Александр Золототрубов - Опальный адмирал Страница 60

(Черчилль так и не признал тот очевидный факт, что английские адмиралы виновны в гибели конвоя «PQ-17» и, когда в августе 1942 года он был в Москве, Сталин напомнил, ему об этом. Черчилль так описывает этот эпизод в своих мемуарах: «Вскоре мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он (Сталин) сделал грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. «Господин Сталин спрашивает, — сказал Павлов (переводчик) несколько нерешительно, — разве у английского флота нет чувства гордости?» Я ответил: «Вы должны верить мне, что то, что было сделано, было правильно. Я действительно много знаю о флоте и морской войне». — «Это означает, — вмешался Сталин, — что я ничего не знаю». — «Россия — сухопутный зверь, — сказал я, — а англичане — морские звери». Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение». — А.З.)

После встречи с начальником Главпура Красной Армии генералом Щербаковым Кузнецов поспешил в Генштаб, где ему следовало решить некоторые вопросы. В Наркомате обороны как раз закончилось совещание военных.

— Николай Герасимович, не забыли меня?

Кузнецов обернулся. Ему улыбался генерал-майор авиации Водопьянов. На его груди поблескивала Золотая звезда Героя Советского Союза. Был он весел, улыбчив, будто ему только что вручили высокую награду.

— Давно тебя не видел, Михаил Васильевич, — улыбнулся и Николай Герасимович, пожимая руку легендарному летчику. — Как я могу забыть героя? Весь мир тебя узнал, когда в тридцать четвертом ты со своими коллегами спасал экипаж ледокола «Челюскин». А незадолго до начала войны, в сорок первом, мы сидели с тобой за праздничным столиком в Центральном доме Красной Армии. С тех пор я тебя не видел.

— Было такое, товарищ флотоводец! — добродушно усмехнулся Водопьянов.

— А знаешь, где я был в тридцать четвертом?! — воскликнул Кузнецов. — На Черноморском флоте командовал крейсером «Червона Украина». Тогда у нас проходили большие учения, и экипаж моего крейсера все задачи выполнил блестяще!

— Я бы дал тебе орден, — улыбнулся Водопьянов. — А начальство тебя не заметило…

— Да нет, Михаил Васильевич, заметило, — возразил Кузнецов. — Оно наградило меня орденом «Знак Почета».

— Вырос ты, Николай Герасимович, стал наркомом Военно-морского флота. А кто я? Командир дивизии авиации дальнего действия!

— И все же я тебе проигрываю, Михаил Васильевич, — заметил Кузнецов.

— В чем же? — не понял Водопьянов.

— Ты летаешь бомбить глубокий тыл врага, даже столицу рейха Берлин, а я корабли в бой не вожу. А хотелось бы!

— Каждому свое, Николай Герасимович. Разве я думал, что, спасая челюскинцев с тонущего ледокола, стану Героем Советского Союза? И в мыслях этого не было! Зато я завидую тебе в другом, — весело продолжал Водопьянов. — Тебе довелось сражаться в мятежной Испании, а мне не пришлось, хотя я обращался с такой просьбой к Иосифу Виссарионовичу. Говорю вождю: «Смушкевич бьет мятежников Франко в небе Испании, а меня туда «не пущают».

— И что ответил Сталин?

— Говорит: «Вас, товарищ Водопьянов, там сразу узнают, кто вы такой. Ваш снимок в тридцать четвертом году обошел все газеты мира!..» Да, вождь был прав, и теперь моя стихия — авиация дальнего действия. — Он помолчал. — Скажи, кто сейчас у вас курирует Арктику? Не Папанин ли?

— Он. Я им доволен: энергичный, не дает комфлоту Головко покоя, то одно ему дай, то другое, особенно боится за ледоколы, чтобы ни один из них не был потоплен. И до меня Папанин добрался…

— Что, жаловался на тебя вождю?

— Да нет, до этого пока дело не дошло. Приходил просить орудия, чтобы установить их на Диксоне: туда ведь тоже доходят немецкие корабли и подводные лодки.

— Арктика мне знакома не хуже, чем Папанину, — заметил Водопьянов. — В тридцать седьмом году я возглавил отряд тяжелых воздушных кораблей и впервые в мире совершил посадку на Северном полюсе, доставив туда советскую экспедицию. Ох и досталось мне тогда, ну, думаю, конец тебе, Михаил Васильевич, сядешь на льдину и больше не взлетишь. Отчего вдруг появилась такая мысль? От сильных морозов самолеты покрывал слой льда, и до аварии оставался один шаг. Но мы тогда все преодолели и благополучно вернулись на свой аэродром. Помню, были мы на приеме у Сталина, когда нам вручили Золотые звезды Героев. «Вы не испугались, товарищ Водопьянов, когда сели на Северном полюсе?» — спросил меня вождь.

— И что ты ему ответил? — усмехнулся Кузнецов.

— Говорю: «Не успел испугаться». А потом добавил, что мы были уверены — самолеты нас не подведут и мы с честью выполним задание партии. Так оно и вышло. — Водопьянов помолчал. — Послушай, Николай Герасимович, давно хочу тебя спросить: правда, что в тридцать пятом году тебе подарил легковую машину «ГАЗ» Серго Орджоникидзе?

— Да, Михаил Васильевич! — Глаза у наркома весело блеснули. — А было это на Черноморском флоте, когда Серго Орджоникидзе совершил поход на моем крейсере. Если честно, я тогда растерялся и не знал, как мне быть: то ли брать машину, то ли отказаться. А рядом стоявший Сталин — они оба были на «Червоной Украине» — гаркнул на меня: «Чего гадать, бери машину, а то Серго обидится!..»

— А вот мне автомашину никто не дарил, — грустно произнес Водопьянов.

Кузнецов заулыбался.

— Зачем тебе машина, когда есть самолет?! — Он помолчал. — Ты с кем был в Наркомате на совещании?

— С командующим ВВС Красной Армии Новиковым, а принял он дела, как ты, наверное, знаешь, у генерала Жигарева Павла Федоровича, который теперь командует Военно-воздушными силами Дальневосточного фронта. А почему ты спросил?

— Мне надо потолковать с Новиковым, может, он выделит несколько десятков самолетов Северному флоту. У адмирала Головко очень мало машин. Ты же знаешь, в Мурманск приходят союзные конвои с вооружением и боевой техникой, пока их там разгружают, немецкие «юнкерсы» едва ли не сотнями налетают на порт и засыпают его бомбами. Папанин не раз звонил мне, требовал помочь флоту. А я ему в ответ: вы, мол, уполномоченный Государственного Комитета Обороны по перевозкам на Севере, к тому же еще и начальник Главсевморпути, вам и карты в руки. Сказал, что позвонит лично Сталину.

— Я думаю, Александр Александрович Новиков окажет вам помощь авиацией, так что советую, Николай Герасимович, поговорить с ним. Только не мимоходом, а специально приезжай к нему на прием. Он это любит.

— А что, воспользуюсь твоим советом, Михаил Васильевич! Ну, удачи тебе в небе! — И Кузнецов на прощание крепко пожал ему руку.

Глава шестая

Прошло немало времени с тех пор, как Севастополь захватили гитлеровцы; казалось, пора бы к этому привыкнуть, но Николай Герасимович все еще жил теми трагическими днями. Это заметил даже генерал армии Жуков. После обсуждения в Генштабе ситуации на сталинградском направлении он подошел к Кузнецову и, улыбнувшись, спросил:

— Чего такой грустный, моряк?

Николай Герасимович смутился:

— Севастополь саднит душу. Мы потеряли его — чему радоваться?

— Разделяю твои чувства, моряк, однако замечу, что Севастополь погоды Красной Армии не сделает, — серьезно произнес Жуков. — Беда будет, и большая беда, если потеряем Сталинград! Тогда немцы валом покатят на Кавказ и будут купаться в нашей нефти. Скоро там такая заваруха грянет, что Волга-матушка закипит от огня.

— Все к этому идет, — согласился Кузнецов. — Я собираюсь съездить в те края. Ведь по Волге-реке корабли Волжской военной флотилии ходят…

К ним подошел генерал Василевский.

— Георгий Константинович, нам с тобой пора к Верховному, — сказал он. Потом взглянул на наркома ВМФ. — Ты извини меня, Николай Герасимович, но твои вопросы решим после того, как вернусь из Ставки. Добро?..

Возвратившись в Наркомат, Кузнецов в приемной увидел адмирала Алафузова.

— Я вас жду, товарищ нарком…

Кузнецов открыл свой кабинет.

То, о чем сообщил ему начальник Главморштаба, повергло наркома в смятение. В Николаевске-на-Амуре 18 июля в 7 часов вечера на подводной лодке «Щ-138» у мола Николаевской бухты взорвались запасные торпеды. Погибло 35 моряков. Лодка ремонту не подлежит. Пострадала и другая стоявшая рядом подводная лодка.

— Кто доложил?

— Начальник штаба Тихоокеанского флота, — ответил Алафузов. — Я распорядился, чтобы он срочно прислал подробное донесение…

У Николая Герасимовича стало тяжело на душе.

Под вечер к нему зашел начальник Главпура Рогов.

— У нас серьезное ЧП, Иван Васильевич, — сказал ему Кузнецов.

— Я уже знаю. — Рогов сел. — Мне звонил начальник Политуправления Тихоокеанского флота Савелов. Комфлот Юмашев назначил комиссию для расследования этого ЧП. Но что меня насторожило. На этой лодке помощником командира был лейтенант Моров, до войны он плавал на торговом флоте, бывал в Германии. Есть подозрение на него.