Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 63

Выслушав Квинкция, ахейцы выразили ему одобрение и недовольным гулом вынесли порицание этолийцам. Тогда зачинщики войны заговорили снова. Они бросили несколько черных фраз в Тита, а потом переключились на римлян вообще. На разные лады они переиначивали одну и ту же мысль: римляне поработили Грецию.

— В чем же это выражается, если ни в одном эллинском городе нет римского гарнизона, ни один город не платит дани, если, изгнав македонян, римляне возвратились к себе на родину, предоставив Грецию грекам? — поинтересовались ахейцы.

— Да, римляне ушли, — отвечали этолийцы, — но даже из Италии повелевают Элладой, и все здесь послушно следуют их воле, ибо дрожат перед опасностью их возвращения.

Тут в спор вмешался Фламинин.

— В любом благоустроенном государстве существует суд, который упорядочивает взаимоотношения между гражданами, поддерживая установленный законами баланс добра и зла, — сказал он, — причем зло обуздывают угрозой возмездия. Если же мы хотим порядка в международных отношениях, то нам и в этой области следует использовать тот же подход, и в масштабах всей цивилизации, как и в отдельной стране, страх наказаний за преступления должен стоять на страже справедливости. Вот принципы римской политики, отличающие ее от права грубой силы навязывать свою волю побежденным, каковое царило в мире до нас, какового до сих пор держаться и Филипп, и Антиох.

— Так вы присвоили себе право вершить суд над государствами, вершить суд надо всем миром? — возмутились этолийцы, бросая в бой эмоции подсознательного человеческого самолюбия.

— Во имя порядка кто-то должен это делать. Почему же не мы? — продолжил Тит изложение идеологии Сципиона, давно уже слившейся с его собственным мировоззрением. — Согласитесь, ведь мы поступили справедливо, освободив Грецию? Справедливо. Тут мне не смогут возразить и этолийцы, обычно готовые оспаривать даже Луну и Солнце. Но в то же время мы, как признали те же этолийцы, способны явить возмездие всякому, кто явит несправедливость. Следовательно, мы обладаем двумя главными качествами судей: чувством справедливости и силой, способной ее защищать. Верно, этолийцы?

— Верно! Верно! — дружно закричали ахейцы.

Те же, к кому непосредственно обратился Квинкций, в растерянности молчали: искусное хитроумие греков пасовало перед добротной фундаментальностью римского мышления.

Помучившись некоторое время раздумьями, этолийцы вновь воспряли духом и, перемигнувшись с царскими послами, завели такую речь:

— Дорогие наши соотечественники, ахеяне, вы нас не поняли. Этот коварный чужеземец, — ткнули они пальцами в направлении Тита, — гнусно клевещет на нас, будто мы призываем вас к войне, а вы верите. Отнюдь нет, уважаемые ахеяне, все тяготы борьбы за истинную свободу Эллады, — так этолийцы усовершенствовали свой лозунг, не совладав с ним в очищенном виде, — всю тяжесть этой войны мы принимаем на себя, уповая, конечно же, на нашего заморского друга Антиоха, а вас призываем лишь не вмешиваться в грядущие события, и только. Так вы сохраните достоинство соблюдением договора с римлянами и не повредите Элладе. А когда вам станет очевидна разница между свободой в римском понимании этого слова и нашей, истинной свободой, тогда и определитесь по собственному разумению с выбором союзника.

Сирийцы величавыми кивками подтвердили, что они нисколько не нуждаются в помощи ахейцев и лишь заботятся об их репутации, а потому, исходя из бескорыстия самой высшей пробы, вместе с этолийцами стремятся удержать их от поступка, который в будущем стал бы укором их совести.

— Вот как! — воскликнул Квинкций. — Эти этолийцы — прямо-таки пунийцы в греческом обличии. Не сумев переманить вас, ахейцы, на свою сторону, они теперь хотят просто устранить вас с пути, сделать так, чтобы вы словно бы и не существовали вовсе на тот период, когда они будут вершить свое предательство, продавая ваше Отечество иноземному господину. Неужели же вы, ахейцы, станете безучастными зрителями этой гнусной драмы? Ни один человек, а тем более, народ не может спрятаться от своей судьбы; если он предоставит другим право решать свою участь, то неизбежно окажется в рабстве. И вы это знаете не хуже меня. Я поражаюсь бесстыдству этолийцев, посмевших предложить вам такое!

Тит хотел сказать еще что-то, но его голос потонул в громе возмущения по адресу этолийцев. Он понял, что дальнейшие слова не нужны, и успокоился. Ахейцы издали постановление, подтверждающее их верность союзу с римлянами, и выразили готовность в случае начала войны вступить в борьбу против Антиоха и его союзников.

Но не везде миссия Квинкция была столь успешна. Не удалось привлечь на свою сторону беотийцев, которые сохраняли выжидательную позицию; колебались и фессалийцы. Фламинин даже предпринял рискованную попытку вразумить самих этолийцев, не столько в надежде на успех, сколько, желая продемонстрировать свою добрую волю и обнажить перед всем миром оголтелую агрессивность этого племени.

Незадолго до вторжения Антиоха в Европу Тит прибыл на общеэтолийское собрание, как раз и созванное для придания законной силы уже принятому в верхах решению призвать в Элладу сирийского повелителя. Опасаясь, как бы столь влиятельный человек, любезный народу приятным обхождением, не помешал сбыться их планам, этолийские олигархи загодя настроили толпу против Квинкция, и в обстановке крайнего недоброжелательства римлянин едва довел до конца свою речь. Он напомнил о давних отношениях между римским и этолийским народами, о том, сколь много хорошего принес их союз, показал, что все плохое явилось следствием непоследовательности самих этолийцев, аппетиты которых непомерно росли с каждым новым успехом. Затем он говорил о хищном, агрессивном характере всякой монархии, а азиатской — в особенности и просил этолийцев не стравливать Европу с Азией. А в завершение предостерег их об ответственности за преступное намерение, грозящее всемирной катастрофой.

Усилия Квинкция пропали даром, его никто не слушал, с трибуны он сошел под улюлюканье толпы, потешающейся безнаказанностью. Вдогонку римлянину кричали, что, дав ему возможность пролепетать свою речь, они, этолийцы, оказали недостойному великую честь, а теперь он пусть мечтает лишь о том, чтобы подобру-поздорову убраться из их страны.

Тит смотрел на эти пенистые рты, изрыгающие ругательства, и с трудом верил, что их обладатели когда-то сверх всякой меры славили всех римлян, а его самого — больше остальных. И такие перемены в простых этолийских людях произошли лишь потому, что кучка олигархов, не довольствуясь притеснениями собственного народа, притязала на поборы еще и с фессалийских городов. Корыстные желания знати были понятны, но стремления плебса не поддавались рациональному объяснению.

Тут же, при Фламинине, этолийцы вынесли постановление о приглашении Антиоха и о войне с римлянами. При этом они с садистским злорадством смотрели на римских послов, наслаждаясь тем, что выпороли их столь дерзким и демонстративным решением.

Тит пожелал ознакомиться с текстом документа, но ему этого не позволили. Ведший собрание стратег Дамокрит небрежно заявил, едва бросив косой взгляд на Квинкция, что у него теперь есть дела поважнее, чем цацкаться со всякой мелочью.

— А содержание постановления, коль тебе неймется, ты скоро узнаешь в Риме, когда на Тибре будет стоять этолийский лагерь! — совсем «убил» римлянина Дамокрит.

Едва подавляя и впрямь убийственный смех, Квинкций негромко сказал стратегу:

— Как бы тебе, Дамокрит, и в самом деле не оказаться на Тибре. Страшись этого пуще чумы, ибо враги входят в Рим только в цепях!

— Каков фрукт! — воскликнул всегда уравновешенный Публий Виллий. — Говорит об освобождении Эллады, а мечтает о лагере на Тибре!

Постепенно все более сказывалось присутствие в Греции сирийского войска, разум уступал силе, и колеблющиеся начинали склоняться перед Антиохом. Сгущались тучи над Эвбеей. Халкидцы запросили у римлян поддержки. К ним отправился отряд ахейцев. Затем римляне сняли пятьсот человек со своего флота, помогавшего ахейцам в войне с Набисом, и также послали их к стратегически важному острову. Туда же со всей армией выступил Антиох. Передовое царское подразделение застигло римлян на пути в Халкиду и, напав на них без объявления войны, учинило избиение. Причем совершено это было в священном месте возле храма. Так началась эта война.

Ахейцы не смогли противостоять превосходящим силам сирийцев и сдали Халкиду. Вскоре царю подчинилась вся Эвбея. На этой волне успеха Антиоха застала зима.

16

По мере того, как нарастало политическое напряжение в Греции, усиливалась тревога в Риме. Когда Антиох стронулся с места и двинулся к Геллеспонту, старожилы стали вспоминать времена Ганнибалова нашествия, а когда он благодаря этолийцам смог избежать длительного перехода и в краткий срок достиг Балкан морем, многим в Италии Сирия показалась даже страшнее Карфагена. Антиох и впрямь представлялся чрезвычайно могущественным врагом, потому как его царство по всем материальным ресурсам и объективным факторам многократно превосходило Македонию, Египет, Карфаген и саму Римскую республику. Война надвигалась на Рим как нечто огромное безжалостное и всесокрушающее, подобного чему еще не бывало в истории.