам?

Девушка протянула матери медную табличку с половецкими рунами, но вдова отвела её руку:

- Нет нужды читать: я и так всё знаю. Нынче говорила с моим отцом.

Ростиславов сын даже поперхнулся:

- Как? Ведь он за тысячу вёрст отсюда!

- Чарг приходит ко мне во сне и даёт советы. Мой родитель сказал о твоём приезде и предупредил, что коль скоро не вернёшься на Русь, сделаешь счастливыми и себя, и нас. А решишь вернуться - будет много горя.

По лицу Ивана пробежало облачко:

- Поживём - увидим… - А потом быстро поменял тему разговора: - Мой товарищ плох. Надо бы его полечить.

- О, об этом не беспокойся, вьюнош, - ласково ответила Карагай. - Он поправится - очень, очень скоро. У меня от подобных ран ни один ещё не погиб.

- Матушка, а где же Якун? - в нетерпении задала вопрос дочка. - Почему не приехал к нам на подмогу? Без его берладников мы позорно оставили Малый Галич!

Ханша произнесла с горечью:

- Низкий человек. Обещал и не выполнил. Я напоминала ему, посылала слуг, чтобы передали мои слова. Но они возвращались несолоно хлебавши: у Якуна загул и к нему не пускают.

- Подлый вор и тать[6]! Он за это заплатит! - топнула ногой Тулча.

Поселили русского в гостевых палатах дворца и кормили щедро, не отказывали ни в чём. Городок Берлад оказался небольшим и довольно грязным, улочки кривые и узкие, сточные канавы воняли, а в огромных лужах лежали свиньи. Иногда телега застревала в грязи, и её вытаскивали всем миром, а поклажа сыпалась то вправо, то влево, и мальчишки норовили стянуть побольше, приговаривая на радостях: «Что с возу упало, то пропало!»

Вскоре Иван увидел и того пресловутого Якуна, атамана берладников. Встреча произошла на реке, где Якун купался под охраной своих сообщников, а звенигородец ехал на коне вдоль по берегу, совершая утреннюю прогулку, и его сопровождали двое степняков, выделенных Тулчей. Одному из них предводитель беглых рабов и крикнул, стоя по колено в воде:

- Эй, Татур, ты кого пасёшь? Уж не женишок ли несравненной княжны? Судя по ветвистым рогам, несомненно, он. Мы с его невестой развлекались изрядно, брали, кто хотел. Что ж, пускай теперь и ему что-нибудь достанется!

Дружный гогот берладников оглушил Ивана. Стиснув зубы, молодой человек не дрогнул, но, дождавшись окончания смеха, произнёс решительно:

- То, что ты, Якуне, был с моею невестою, надо ещё проверить. А вот в том, что я тебя поимею с хрустом, можешь не сомневаться.

От подобной наглости атаман разбойников прямо остолбенел. В мокрых, прилипших к телу подштанниках, с бритой головой и мочального вида слипшимися усами, тот напоминал таракана, облитого из ковша. А охрана кругом хихикала, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос.

- Цыц! Молчать! - наконец заорал обиженный, и его подручные испуганно онемели. - Ах ты, смрадный пёс! - Он теперь говорил, обращаясь прямо к Ивану. - Сукин сын! Убирайся в Галич! Если я хоть раз увижу тебя в Берладе, то своими руками вырежу мужское достоинство, а затем тебе затолкаю в рот!

- Что ж, посмотрим, - выдержал его молнии из глаз Ростиславов сын, - поглядим, кто кому что отрежет. И кому что засунет в рот. Или же в другие места!.. - И поехал прочь как ни в чём не бывало, слушая отборную брань за своей спиной.

На обратном пути половец Татур так сказал:

- Я, конечно, не имею права судить, но позволю себе заметить моему господину: господин мой играет с огнём. Вам теперь с Якуном на одной земле тесно будет. Или он, или господин. Кто-то один из вас будет скоро мёртвый.

У звенигородца растянулись губы в улыбке:

- Ну не я же! - Он взмахнул рукой. - Поединка не избежать, это верно. И чем раньше его устроим, тем лучше. Потому что иначе не Якун станет драться с Иваном, но берладники и половцы друг с другом. Выйдет много крови. То-то ужо порадуются болгары! Нет, вести себя надо мудро. Победить Якуна и увлечь за собой его войско.

Но Татур произнёс печально:

- Сказано неплохо, только выполнимо с трудом. Победить Якуна вряд ли кому под силу. Даже господину. Я видал, как Якун сражается. Это зверь, а не человек.

- Очень хорошо. Человек обязан быть умней и проворней зверя.

А дела у Олексы пошли на поправку: он не только вставал с постели, но уже взбирался на лошадь, чтобы прогуляться, хоть пока и держал больную руку на перевязи. Ханша Карагай говорила о его здоровье без опасений. «К лету станет целее прежнего», - утверждала она.

Встал вопрос о крещении Тулчи. Девушка приняла предложение, сделанное Иваном, согласившись на брак, но менять веру не хотела. А звенигородец настаивал на венчании в церкви. Убеждал невесту: «Ты пойми одно: на Руси никто не признает прав за моим наследником, если он родится в семье, не благословлённой именем Господа». - «А при чём тут Русь? Или ты надумал вернуться?» - с недоверием выпытывала княжна. Отпрыск Ростислава отвечал уклончиво: «Я-то нет, только сын может захотеть». - «Мы ему закажем дорогу». - «Вряд ли он послушает».

Посреди этих препирательств во дворец нагрянуло четверо сватов, засланных Якуном. В праздничных нарядах, в лентах через плечо, изъяснялись они прибаутками-шутками, как положено в таких случаях («ваш товар - наш купец» и тому подобное) и нахваливали своего жениха. Смысл был такой: для чего враждовать, если разногласия можно разрешить полюбовно? Дескать, выходи замуж за отважного главаря берладников и посей мир между ними и половцами. А бесстыжий русич пусть отваливает, куда пожелает, мы его не тронем. Более того: атаман просит передать, что совсем не настаивает на христианском обряде, он согласен жениться по языческим правилам.

Тулча попросила на размышление день и уединилась в своих покоях.

- Что, готовиться в путь-дорогу? - спрашивал Олекса, едучи на лошади рядышком с Иваном по безлюдному берегу Берлада.

Тот не отвечал, глядя на тропинку насупленно.

- Не переживай, - приобадривал его галицкий боярин. - Мало ли на свете невест! Новую тебе сыщем.

- Да какую новую! Или ты не видишь: сердце прикипело к степнячке, думать ни о ком больше не могу. Это Чарг проклятый, видно, наколдовал.

Наконец дочь Кырлыя объявила о принятом решении. Чуть заметно волнуясь и слегка краснея, девушка сказала:

- Будь что будет, но останусь с Иваном. Так желает дедушка, так велит моё сердце. Галичанина полюбила крепко. Я пойду покрещусь, а потом мы поженимся. - Подняла глаза, посмотрела на суженого-ряженого и спросила: - Счастлив, чай?

Молодой человек стоял, словно кряжистое дерево посреди дубравы, ясно улыбался. От избытка чувств вымолвил одно:

- Ладушка моя, Тулча! Я навеки твой! Та спросила с ироничным прищуром:

- Ой ли? Не изменишь ли?

- Вот те крест, что не вру! Пусть иначе отсохнет моя рука!

Завертелись приготовления к свадьбе: резали баранов и кур, шили дорогие одежды, лентами и цветами украшали дворец. Приходской священник церкви Николая Угодника побеседовал с половецкой княжной накануне крещения, объяснил ей смысл будущего обряда, рассказал о сути учения Иисуса. На другое утро совершилось таинство, и к Ивану, дожидавшемуся на улице, вышла его нареченная, получившая имя Акулины. Чинно раскланялись друг с другом и расстались на сутки - до венчания, чтоб, согласно обычаю, проводить холостую жизнь: на «мальчишнике» и «девичнике» соответственно.

Но как следует погулять не позволило неожиданное известие: в горницу к Ивану ворвались двое стражников-половцев и, коверкая русские слова, сообщили, что из терема украли невесту.

- Как - украли? - приподнялся из-за стола жених. - Кто украл?

- Люди Якуна, однако. Их узнал Татур. Бросились в погоню, но, конечно, никого не догнали: похитителей след простыл. А наутро во дворец притащился поп и, упав на колени, стал молить о прощении: ночью в дом к нему ворвались берладники и заставили силой, угрожая покалечить попадью и детей, обвенчать Якуна и Акулину. Стало быть, они теперь - по церковному канону - супруги.

Бедный Звенигородец ничего сразу не сказал, только походил взад-вперёд по горнице, заложив руки за спину, поглядел в оконце, покачался с пятки на носок и обратно, а затем, обернувшись, хрипло произнёс:

- От жены до вдовы - шаг один. Это я устрою.

4

Тулча-Акулина приоткрыла глаза и увидела, что лежит на лавке в небольшой угрюмой избе, а в углу сидит отвратительная старуха, прямо Баба Яга, с шишковатым бородавчатым носом и неимоверно большими зубами, выпиравшими из-под нижней губы, как клыки кабана. Дочь Кырлыя села и спросила в смятении: